Евангелие в памятниках иконографии

138 Миниатюра Евангелия № 74

139 Миниатюра россанского Евангелия

Это — шествие на Голгофу. Схема простая, повторяющаяся также в изображении шествия на смерть ап. Петра, с той разницей, что здесь крест несет палач [1968]. В мозаиках Св. Аполлинария (рис. 140) Христос идет на Голгофу, сопровождаемый двумя воинами, из которых один несет четырехконечный крест, и группой иудеев, в которой на первом плане первосвященник, вдали видна пещера — место погребения Христа. Евангелие № 74 (л. 1б1): воины ведут Христа со связанными руками; позади — народ и четыре женщины, о которых упоминает Евангелие (Лк. XXIII, 27). Креста здесь нет, потому что в Евангелии Луки, к которому относится миниатюра, не говорится о несении креста Самим Христом. Недостаток этот восполняется миниатюрой в Евангелии Иоанна (л. 206 об.), где Христос в темно-багряной тунике, украшенной на груди золотым крестом, несет свой крест; впереди — народ, позади — воины. В лаврентиевскам Евангелии (л. 1б1): Христос идет свободно, впереди Симон Киринеянин несет восьмиконечный крест; позади — воины и две женщины. Евангелие национальной библиотеки № suppi, gr. 914, л. 88 (Симон несет крест). Евангелие университетской библиотеки в Афинах (л. 167): воин в короткой подобранной тунике ведет Христа, одетого в багряницу, со связанными руками; позади старец Симон несет крест; вдали видна гора Голгофа. Евангелие публичной библиотеки № 105 (л. 176): Симон несет шестиконечный крест; позади него идет Христос со связанными руками, в сопровождении одного воина. Армянское Евангелие национальной библиотеки № 10 А (л. 286): руки Христа связаны веревкой, конец которой в руках воина; крест, несомый Христом, — четырехконечный. Армянское Евангелие публичной библиотеки 1635 г. (л. 12): крест восьмиконечный; Христос наклонился под тяжестью креста; Его ведут воины. В стенописях афонских соборов Иверского, Каракалльского и Филофеевского несение креста помещено на северной стороне; формы близки к греческому подлиннику, который осложняет старую схему: горы; воины пешие и всадники окружают Христа; один из них со штандартом. Христос в изнеможении падает и опирается рукой на землю. Впереди Симон Киринеянин — волосы с проседью, борода округленная, в короткой рухе, принимает крест с плеча Христа. Позади него Преев. Дева, Иоанн Богослов и другие, жены плачут; воин с жезлом преграждает им путь [1969]. В русских лицевых Страстях различаются несколько вариантов несения креста: иногда Сам Христос несет Крест и Симона нет налицо (№ 91 и CLXIII); чаще является Симон и, видя изнеможение Христа, берет Его крест (№ CLXXVI; 1903); иногда воины принуждают к тому Симона (А1/23)· Спаситель всегда представляется здесь изнеможенным, даже падающим на землю; воины бьют Его. С Христом идут на Голгофу и св. жены, и Иоанн Богослов. На Голгофе Христос обращается к ним со словом утешения (№ 91 и А1/23). В русских гравированных Страстях [1970] перед Христом, несущим крест, стоит на коленях Вероника и предлагает Ему плат для отирания лица, а в стенописях Богоявленской церкви в Ярославле на плате Вероники изображен Нерукотворенный образ Христа.

140 Мозаика в церкви Св. Аполлинария

Прибавка эта основывается на западных сказаниях о Нерукотворенном образе Христа. Как известно, в сказаниях восточных происхождение Нерукотворенного образа связывается с именем Авгаря, царя эдесского, в западных же с именем Вероники. Притом древнейшие из западных сказаний не упоминают о том, что образ этот получен Вероникой во время шествия Христа на Голгофу, и только с XIV–XV вв. появляется и потом распространяется эта редакция сказания. Она говорит, что когда Христос совершал крестный путь к Голгофе, то ослабел под тяжестью креста; в это время подошла к Нему Вероника и убрусом отерла пот с Его чела. На убрусе отобразился Его лик. По другой версии, Вероника, встретив Христа на крестном пути, просила Его оставить ей что-либо на память, и Он передал ей Свой Нерукотворенный образ на убрусе. Редакция эта проходит и в драмах Страстей французских, немецких и английских, и в памятниках западной живописи. В XV в. появляется на Западе Нерукотворенный образ страждущего Спасителя в терновом венке [1971], а в композиции несения креста — Вероника с убрусом в руках. Древнейшие памятники Запада не допускали этого добавления. В кодексе Эгберта [1972] воины ведут Христа, а впереди Симон несет четырехконечный крест. В рукописи национальной библиотеки № 9561 обычное несение креста сопоставлено с принесением в жертву Исаака (л. 18, ср. 11), как и в Библиях бедных: Христос при помощи Симона несет крест; слева Исаак несет дрова на спине, и возле него Авраам с тесаком; справа сарептская вдова с двумя жердями (= полена) в руках, означающими двусоставный крест; пророки; Исаия (= Рим. VIII, 32: «Своего Сына не пощаде»), Иоиль (II, 31: «солнце обратится во тму и луна в кровь»), Исаия (LIII, 7: «яко овча на заколение ведеся») и Иеремия (XI, 19: «аз же яко агня незлобивое, ведомое на заколение» [1973]. Нет Вероники даже в гравюре Пискатора [1974]. Но она уже есть в латинском молитвеннике XV в., подаренном лаврентиевской библиотеке Марией Алоизией (л. 18 об.), в рукописной драме Страстей национальной библиотеки № 12536 (л. 239–240), на картинах флорентинской церкви S. Croce и в галерее Уффици (53), на картине Д. Шрландайо в луврской галерее (№ 201) и в больших Страстях А Дюрера [1975], откуда она перешла к нам. В русской гравюре на убрусе не видно никакого изображения; а в указанном стенописном изображении дан характерный образец смешения нового предания с древним. Иконописец изобразил на убрусе тип Христа прославленный (facies praeclara), принятый в православной церкви, и, таким образом, допустил нескладицу в композиции, с какой бы точки зрения мы на нее ни смотрели, с восточной или западной: с восточной — верно изображение Нерукотворенного образа, но неверна обстановка, с западной — наоборот. Восточный образ явился не на пути к Голгофе; западный на пути к Голгофе и потому должен иметь терновый венец, так как Спаситель, несущий крест, изображается западными художниками и нашим иконописцем в таковом же венце. Такая нескладица допускалась, впрочем, и западными художниками, как, например, в миниатюре молитвенника национальной библиотеки № 1167, л. 123. Историческая и археологическая достоверность в данном случае, несомненно, на стороне Востока, и уклонение от него наших иконописцев есть следствие увлечения западным оригиналом, закрывшим собой в глазах копиистов исконное восточное предание о Нерукотворенном образе.

