Иисус из Назарета

Именно это слушание и следование будут иметь значение в будущем, а не принадлежность к определенному народу. Ученичество доступно каждому, призываются все: так, через слушание образуется более обширный, обновленный Израиль, который не исключает и не отрицает Израиля старого, но расширяет его пределы, придавая ему универсальность.

Иисус восседает на «кафедре» Моисея, но не как учитель-наставник, вышедший из недр школы; Он восседает там как новый Моисей, которого Он превосходит своим величием, расширив Завет-Союз, охватывающий теперь все народы. Гора в этом контексте приобретает особую значимость. Евангелист не сообщает нам, о какой возвышенности Галилеи идет речь. Она — место проповеди Иисуса и потому — просто «гора», новый Синай. «Гора» — это место, где молится Иисус, где Он пребывает лицом к лицу с Отцом, вот почему она же и становится местом Его проповеди, возвещением Его учения, которое исходит из сокровенных глубин Его общения с Отцом. Такая «гора» уже по определению — новый, последний Синай.

Но как эта «гора» отличается от мощного горного массива в пустыне! По традиции Горой Блаженств считается возвышенность к северу от Генисаретского озера: [19] кто хотя бы однажды побывал там, кто мог порадоваться душою, слушая пение птиц и глядя на эти водные просторы, это небо и солнце, деревья, луга и цветы, тот не сможет забыть чудесной атмосферы покоя и красоты Творения, с которой он встречается здесь, на этой, к сожалению, отнюдь не спокойной земле.

Независимо от того, какая точно возвышенность была той самой Горой Блаженств, она так или иначе была отмечена печатью этого покоя и этой красоты. То, что дано было испытать Илие на горе Синай, когда он ощутил присутствие Бога не в вихре, не в землетрясении и не в огне, а в веянии тихого ветра (3 Цар 19:1—13), то претворилось здесь в полной мере. Сила Божия открывается здесь в Его кротости, Его величие — в Его простоте и близости. Правда, оттого она не теряет своей сокрушительной мощи. То, что прежде воплощалось в вихре, землетрясении и огне, то теперь принимает облик Креста, облик страдающего Бога, Который призывает нас войти в этот таинственный огонь, в огонь распятой любви: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф 5:11). Божественное Откровение на горе Синай повергло своею мощью народ в такой ужас, что он обратился к Моисею: «говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть» (Исх 20:19).

Теперь же Бог говорит совсем рядом, как человек, беседующий с другими людьми. Он нисходит к ним, погружаясь в бездну их страданий, но именно это приведет и постоянно приводит к тому, что слушающие Его, те самые слушатели, что считают себя Его учениками, говорят: «Какие суровые слова! кто может это слушать?» (Ин 6:60). [20] И столь же нестерпимой оказалось новая милость Господня. «Соблазн Креста» (Scandalum Crucis) — испытание Крестом — оказался для многих гораздо более невыносимым, чем некогда громы и молнии на горе Синай для израильтян. Да, древние были правы, когда заявили, что, если Бог заговорит с ними, они непременно умрут (Исх 20:19). Без «умирания», без погребения своего сугубо личного начала нет общности с Богом, как нет и Спасения: в этом мы могли убедиться, когда размышляли о крещении, которое отнюдь не сводится к простому ритуалу.

Мы забежали несколько вперед, заведя разговор о том, что в полной мере может раскрыться лишь при обращении непосредственно к тексту. И сделали мы это для того, чтобы стало ясно: Нагорная проповедь — это, образно говоря, «новая Тора», которую принес Иисус. Моисей получил возможность принести свою Тору только после того, как погрузился в Божественную тьму «горы»; точно так же и Иисус, прежде чем принести Свою Тору, должен был сначала погрузиться в общение с Отцом, должен был совершить внутреннее восхождение по ступеням Своей жизни, дабы затем продолжить Свой путь и, сойдя к людям, разделить с ними их жизненный и страдательный удел.

