Иисус из Назарета

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Евангелие Царства Божия

После того как «предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царствия Божия и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие», — этими словами Евангелие от Марка описывает начало служения Иисуса и одновременно передает главное содержание Его вести (Мк 1:14–15). Сходным образом представляет деятельность Иисуса в Галилее и Матфей: «И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия, и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях» (Мф 4:23; 9:35). Оба евангелиста называют распространение вести об Иисусе «евангелием». Что это, собственно говоря, такое?

Сравнительно недавно было предложено переводить данное слово на немецкий язык как «благая весть»: звучит хорошо, но отнюдь не соответствует масштабу содержания, заключенного в слове «евангелие», которое восходит к языку римских императоров, считавших себя владыками мира и его спасителями. Послания, исходившие от императоров, назывались «евангелиями», независимо от того, было их содержание «благим» или нет. Все, что исходит от императора, представляет собою спасительную весть — так, во всяком случае, задумывалось; то есть всякая императорская весть — это не просто сообщение, но сообщение, направленное на изменение мира к лучшему.

Когда евангелисты используют это понятие, превратившееся в обозначение жанра их сочинений, они тем самым противопоставляют ложным притязаниям императоров — объявляющих себя богом и на этом основании приписывающих своему слову божественную силу — нечто совершенно иное. Они хотят этим сказать: вот полноправная весть, которая являет собой не просто слова, но подлинную реальность. На современном языке лингвистики это можно было бы сформулировать так: «евангелие» представляет собой не только информативную, но и перформативную речь, то есть заключает в себе не только сообщение, но и действие, действенную силу, которая вступает в мир, преобразуя и улучшая его. Когда Марк говорит о «Евангелии Царства Божия», он говорит о том, что не императоры могут спасти мир, но Бог; о том, что именно здесь и звучит Слово Божие, каковое есть слово и дело в одном, и что именно здесь происходит то, что императоры обещают, но совершить не могут. Ибо именно здесь является подлинный Владыка мира в действии, Живой Бог.

Основное содержание Евангелия сводится к одному: близится Царство Божие. Устанавливается некая граница во времени, обозначается зачинание нового. От людей требуется ответный дар: покаяние и вера. Центральный момент этого сообщения — весть о приближении Царства Божия. Возвещение этого и составляет сердцевину Слова и Дела Иисуса. Дополнительным подтверждением тому могут служить некоторые статистические данные: словосочетание «Царство Божие» встречается в Новом Завете 122 раза; из них 99 обнаруживаются в синоптических Евангелиях, из этих девяноста девяти 90 — в словах Иисуса. В Евангелии от Иоанна и других новозаветных текстах это словосочетание встречается крайне редко. Таким образом, можно сказать: весть о Царстве Божием образует стержень всей проповеди Иисуса до Его Воскресения, в то время как стержнем апостольской проповеди оказывается весть о Воскресшем.

Означает ли это отход от того, что проповедовал Иисус? Прав ли Рудольф Бультман, вслед за Гарнаком полагающий, что историческому Иисусу не место в теологии Нового Завета и что Он должен рассматриваться лишь как один из иудейских учителей, деятельность которого хотя и может быть отнесена к существенным предпосылкам Нового Завета, но в рамках самого Нового Завета рассматриваться не должна?

Ощущение пропасти между Иисусом и апостольской проповедью нашло свое выражение в знаменитом высказывании католика-модерниста Альфреда Луази, по словам которого «Иисус возвещал Царство Божие, а пришла Церковь». [16] В этом суждении, несомненно, заключена ирония, но вместе с тем и печаль: вместо великого чаяния Царства, принадлежащего собственно Богу, чаяния нового мира, преображенного Самим Богом, явилось нечто совсем другое — и сколь жалкое! — Церковь.

Верно ли это? Означает ли процесс становления и развития христианства, отразившийся в апостольской проповеди и в построенной на ее фундаменте Церкви, в самом деле отказ от неисполнившегося ожидания и пользу чего-то другого? Означает ли переход от «Царства Божия» ко Христу (и, следовательно, к построению Церкви) и в самом деле крах пророчества и утверждение чего-то совершенно иного?

Все зависит от того, как мы понимаем Слово Иисуса о Царстве Божием, как возвещенная Им весть соотносится с Ним, ее возвещающим: является ли Он только вестником, который должен представлять некое дело, от него в конечном счете не зависящее, или вестник сам уже является вестью? Вопрос о Церкви — вторичен; главный вопрос другой: отношение Царства Божия и Христа. Прояснив эту связь, мы сможем ответить и на вопрос, как нам следует понимать Церковь.

Прежде чем мы углубимся в слова Иисуса, чтобы понять Его весть, Его поступки и Его страдания, было бы небесполезно посмотреть на то, как интерпретировалось понятие «царство» в истории Церкви. У Отцов Церкви мы можем обнаружить три подхода к рассмотрению этого ключевого понятия.

Во-первых, это христологическое толкование. В своем толковании на Евангелие от Матфея Ориген называет Иисуса — исходя из прочтения Его слов — «autobasileia», что в переводе с греческого означает «царство в себе», воплощенное царство. Иисус сам есть «царство»; царство не есть дело, не есть пространство господства наподобие мирского царства. Это — личность: Он. Само выражение «Царство Божие» можно было бы тогда понять как скрытую христологию: то, как Он говорит о Царстве Божием, готовит людей к невообразимому, к тому, что в Нем явлен Сам Бог среди людей, что Он и есть само присутствие Бога.

Второе толкование понятия «Царство Божие» можно назвать «идеалистическим» или «мистическим», поскольку оно связывает Царство Божие непосредственно с человеком, который рассматривается как его, Царства, сущностное вместилище. Такое понимание Царства Божия также восходит к Оригену. В своем сочинении «О молитве» он говорит, что молиться о наступлении Царства Божия — значит молиться о Царстве Божием, которое носишь в себе самом, о том, чтобы это Царство принесло плоды духа. В каждом праведнике пребывает Царство Божие. «Оттого, если мы состоим над властью Божиею, то грех никаким образом не может царствовать в смертном теле нашем (Рим 6:12) <…> Господь в нас ходит как бы в духовном рае [Быт 3:8] и один только Он над нами владычествует со Своим Помазанннком» (PG, 11, 495 f.). [17] Основная мысль ясна: Царства Божия нет ни на одной карте. Это не царство, устроенное по подобию мирских царств; его местоположение — во внутреннем мире человека. Там оно зачинается и оттуда действует.

Третий подход к толкованию «Царства Божия» мы можем обозначить как экклесиологический: когда устанавливается определенная соотнесенность между Царством Божиим и Церковью и оба понятия оказываются довольно близкими.

Этот подход, насколько мне известно, сформировался и получил широкое распространение главным образом в католическом богословии Нового времени, хотя при этом толкование, связанное с отнесением Царства Божия ко внутреннему миру человека, равно как и связь с Христом никогда полностью не упускались из виду. Но богословы XIX — начала XX века любили говорить о Церкви как о Царстве Божием на земле; Церковь рассматривалась как воплощение Царства в пределах истории. Одновременно с тем интенсивная просветительская деятельность протестантского богословия привела к радикальному прорыву в экзегетике, и в частности к новому пониманию вести Иисуса о Царстве Божием; правда, это новое толкование довольно скоро распалось на несколько разных направлений.