Глава 5

РАСПЯТИЕ ИИСУСА ХРИСТА

Высокое значение крестной смерти Христа, теоретическое и нравственно-практическое, вызывало всегда особенно живой интерес к этому предмету, а между тем по крайней мере до V в. распятие Христа не появлялось в христианском искусстве. В этой сфере оно принадлежит к числу явлений поздних. Теоретическое раскрытие предмета в памятниках письменности долго не находило своего выражения в художественных образах. Это не простая случайность. Отсутствие изображений распятия в памятниках катакомбного периода [1976] находит свое объяснение в исторических условиях древнехристианской жизни. Художественный образ вообще производит более сильное впечатление, чем слово; но сила впечатления иногда может иметь нежелательные последствия. Если картина Страшного суда содействовала скорейшему обращению язычников в христианство [1977], то здесь сила впечатления имела желательные последствия; напротив, картина распятия Христа, показанная иудею или язычнику, могла лишь усилить нерасположение к христианству. Взгляды и понятия людей не всегда и везде одинаковы; и наше отношение к кресту и распятию совсем не таково, каково было отношение к ним древних иудеев, язычников и даже неофитов. Tempora mutantur. Из сочинений Иустина Мученика [1978], Тацита [1979], Тертуллиана [1980], Минуция Феликса [1981] видно, что почитание распятого Христа было в глазах иудеев и язычников неразумным почитанием осужденного на смерть преступника, а почитание креста — почитанием простого орудия казни. Даже наиболее развитым представителям язычества казалось странным почитание «великого человека, распятого в Палестине». Люди, оставившие вечных богов и обратившиеся к мертвому иудею, с их крестом и крестным знамением, были, по мнению императора Юлиана, достойными презрения и сожаления [1982]. Термин «крестопоклонники — crucicolae, religiosi crucis» был в устах язычников выражением презрительной иронии над христианами. До каких пределов доходило это презрение к основному догмату христианства, видно из открытого в 1856 г. на палатинском холме изображения (graffito) распятого Спасителя с ослиной головой; возле Него человеческая фигура в молитвенном положении с надписью: ΑΧεξαμβνοζ σεβετε θεοι (Алексамен молится своему Богу) (рис. 141) [1983]. Каким образом в уме древних язычников явилась мысль об онолатрии христиан, произошла ли она оттого, что христиан смешивали с иудеями, а этих последних обвиняли в почитании осла, указавшего странствовавшим по пустыне евреям воду [1984], или оттого, что осел является при самом рождении Христа возле яслей, а затем при входе в Иерусалим, — решить трудно; все этого рода объяснения высказаны были неоднократно [1985]. Предлагались и иные догадки; но все они допускают немало возражений. Вполне достоверно лишь то, что изображение это есть насмешка над христианином Алексаменом, поклонявшимся распятому Христу, — подобная той, о которой рассказывает Тертуллиан [1986]. Так исполнялись слова ап. Павла о соблазне иудейском и безумии эллинском, возбуждаемых проповедью о Христе распятом (1 Кор. I, 23). Подобные насмешки могли оскорблять христиан и колебать веру неофитов. Уважение к христианству и необходимая педагогическая осторожность требовали поэтому устранения распятия из круга христианской иконографии. Необходимость его устранения вызывалась еще и тем, что распятие в Римской империи долгое время служило позорной казнью для тяжких преступников, особенно рабов [1987]. Принято думать, что казнь эта была уничтожена Константином Великим по обращении его в христианство. Мнение это, вполне последовательное ввиду общего характера законодательных мероприятий христианского императора, подтверждается, во-первых, несомненным узаконением 319 г., запрещающим убивать рабов [1988], во-вторых, особенно свидетельствами Аврелия Виктора [1989], Созомена [1990] и Кассиодора [1991], которые прямо говорят об уничтожении им крестной казни. Если бы даже и было верно мнение Цестермана и Штокбауэра, что свидетельство Аврелия Виктора есть интерполяция [1992], во всяком случае мы имеем двух достоверных свидетелей, известия которых пока, насколько знаем, никем не отвергнуты. Однако против этих свидетелей стоит ряд других: Фирмик Матерн, Харитон, Ксенофонт Ефесский и Пакут [1993] говорят о крестной казни в IV в. как о явлении обыкновенном. Примирить это разноречие возможно тем вероятным предположением, что распоряжение императора, как плод его личной филантропии, не получило по неизвестным нам причинам санкции закона и потому отдельные случаи распятия преступников встречались и после Константина Великого.