История Русской Церкви (1700–1917 гг.)

]Приняв на себя управление церковными вотчинами, Монастырский приказ постепенно часть их утратил. По указу Петра доходы от некоторых монастырских владений направлялись на содержание различных ведомств, как, например, Морского ведомства, Преображенского приказа, а также всякого рода фабрик. Другая часть монастырских вотчин была отписана «на государя». Кроме того, Петр имел обыкновение весьма щедро одарять бывшими церковными имениями своих приближенных. Некоторые земли Монастырский приказ отдавал в аренду с целью получения бóльших прибылей — если, конечно, арендная плата превышала те доходы, которые эти земли приносили под управлением самого приказа. Нередко при этом случалось, что Церковь за определенную арендную плату возвращала себе свои собственные земли. Такой способ извлечения доходов появился вскоре после учреждения Монастырского приказа, а с выходом Табели 1710 г. он стал обычным явлением, как отмечает М. Горчаков  [163]. В августе 1720 г. Монастырский приказ был упразднен. Колебания в политике правительства показывают, что его намерение овладеть церковными вотчинами окончательно еще не созрело. Петра интересовала не столько юридическая сторона дела (кто владел монастырской вотчиной или кто ею управлял), сколько сторона практическая. В полной силе оставалось старомосковское правило: «дабы казне убытку не было». Если имения давали больше прибыли под управлением прежних владельцев, то вопрос решался с обоюдного согласия.

После возникновения Сената Монастырский приказ оказался ему подчинен. Таким образом, степень ответственности приказа стала меньше и он утратил свободу действий. Из документальных материалов видно, что Сенат давал Монастырскому приказу указания и получал от него отчеты. Поскольку, согласно указу Петра, Сенат являлся высшим контрольным органом, Монастырский приказ был обязан представлять ему месячные, квартальные и годовые отчеты о доходах с церковных вотчин, равно как о расходах и прочем. Сенат же определял без ведома Монастырского приказа бюджеты монастырей и годовое содержание архиереям. Имеются указы Сената, регулирующие распределение церковных доходов по епархиям, например, указ о выделении сумм на больницы и раненых солдат  [164].

Для отношений между Церковью и Сенатом характерен указ последнего от 22 января 1716 г., доведенный до сведения всех архиереев. Этим указом они под присягою обязывались: 1) отлучаться из своих епархий лишь в крайнем случае; 2) мягко обращаться с противниками Церкви; 3) не строить церквей более необходимого; 4) назначать церковнослужителей только по мере потребности; 5) объезжать свои епархии не реже одного раза в два–три года и не вмешиваться в мирские дела  [165]. Итак, высшее церковное управление вынуждено было терпеть постоянное вмешательство в свои дела не столько со стороны самого царя, сколько со стороны светских государственных учреждений. Это вмешательство стало в конце концов обычным явлением, подготовив то положение Церкви, которое после издания «Духовного регламента» и учреждения Святейшего Синода получило и законное основание  [166].

