Блаженный старец Василий (1868-1950)

Дорогие и возлюбленные чада мои о Господе и благодетели, мир вам и Божие благословение. Я — многогрешный — и матушка моя Марфа Васильевна, приветствуем вас с всерадостным и высокоторжественным праздником Рождества Господа нашего Иисуса Христа и Новым годом. Искренно, от всей души, желаем встретить оные в добром здравии и полном благополучии и проводить их в христианской духовной радости. Усердно просим вас передать наш земной поклон и поздравление с праздником Рождества Христова и наступающим Новым годом достопочтеннейшему Старцу — Страдальцу о. Василию. Просим его святых Старческих молитв.

Сегодня, только что, закончил письмо о. Гавриилу, как к нам в окно постучала письмоносица и вручила мне извещение на посылку. По штампу я узнал, что это от вас, мои дорогие, тут же заполнил извещение, пошел на почту и — уже — получил. Там было: один кусок сливочного масла, четыре штуки шоколадных конфет, мешочек пшена и мешочек муки, которую матушка уже определила к Пасхе на куличи, а две штуки конфет мы уже скушали сейчас, с чаем. Зная ваше положение, мы не находим слов, которыми можно бы было выразить вам нашу благодарность. Я ее получал на почте не просто как посылку, а как самую искреннюю христианскую любовь, выраженную мне посылкою. Да воздаст вам Господь сторицею от Своих богатых даров. Наша жизнь протекает без перемен. Я за последнее время стал ощущать сильную боль правой ноги, по ходу седалищного нерва, с трудом встаю с постели. Общее состояние не весьма плохое, но не совсем и хорошее, часто лихорадит, но я этим доволен. Здоровье матушки тоже плохое, однако с наступлением тепла предполагаем обязательно побывать у о. Василия и у вас, если на то будет воля Божия. Еще раз искренне вас благодарим, что не забываете нас, немощных и гонимых. Затем, поручая вас промыслу Божию и заступлению Царицы Небесной, Споручницы грешных и взысканию погибших, по молитвам Старца, пребываю неизменным богомольцем вашим, убогий иерей Петр.

ЗАПИСЬ ИЗ ДНЕВНИКА

27 августа 1959 года, после трехлетнего ходатайства, получил, наконец, новый — без ограничений — паспорт, дающий все гражданские права и возможность переселяться в другие места, по своему желанию, чего я был лишен без малого 20 лет, после освобождения из лагеря, где я отбывал срок заключения в течение десяти лет.

29 августа 1959 года отправил, заказным пакетом, прошение Епископу Куйбышевскому и Сызранскому Митрофану с просьбой назначить мне пособие-пенсию. До этого, на протяжении двадцати лет, никакой материальной помощи от местной церкви не получал, существовали со своею матушкою исключительно благотворительностью добрейших христиан, знающих нас или слышащих о нашем положении.

21 октября 1961 года Господь явил мне великую Свою милость: мне было объявлено причтом местного Казанского храма, что Архиепископом Куйбышевским и Сызранским Мануилом и уполномоченным по делам православной Церкви по Куйбышевской области гр. Корчагиным, мне разрешено участие во всех праздничных богослужениях, накануне 21 —го октября и в самый день престольного праздника в честь иконы Божией матери Казанской, согласно моего прошения Владыке и заявления уполномоченному.

Слава Господу Богу Вседержителю!

12 октября 1868 года 46 лет моего священства.

Последняя запись в дневнике о. Петра: 12 октября 1969 года 47 лет моего священства. Иерей Петр скончался 18 июля по новому стилю /5 июля по старому/ 1970 года.

РАХИЛЬ

Прежде чем куда-то поехать, ходили к старцу. Скажет «не ехать» — не ездили. Пришла к о. Василию старица Вера. Была пурга, а ей надо было в больницу.

— Не ходи, — говорит старец, — не пускайте ее.

Она пошла и замерзла.

За домом Луши была мельница. Работали на ней Анастасия и Михаил. Анастасия вышла вечером и видит — от дома старца огненный столб до неба. Она испугалась. Утром пошла к о. Василию, рассказала. Он говорит:

— Это ангелы у меня были, причащались. Жена старца, Евфимия, спала на печке. Она неожиданно проснулась и спрашивает:

— Кто это вышел?

