Свидетельства о умерших, о бессмертии души и о загробной жизни

Мне стало так радостно и весело, что я стала улыбаться, и чем дальше мы шли, тем больше становилась трава и цветы красивее; свет становился такой, как бы светило не одно солнце. Среди этого поля стоял огромный храм, а близ него проходной коридор, где висело много черных мантий, в которых хоронят, их заменяют белыми. А кто не достоин, те будут черные, как головешки, и я видела несколько таких, но не узнала; им нет ни мучения, ни огня; они недостойны, чтобы им развязали руки.

Мы взошли на паперть и я услышала пение, да такое чудное, что нет слов передать его. Пели: «Свят, Свят, Свят», и «Воскресение Христово видевше». Внутри храма была такая красота, что и передать невозможно: двери, которые вели в храм, были точно из бисера и сияли разными огнями. В храме было очень много колонн, около них стояли монахини; по обширности храма их казалось мало. Я узнала некоторых живых еще наших монахинь и послушниц, но святой Георгий сказал мне: «Обратишься назад в житейское море, не говори никому про живых, кого здесь видела, чтобы они, узнав про себя, не возгордились. Что не запрещаю, то все можешь сказать".

В храме так было чудно хорошо, что я невольно воскликнула: «Господи, Ты…» Посреди храма была огромная гора, точно хрустальная, переливалась она разными радугами, я хотела взглянуть наверх, но там было так светло, что меня сразу ослепило и я скорей опустила голову. Святой Георгий сказал мне: «Храм этот приготовлен для последних иноков, но мало их будет: нет теперь на земле наставников и руководителей, и немногие могут спастись, но зато какое блаженство Господь уготовил им!». Удивляясь всей этой красоте, я только и могла говорить: «Господи, Господи…».

Вдруг святой Георгий сказал: «Смотри, смотри, вот Царица Небесная спускается сюда». Я взглянула и увидела Величественную Жену, красоты неизреченной, в короне и в порфире. Она спускалась по воздуху, улыбалась и близко подлетает ко мне, так что я хотела обеими руками схватить Ее, и я воскликнула: «Царица Ты Небесная». Она улыбнулась, перекрестила меня три раза и тихо сказала: «Святой Георгий, возврати эту душу обратно».

Святой Георгий сказал мне: «Молись Ей, молись всегда. Она Заступница всех христиан, день и ночь Она молится перед Сыном и Богом, а особенно молится за иноков, чтобы они не посрамили ризы Ее, которую носят».

Тут я увидела, что все попарно идут прикладываться, и я со святым Георгием прикладывалась. На аналое лежало Евангелие и икона Знамения Божией Матери.

Когда мы вышли из храма, то пошли в храм рядом с этим, но гораздо меньше. Посреди храма – три стола, вокруг этих столов стояли прекрасные юноши, сидели отроки и плели венки из разных цветов, которые были насыпаны на всех столах в великом множестве; юноши эти учили отроков плести венки; все они вместе очень хорошо пели «Аллилуйя».

Среди этих отроков я увидела своего племянника, который умер в этом году: он, увидя меня, улыбнулся, но не подошел ко мне, и мне сделалось очень обидно, что он не заговорил со мной. Здесь я долго стояла, и мне не хотелось уходить, но святой Георгий взял меня за руку и мы пошли из храма. На мой вопрос, для кого плетут эти венки, святой Георгий ответил: «Для праведных».

Недалеко от этого храма я увидела три обители; святой Георгий сказал мне: «Это обитель Введенских Игумений». Когда мы подошли к ним, то из одной обители вышла (недавно умершая) наша игуменья Рафаила, она обратилась ко мне и сказала: «Ты, Феклушка, здесь уже? Да я тебя еще не возьму, тебе надо еще потрудиться в своей обители». Еще спросила у меня, как поживаем, и когда я стала ей рассказывать, то она сказала мне: «Я знаю, все знаю. Помоги, Господи, матушке Апполинарии, я за нее и за всех сестер молюсь».

Когда матушка отошла от меня, я пошла к красивому домику; у дверей ломика я увидела свою старицу монахиню Людмилу, она отворила дверь и радостно сказала: "А, и ты пришла сюда, да тебе еще рано, я еще не возьму тебя". Она ввела меня в келью, где было множество икон; здесь было у нее очень хорошо. Потом она села к столу и что-то писала. Вдруг послышался звон и старица сказала: «Теперь иди домой, а мне надо идти к обедне».