в) За все время местоблюстительства от Стефана Яворского как главы Русской Церкви так и не прозвучало мужественного и открытого слова в защиту ее интересов, против вмешательства и опеки со стороны царя. Причины тому заключались, во–первых, в нерешительности местоблюстителя, который не любил открытой борьбы и предпочитал скрытую оппозицию, что было свойственно и его предшественнику — патриарху Адриану; во–вторых, личные отношения между царем и Стефаном никогда не достигали той степени взаимопонимания, какая существовала, например, между Петром и Феофаном Прокоповичем. Кроме того, Стефан был до некоторой степени замешан в дело царевича Алексея, и это также послужило причиной охлаждения между ним и Петром. Перемены в их отношениях легко проследить по проповедям местоблюстителя. Из содержания или, лучше сказать, из неясных намеков и недоговоренностей осторожного проповедника видно, как нарастало отчуждение и какая вследствие этого складывалась церковно–политическая ситуация. Ранние проповеди Стефана, посвященные военным успехам Петра, — взятию Шлиссельбургской крепости, основанию Петербурга, победе под Полтавой, носят чисто панегирический характер, хотя их нельзя заподозрить в неискренности. Но это отношение к Петру и его делам мало–помалу менялось. Неудовлетворенность своим положением с течением времени стала тяготить Стефана, хотя нужно признать, что он не был ни гордецом, ни карьеристом, ни «князем Церкви» — качества, в которых упрекали его современников: Феофана Прокоповича и Феодосия Яновского. В 1706 г. Стефан ездил в Киев, откуда с большой неохотой вернулся в Москву. Когда в 1707 г. умер Киевский митрополит Варлаам, Стефан обратился с просьбой к царю освободить его от местоблюстительства и назначить митрополитом в Киев, но Петр не согласился. В произнесенной 13 ноября 1708 г. проповеди Стефан высказал некоторые намеки, из которых можно было заключить, что он не одобрял хозяйственную деятельность Монастырского приказа и гражданское управление церковными вотчинами. Упоминание о Валтасаровом пире и царе, пьющем вино из церковных сосудов, можно было понять и как намек на «всешутейший собор». Свое резкое осуждение церковной политики царя Стефан высказал в проповеди «О соблюдении заповедей Божиих», произнесенной им в день святого Алексия, человека Божия, 17 марта 1712 г. Проповедь эта не могла, конечно, понравиться Петру. В ней Стефан критиковал прежде всего создание института так называемых фискалов, которые были контролерами со стороны светской власти по делам духовного суда. Это было первым актом серьезного и открытого сопротивления правительству, совершенным публично, перед лицом собравшегося в церкви народа. Стефан позволил себе также крайне резкие замечания относительно внутреннего состояния государства, которое «в кровавых бурях волнуется». «Море свирепое, море — человече законопреступный! Почто ломаеши, сокрушаеши и разоряеши берега? Берег есть закон Божий, берег есть во еже не прелюбы сотворити, не вожделети жены ближняго, не оставляти жены своея; берег есть во еже хранити благочестие, посты, а наипаче Четыредесятницу, берег есть почитати иконы». Это был уже ясный намек на обстоятельства семейной жизни царя, на его развод с царицей Евдокией и на связь с его будущей женой Скавронской, на несоблюдение царем постов, предписанных православной Церковью. То, что Петр этот намек понял, видно из его пометок на полях текста проповеди, который поспешили ему представить: «Перво одному, потом с свидетели», т. е. Стефану следовало бы сначала поговорить с царем с глазу на глаз, а не выговаривать ему сразу прилюдно и в храме. Впрочем, в этой проповеди содержались еще намеки и другого рода, имевшие в виду отношения Петра с его нелюбимым сыном Алексеем. Свое Слово местоблюститель закончил молитвой святому Алексию, человеку Божию, в которой ясно выразилась симпатия Стефана к царевичу, откровенно не одобрявшему новшества своего отца, приверженцу прежнего старомосковского уклада, всего того, что Петр ломал и рушил. В заключение своей проповеди Стефан восклицает: «Молим убо, святче Божий! Покрый твоего тезоименника, нашу едину надежду, покрый его в крове крыл твоих, яко любимаго птенца, яко зеницу, от всякаго зла соблюди невредимо!» Хотя это было произнесено еще до открытого разрыва царевича с Петром, противопоставление отца сыну слишком явственно, а симпатии Стефана к Алексею и его взглядам вместе с критикой в адрес Петра слишком очевидны. Именно по этой причине Стефану было запрещено выступать с проповедями в течение трех лет. С этого момента отчуждение между Петром и Стефаном все увеличивалось. Сенат тем временем вызывал местоблюстителя на свои заседания, как будто тот был подчинен Сенату, и требовал от него отчета. Видя шаткость своего положения, Стефан направил Петру прошение об освобождении его от поста местоблюстителя (21 марта 1712 г.). Петр поспешил успокоить Стефана и просьбу его оставил без удовлетворения, поручив ему и далее возглавлять Церковь. Однако чувствовалось, что прежних отношений между ними восстановить уже невозможно  [167]. Волнения Стефана еще не вполне улеглись, как к ним добавились новые, принесшие ему хлопоты, унижения и опять недовольство со стороны царя. Это было дело лекаря Тверитинова, в ходе которого выявилась вся степень несвободы местоблюстителя в области духовной, где на основании прежних царских указов он, казалось бы, мог действовать по своему усмотрению и с полной ответственностью.