Евангелист Лука дает более краткую версию Нагорной проповеди и по-другому расставляет акценты. Он, писавший для новообращенных христиан из язычников, не считал обязательным особо подчеркивать то, что Иисус был новым Моисеем и что Его Слово и есть последняя Тора. Уже сама внешняя повествовательная рамка здесь построена иначе. Нагорной проповеди предпослано призвание двенадцати апостолов, каковое Лука представляет как плод ночного бдения, проведенного в молитве, и переносит его непосредственно на гору — место моления Иисуса. После этого события, имеющего для пути Иисуса основополагающее значение, Господь спускается вместе с только что избранными и поименно представленными учениками с горы и останавливается на «ровном месте». Для Луки это стояние — выражение величия и полноты власти Иисуса, «ровное место» — символ обширного пространства, охваченного речью Иисуса, — пространства, масштаб которого Лука подчеркивает еще и тем, что сообщает нам не только о множестве учеников, помимо тех двенадцати, что спустились с ним с горы, но и о толпах народа, пришедших сюда из Иудеи, Иерусалима, «из приморских мест Тирских и Сидонских» для того, чтобы послушать Его и исцелиться от болезней (Лк 6:17–18). Подчеркивая таким образом универсальный смысл и значение проповеди Иисуса, Лука вместе с тем показывает, что она имеет и более узкую направленность; после описания «толп», собравшихся слушать Иисуса, у Луки, как и у Матфея, сообщается: «И Он, возведя очи Свои на учеников Своих, говорил…» (Лк 6:20). То есть важным оказываются оба момента: Нагорная проповедь охватывает обширное пространство мира, настоящее и будущее, но она требует вместе с тем учеников и может быть понята, воспринята как руководство к жизни, только если есть последователи Иисуса, идущие вслед за Ним и вместе с Ним.

Поскольку здесь мы не можем разбирать всю Нагорную проповедь целиком, стих за стихом, я хотел бы в следующих разделах остановиться лишь на трех фрагментах, в которых, как мне кажется, смысл вести Иисуса и Его образ раскрываются перед нами особенно ярко. Прежде всего, это заповеди блаженств. Далее мне хотелось бы рассмотреть ту новую версию Торы, которую нам предлагает Иисус. Здесь Иисус вступает в диалог с Моисеем, с традицией Израиля. Выдающийся еврейский ученый Якоб Нойснер попытался как бы присоединиться к слушателям Нагорной проповеди, чтобы затем завязать разговор с Иисусом, суть которого он изложил в своей книге «Раввин беседует с Иисусом». Этот исполненный почтения откровенный диспут, который ведет верующий иудей с Иисусом, Сыном Авраама, помог мне более, чем все другие известные мне толкования, ибо он открыл мне глаза на величие Слова Иисуса и на значимость того решения, перед которым нас ставит Евангелие. Вот почему мне хотелось бы, как христианину, вступить в диалог раввина с Иисусом, посвятив этому специальный раздел, с тем чтобы лучше понять особый иудейский взгляд и тайну Иисуса. Еще одна важная часть Нагорной проповеди — это, как нетрудно догадаться, часть, завершающаяся словами «Отче наш…» — молитвой, которую Иисус дает Своим ученикам на все времена, дабы через нее Он мог бы ставить их перед лицом Бога и таким образом вести их по жизненному пути.

Заповеди блаженств нередко рассматриваются как новозаветный ответ на Декалог, как свод правил более высокой христианской этики, противопоставляемой ветхозаветным заповедям. Подобный взгляд свидетельствует о полном непонимании смысла этих слов Иисуса. Иисус всегда исходил из безусловного принятия Декалога (ср., например, Мк 10:19; Лк 16:17); в Нагорной проповеди Иисус берет заповеди второй скрижали и углубляет их, но никоим образом не отменяет (Мф 5:21–48), иначе это полностью противоречило бы тому основному принципу, о котором Он говорит, предваряя разговор о заповедях: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф 5:17–18). К этой фразе, которая только на первый взгляд противоречит посланиям апостола Павла, мы еще обязательно вернемся после того, как рассмотрим диалог раввина с Иисусом. Здесь же достаточно сказать, что Иисус вовсе не помышляет о том, чтобы отменить Закон Моисея. Наоборот, Иисус придает ему бо́льшую силу.