Было это во время войны. Мы ждали, Луша с работы должна прийти. Вижу в окно: женщина пожилая, незнакомая, что-то поднимает с земли и на завалинку кладет. Мы сказали старцу. Велел взять святой воды и окропить. Мы вышли, сначала тропинку окропили, потом стали завалинку окроплять, а из водосточной трубы — кот-не кот — черный и длиннее кота — выпрыгнул и мимо нас. Вернулись в дом довольные:

— Все, — говорим, — убежал. А старец говорит:

— Не радуйтесь. Убежал, возьмет еще несколько посильнее и вернется…

Возили старца в церковь, в Теньковку, на таратайке. После службы его стали приглашать на обед, а он говорит: «Я не один. У меня есть семья». Пригласили и нас. А там была больная старушка из Ружевчины. Она говорит старцу:

— Хорошо тебе, ты и не охаешь, а я вон как измучилась.

— А толк-то какой, — ответил старец.

Отправили Евдокию Семеновну в дом для умалишенных. Родители пришли к старцу. Он им говорит:

— Какая была, такая и будет.

Они поехали за ней. Им говорят:

— Куда вы ее берете? Вы что, не видите сами, какая она? Оставьте, пусть здесь доживает.

Но родители взяли ее и привезли домой, в город. Везли на поезде, она не хотела заходить в вагон и громко кричала. Отец запряг корову, и повезли ее к старцу. Она ходить сама не могла. Отец взял ее на горбушку — она тяжелая, но он же мужчина — и понес в дом к о. Василию. Старец опять говорит:

— Какая была, такая и будет.

Пока старец молился, руку его держали у нее на голове. От старца сама уже пошла. Вышла из дома и говорит:

— Ой, мама, красная помидорка…

(Впоследствии Евдокия Семеновна, исцелившись от недуга, работала в Майне, мастером. Ее руками посажена вдоль дороги от Уржумска до Тагая аллея садовых деревьев и кустариников: ранета, смородины и крыжовника. Рахиль, встретив ее однажды, похвалила: «Евдокия, как ты природу нарядила!» — авт.).

Пошли в лес за дровами. Семь таратаек привезли. Вернулись, радостные, а он лежит, плачет: «Как я согрешил — это для меня вы дрова готовили, а сегодня такой день — Великомученика Георгия».

При Неопалимовской церкви работал один человек. Разошелся с женой и взял другую. Потом его посадили, дали десять лет. Вторая его жена пришла к старцу. Он говорит: «Если вернется к своей жене, когда выйдет, то его скоро отпустят». Она поехала к нему на свидание и рассказала, а он говорит: «Я ему в этом отказываю». Она опять к старцу. Старец, услышав ответ, сказал: «Он мне отказал, и я ему отказываю». Так он все десять лет и отсидел.

Если о. Василий улыбался, когда мы уходили, обязательно что-нибудь случалось, если плакал — все было хорошо.

АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА КОЗЛОВА /чтица Богоявленского храма села Прислониха/

Повествование о том, как старец Василий помогал болящим своей молитвой

Я, грешная раба Александра, со своей тетей Полей зашла к старцу Василию навестить его. Он был полностью парализован, у него ничего не действовало: ни руки, ни ноги; он даже не мог пищу себе жевать; не мог чисто говорить, но кто за ним ухаживал, те понимали. Я, как молодая, возраста двадцати трех лет, одета была по-светски. На мне были белые валенки — тогда это было модно. Старец сказал: снимай белые валенки и одевай черные, и иди этим путем. Я так и стала придерживаться его напутствия. Впоследствии у меня появился такой недуг: в груди была такая тяжесть, как будто там лежит камень, тяжелый-тяжелый, пудовый. Мы опять пошли к старцу. Я объяснила свою болезнь. Меня посадили рядом с его кроватью, положили мне на голову его руку, и он стал читать какие-то молитвы, а у меня появилось желание кричать, и я громко кричала на всю комнату, Когда шли обратно домой, сели на траву отдохнуть. Тут я вспомнила про свой недуг, но у меня в груди было так легко, что мне показалось — там все пусто.

К отцу Василию люди шли со своими нуждами, болезнями, и он, как мог, помогал, советовал и за всех молился. У тети Поли в молодости тоже была беда: ее развели с мужем и нагнали такую тоску, что она не знала, что ей делать. Она бежала к о. Василию и плакала от тоски, а старец говорит своим: «Давайте ее под руку», — и исцелил Полю от тоски.