Когда я вышла от нее, то встретила матушку Поликсению; она очень обрадовалась, когда увидела меня, и сказала: «Ах, Феклушка, ты уже здесь? Но ведь еще рано тебе». Крепко меня обняла и показала свою келью: это был красивый одноэтажный домик. Она сказала: «Я все знаю, молюсь за своих келейных и жалею их».

Когда она отошла, я встретила первую мою старицу (старшую при молочной на скотном дворе). Она тоже очень обрадовалась, крепко меня обняла, говоря: «И ты, Феклушка, пришла к нам?». Я спросила у нее: «Матушка, ведь вы – умершая, хорошо ли вам здесь?» – «Было раньше не особенно хорошо, – отвечала она, – сама знаешь, с народом жила, много греха было; но сестры в шесть недель умолили за меня, теперь-мне хорошо».

Она отошла от меня, я осталась стоять среди поля, тут явился святой Георгий, и мы пошли дальше. Поле становилось все красивее; вдали виднелись ворота; вдруг я увидала, что посреди поля идут монашествующие, все больше полками, в белых, светлых и парчовых мантиях, в золотых и серебряных венцах.

Много шло святителей в золотых одеждах, в венцах и с крестами; в пятом полку узнала своего священника, очень хорошей жизни.

Впереди монахинь шли игуменьи с посохами; много узнала своих умерших сестер, некоторые рясофорные были в мантиях белых с золотыми венцами, а другие в белых с серебряными венцами, у некоторых были букеты из чудных цветов. Все знакомые монахини кланялись мне и улыбались, а одна послушница сказала: «Феклушка, и ты пришла к нам! Да не совсем – вернешься обратно».

Во главе священства шел святитель в митре, весь в золоте и с крестом в руке. В пятом полку узнала трех иеро монахов большого Тихвинского монастыря, в том числе и отца Клавдиана, с крестами в руках. Все они были веселы и все как будто в одних годах, лет тридцати; а мирские шли по краям с двух сторон, их было так много, как бы в воздухе комаров; все они проходили в ворота.

Вдруг явился около меня седой старичок в блестящей одежде и в крестах, я узнала в нем святителя Николая:

«Пойдем, теперь надо возвратиться обратно». И мы с ним пошли. Тут я никого не видала; пришли мы на другое поле, которое похоже на нашу сенокосную полянку, только течение реки как будто другое, с восточной стороны; на этом поле я увидела своих монахинь и послушниц, которые косили траву, а некоторые гребли сено, и светло было у них; они пели очень хороший псалом: «Пресветлый Ангел мой Господень».

Вдруг в воздухе точно блеснуло что-то и я увидела небольшой венчик над тем местом, где работали наши: он золотой и все делался больше и больше; то он поднимался, то опять опускался; а с восточной стороны идет точно игуменья с посохом в руках, а сама все крестит всех, но я не узнала, которая игуменья.

Тут я оглянулась и посмотрела за реку, там было очень темно. На самом берегу стояли наши, живущие в монастыре; волосы у них были распущены, им, по-видимому, хотелось перейти на эту сторону, но только они подойдут ближе, берег реки начинает обваливаться, и они вместо того, чтобы приближаться, все отдалялись; мне стало их очень жаль. Вдруг, в это время явился ко мне в облачении с крестом о. Клавдиан. Он сказал мне: «Не говори никому, кого ты видела за рекой, они, быть может, милосердием Божиим и покаются».

После этих слов я опять увидела около себя святителя Николая, он сказал мне: «Теперь пойдем, я провожу тебя». И точно, мы пришли в келью, и он скрылся.

Вдруг открывается дверь в келью и входит умершая наша матушка игуменья Рафаила, в парчовой блестящей мантии и в венце на голове. За ней входит другая монахиня, высокая, черная, а одежда на ней еще светлее, на голове корона; она стояла позади матушки игуменьи и улыбалась, а матушка подошла ко мне и сказала: «Вот ты теперь больна, пособоруйся и поправишься». Тут матушка три раза перекрестила меня. Я спросила: «Матушка, кто это с вами?». Матушка ответила мне: «Это наша благоверная царица, схимонахиня Дарья». Она стоит и улыбается, издали перекрестила меня и они обе скрылись.