Вариации на тему "Песни Песней" (эссе о любви)

Противоборство любви и смерти. Не всегда осознанное — если не всегда неосознанное. Неосознанное стремление к обладанию, узурпации, не-пользованию Другого. Другой должен быть предметом моей собственной индивидуалистической потребности в наслаждении, страховке и самоутверждении: в таком случае смерть победила любовь. Я пребываю заблокированным в эгоцентрической замкнутости, в лишенном связи и цели выживании. Жизнь — изумление от вневременности и безмерности связи — уклоняется от меня.

Полноту жизни, достигаемую в любви, «признак» присутствия полноты мы называем красотой. Осязаемое начало стремления к красоте является «признаком» полноты, впрочем, никогда с ней не отождествляясь. Называется красотой оттого, что ее всегда призывают. Призывом — обращением к связи и со-сущию, которые обещает «избыток» жизни — красота призывается к желанному жизненному общению, к преодолению смерти.

Красота возлюбленного, возлюбленная красота, призыв жизни, самый главный призыв. И сзади за призывом стоит природа — насмешливая гримаса смерти. Жаждем красоты с неутолимой жаждой природы, инстинкта, напора. Природа руководствуется необходимостью подчинить жизнь своему собственному порядку.

«Субъект» естества и ее бытийная реальность, наш индивидуум. Эфемерный носитель устремленности к увековечению себя. Любовь подчиняется этой безудержной устремленности, оказывается фрагментальной жаждой индивидуального наслаждения, психологическим дополнением к индивидуалистическому довольству. Оставаясь при этом всегда призывом жизни. Попавшим в ловушку смерти.

Фрейдовское соединение любви и смерти не является ни произвольной выдумкой, ни поэтической метафорой. На уровне естества смерть захватывает в ловушку. При этом любовь не перестает противоборствовать смерти.

Фрейдовская связь помогла нам увидеть в любви призыв жизни, а не просто стремление к удовольствию. Первый опыт любви — связь ребенка с телом матери. Связь через прикосновение к материнскому телу, первое для младенца ощущение реального объекта. Связь изначально жизненная, поскольку связывается в ощущении ребенка с источником пищи — возможностью жить.

Прикосновение и лишение материнского тела: диалектика жизни и гибели, всего и ничего. Когда ребенок принимает пищу из тела матери, он имеет вес, имеет непосредственность связи, которая есть жизнь. И наоборот, плач и голода является воплем отчаяния, которое издает бытие, чувствуя, что теряется. Теряет прикосновение к жизни, вопиет от вкуса лишенности связи, вкуса ничто. Связь с матерью является любовной, потому что является жизненной. Принятие пищи, возможность жизни, полнота силы связи. К этой силе, в конце концов, направлена всякая любовь.

Жизненная связь с пред-лежащим миром. Прикосновение к телу, которое составляет жизнь и отвергает смерть, дарует все, и предотвращает ничто. Оно является силой жизни и не ограничивается только удовольствием от пищи — любовный опыт младенца не заканчивается этим. Если бы телесное удовольствие не сопровождалось любовной полнотой материнского присутствия (в слове, ласке, любом жесте нежности, заботы), связь тогда гарантировала бы выживание — не жизнь. Ребенок бы тогда никогда не вошел в мир людей, в мир языка и символов, субъектной самотожественности и имен.

Отправная точка желания, пища, первоначальный «признак» жажды жизни — до и от красоты. То, что называется «признаком», является радикально первичным проявлением логоса, зовом — призывом, который направлен желанием. Жизненная связь с пред-лежащим миром, принятие пищи есть логосная связь. Она является логосной потому, что пища «значит» нечто большее, чем нужда в насыщении. Она «говорит» о пути осязания, смешения, со-сущия. «Признак показывается там, где находится Другой». Он показывается не из-за того, что этого требует нужда взаимообщения. Изначально слово не является средством или инструментом утилитарного общения. Утилитарное общение имеют и животные, однако у них нет слова. Отправной точкой и происхождением слова, прежде всего, является присутствие Другого. Присутствие — возможность ответа на любовное влечение.

Появление знака преобразует желание в требование. Знак «свидетельствует» о желании, заявляя о возможности ответа на желание. Присутствие Другого означает нечто большее, чем нужда в пребывании вместе, большее, чем биологическая потребность воспроизведения. Знак показывается там, где находится Другой, чтобы обозначить отправное желание жизни, которое имеет слово. «Жизни бессмертной, нескончаемой, жизни, у которой нет нужды ни в каком телесном органе, жизни естественной и неразрушимой».

Путь к жизни проходит через Другого. Присутствие Другого — возможность связи, то есть жизни — есть «место», в котором показывается первый знак, слово желания. Слово, которое образует субъект — носитель желания. Появление знака, предпосылка и отправная точка связи «рождает» субъект. «Субъект рождается постольку, поскольку на поле Другого появляется знак» — возможность ответа на желание. Факт связи «рождает» субъект, придавая предрасположенности способа его существования к связи конкретный характер. И слово становится способом осуществления связи.

Изучение того, как рождается слово. В результате исключаются всякие возможности отождествлять субъект с чувственным индивидуумом, телом, индивидуальным интеллектом, эмоциональной одаренностью. Прежде мысли, оценки, воображения существует желание, которое преобразует субъект в логосное бытие. То, что мы называем субъектом, является любовным фактом, и так является любовным фактом, то является и логосным бытием.

Движение любви по направлению к жизни осуществляется с помощью слова, и это осуществление составляет субъект.

Первый знак из того места, где находится Другой — обещание пищи. Пища — прикосновение к материнскому телу, любовная полнота жизненного присутствия. Однако, значащая пища и обозначаемое присутствие не даны ребенку постоянно и непрерывно. Присутствие изменяется в отсутствие, находка в потерю. Жажда жизни с самого первого момента становится утком в этой трагической диалектике. Чувственная непосредственность связи и пребывающее вне связи одиночество, вкус жизни и смерти.