Откровенный разговор с верующими и неверующими

Конец 1936 года оказался для меня роковым. В Эстонии совершился националистическо-фашистский переворот...

Началось принудительное обэстонивание. В ряде газет появились статьи, непосредственно обращавшие внимание на мою, казалось бы, весьма незначительную персону. "Долой русского Ваньку из эстонского университета" гласило название одной из них. "Он и эстонским языком-то не владеет..." писалось в другой. (Это была заведомая ложь. Как раз в это время мне, по поручению синода, пришлось несколько месяцев заменять заболевшего настоятеля Преображенского собора в Таллине, где был эстонский приход. Служил, совершал требы и проповедовал по-эстонски. Вскоре после этого получил уроки в эстонской частной гимназии Лендер).

Не помогло мне даже заступничество синода. Пришлось уйти из университета и расстаться с мечтой о научной деятельности.

Правда, председатель синода, брат президента республики, протоиерей Николай Пяте, вызвав меня к себе, предложил:

- Вот что, Осипов! Отбросьте-ка от своей фамилии презренное окончание "ов" и станьте эстонцем! Я и фамилию вам уже подобрал похожую на прежнюю Оссеп! И карьера вам тогда будет обеспечена!..

На решительный отказ Пяте заметил:

- Смотрите, вы сами перечеркиваете свой жизненный путь!

- Пусть будет так, но иначе я не могу... Удалось получить сначала место второго священника, потом настоятеля в русском приходе в Казанской рождества богородицы церкви в Таллине. В это же время я стал учителем "закона божия" и классным наставником одного из классов той самой таллинской русской частной гимназии, которую некогда окончил.

Работа с детьми понравилась мне. Ту любовь к широким знаниям, которую внушил некогда Богоявленский, я в этот период педагогической деятельности не уставал внушать и своим ученикам. Я водил их на фабрики и заводы, ездил с ними в "экспедиции", в шахты Кунды, в древний Петровский Балтийский порт и т. д. И когда мой бывший ученик - капитан дальнего плавания с борта дизель-электрохода "Лена" ступил на землю Антарктиды и привез мне оттуда (как привез еще раньше до этого зуб белого медведя с Новой Земли) кусок розового гранита с места, где был заложен поселок Мирный, то тем самым засвидетельствовал, что я в свое время также внушил ему не аскетическое отречение от мира, а благородную страсть к познанию этого мира.

В те же годы вместе с Богоявленским мы организовали в Таллине русские частные вечерние богословские курсы. Работали они три года. На них я впервые читал курс по ветхозаветной части Библии. В тот же период много проповедовал, вел систематические беседы в своей церкви пригорода Нымме, церкви пригорода Копли и в эстонском Преображенском соборе (на эстонском языке). Продолжал писать и печататься. Работал немного и в области светской литературы.

Но в душе у меня жила большая неудовлетворенность. Что меня томило, я и сам тогда как следует не сознавал. Чувствовал только, что жизнь складывается не так, как надо. Пастырская деятельность не давала удовлетворения. Все время казалось, что большая часть усилий тратится на ненужную мишуру, а собственно полезного делается ничтожно мало, если делается вообще. И часто "пастырь" находится в положении колдуна, обслуживающего человеческие суеверные страхи, или дурного психиатра, не лечащего души человеческие, а только "заговаривающего зубы" и внешне успокаивающего боль, тогда как болезнь, вызывающая ее, продолжает разрушать организм. Какой хороший врач-психиатр удовлетворился бы таким методом лечения?

Нет, не поймите этих слов как свидетельство того, что вера у меня уже исчезла. Я и молился тогда, как и многие годы после этого (только не многословно), и служил истово, хотя и очень не любил милой сердцам большинства "пастырей" богослужебной помпы. И в религии был убежден твердо, хотя сомневался в духовном значении многих частей Библии...

А вот где-то в глубинах сознания нарастала волна протеста против этого мира условности и фантазии, обслуживать который я был обречен после ухода из университета...

СРЕДИ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ

Летом 1940 года кончился "заграничный" период моей жизни. Эстония воссоединилась с Советским Союзом. Я продолжал работать по-прежнему. Советскую власть воспринял с глубокой внутренней радостью...

Через год началась Отечественная война. Был мобилизован в армию и я. В Таллине оставил жену, в ожидании рождения ребенка, и трехлетнюю дочку.

Год в армии. Демобилизация и трехлетняя работа священником в Перми (на Урале)... Кругом было столько горя народного. Утешал, поддерживал, помогал собраться с силами, выстоять в испытаниях, призывал крепить оборону страны. Вместе с приходом получил три благодарности Верховного Главнокомандующего за сбор средств на оборону. Ведь простые

верующие были советскими людьми. С ними я чувствовал себя слитым воедино в наших общих чаяниях борьбы с врагом и желании победы над ним. И теперь, работая над этой исповедью, я вновь думаю... о них - хороших советских людях, остающихся еще в плену многовековых предрассудков, и от души желаю, чтобы и они, подобно мне, нашли свой путь духовного раскрепощения...

В конце войны я приехал в освобожденный Таллин. Семьи своей здесь не нашел. Запуганная фашистской пропагандой и получив ложные сведения о моей смерти (как я слышал, меня даже отпели), жена с двумя дочерьми и родителями выехала в Германию. После многих бесплодных попыток найти и вернуть семью через наши репатриационные органы (причем препятствовали им в этом главным образом зарубежные церковники-эмигранты) узнал, что жена развелась со мной, как с "красным попом", вышла замуж и увезла детей за океан.

В Таллине я работал в прежнем приходе и, кроме того, секретарем местного епархиального управления. В связи с последней работой в 1945 году был на соборе, на котором избирался патриарх Алексий.

В РОЛИ ВОСПИТАТЕЛЯ БУДУЩИХ "ПАСТЫРЕЙ"

В 1946 году я узнал о готовящемся открытии ленинградских духовных академии и семинарии. Появилась надежда вернуться к научной деятельности. Поехал в Ленинград к митрополиту Григорию. Беседовали долго. Я рассказал владыке о всех этапах прошлой своей деятельности: о статьях, стихах, лекциях, работе в РСХД, книгах. Спросил, могу ли надеяться быть принятым на работу в духовные школы. Он сказал, что должен обо всем подумать. Через день я был принят вновь и услышал, к радости и смущению моему, что назначен не только профессором священного писания Ветхого завета и вспомогательной кафедры истории религий, но и инспектором, то есть проректором академии и семинарии.

Инспекторствовал три года да год исполнял обязанности ректора. В эти годы на меня... было возложено еще и руководство восстановительными работами по ремонту разрушенного авиабомбой здания академии. Четыре года строил, восстанавливал. В 1948 году здесь, на стройке, со мной произошел несчастный случай, навсегда сделавший меня "приговоренным к курортам" человеком, как охарактеризовал положение лечивший меня врач. В это время по должности инспектора мне приходилось постоянно служить в академическом храме, хотя это было и тяжело: у меня стали возникать острые боли в ногах. Многолетние наблюдения довели мое прежнее недовольство театральностью церковных церемоний до форменного отвращения к тем лицедействованиям, которыми полны православные службы. Люди, знавшие меня в те годы, вспомнят, что я всячески избегал торжественных служб и предпочитал ранние, более скромно обставлявшиеся обедни и главный упор делал на проповедь нравственности и взаимной любви и дружбы между людьми, в чем тогда видел главное дело религии на земле.

...Радовался своему несчастью, так как оно дало мне возможность, оставаясь на педагогической работе и продолжая заниматься наукой, прекратить актерствование в академическом храме, как мне стало представляться богослужение, пока я наконец навсегда не покончил со священнослуженнем. Это произошло в 1950 году.

За годы работы в церкви я возненавидел косность, ограниченность, тупость кастового духовенства и хотел воспитывать будущих служителей церкви всесторонне развитыми, глубоко советскими людьми, далекими от суеверного фанатизма. Не понимая всей наивности этих идеалов, я старался создать условия для более всестороннего развития воспитанников духовных учебных заведений...