По образу Его

Ныне же Христос вознесся к Отцу и в новой роли — роли Главы Тела — принимает поступающие к нему болевые сигналы от всего Тела. Сами клетки мозга полностью нечувствительны к боли. От внешней среды они защищены костяным черепом — им не нужна система оповещения об опасности. Но они отчаянно чувствуют боль других клеток организма. Именно в этом смысле Иисус стал теперь центром, к которому стекается боль, и Он реально осознает нашу боль [82].

Христос, однако, не довольствовался тем, что прочувствовал нашу боль и разделил ее с нами. Я говорил о кресте, но в воскресении, которое за ним последовало, Он преобразил природу боли. Он сверг силы мира сего, позволив для начала греху восторжествовать, а потом обратив это зло во благо. Таким образом, самое бессмысленное из всех деяний — смерть невинного Человека — стала величайшим событием в истории, имеющим огромный смысл.

Именно об этом гимн Павла, приведенный в конце главы 8 Послания к Римлянам: «Христос (Иисус) умер, но и воскрес: Он и одесную Бога, Он и ходатайствует за нас. Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?.. Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас». И последние слова: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, на настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».

Это апогей боли. Бог принимает на Себя громадную боль, смертную боль Своего Сына и использует ее, чтобы впитать в Себя все наши более мелкие земные боли. Бессмысленной боли больше нет.

Сам Иисус сказал Своим последователям «взять крест» и следовать за Ним, пить чашу, которую Он пьет. Павел пошел дальше, написав об «участии в страданиях» Христовых (см. Кол. 1:24; Фил. 3:10). Он редко упускал возможность упомянуть о распятии Христа, единении в Его смерти, участии в Его страданиях. В одном из отрывков он говорит прямо: «Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем» (2 Кор. 4:10). Все эти обрывки тайны рассказывают о произошедшем чуде. Бог впитывает в Себя нашу боль, и все наши страдания становятся частью Его страданий, а потом станут частью победного воскресения и обратятся во благо. Подобный же ход мыслей мы наблюдаем у апостола Петра, который пишет, что даже ангелы желают проникнуть в эту тайну (см. 1 Пет. 1:12).

В двух глубочайших по своему смыслу отрывках Христос столь полно отождествляет Себя со страдающим народом, что принимает его боль. В Евангелии от Матфея 25:35–40 мы видим, что милость, которую мы оказываем голодным, алчущим, больным, нагим, странникам, пленникам, Он воспринимает как оказанную Ему лично. В Деяниях 9:4 Бог является ослепшему Савлу на дороге в Дамаск и спрашивает: «Савл! что ты гонишь Меня?» Бичи и камни, ранившие тела гонимых христиан, ранили тело Иисуса. В подобном контексте мало кому придет в голову спрашивать: «Почему Бог допускает страдание?» Вопрос «Зачем Бог Сам страдает?» будет уместнее. Дело в том, что Он живет нашей болью.

Эли Визель был прав: в определенном смысле Бог действительно висел на виселице с извивающимся тельцем мальчика. Он проходит через боль каждого из нас. Он лично был на земле и принял на Себя незаслуженное наказание. Он до сих пор с нами. Он «слышит» каждое наше чувство и пропускает его через Себя.

Моя специализация — удивительное устройство человеческой руки. Мне кажется, ничто в мире не может сравниться с рукой — с ее силой и быстротой, выносливостью и чувствительностью. Самые удивительные действия — создание произведений искусства, игра на музыкальных инструментах, письмо, исцеления, прикосновение — совершаются с помощью руки. А потому вполне естественно: когда я думаю о вочеловечении Христа и боли Бога, я представляю себе руки Иисуса.

Мне очень трудно вообразить, как Бог стал младенцем. Но когда–то у Него были крохотные, дергающиеся ручонки новорожденного с малюсенькими ноготочками, складочками вокруг запястий и нежной кожей, не знавшей грубого прикосновения. «Руки, сотворившие солнце и звезды, — говорит Честертон, — были когда–то слишком малы, чтобы дотянуться до головы теленка». Слишком малы, чтобы сменить одежду, поднести пищу ко рту. Бог испытал состояние младенческой беспомощности.

Мне доводилось выполнять плотницкие работы, а потому я могу легко представить руки молодого Иисуса, который учится ремеслу отца в мастерской. На Его коже появились затвердения, грубые участки и остались нежные кусочки. Я уверен, что Он с благодарностью испытывал боль. (Плотницкое дело — очень опасная профессия для моих пациентов–прокаженных, которые не имеют болевой системы оповещения, позволяющей им использовать инструменты с острыми краями и грубой поверхностью.)

Представляю я себе и руки Христа–врача. Библия говорит, что от рук Его проистекала сила, исцеляющая людей. Он не любил безликих массовых исцелений. Он исцелял человека прикосновением. Он касался давно высохших глаз, и они начинали видеть свет и цвет. Он коснулся женщины, страдающей кровотечением, прекрасно зная, что по иудейским законам станет после этого нечист. Он прикасался к прокаженным, до которых в те времена не решался дотронуться никто. С Его прикосновениями люди чувствовали, что в них входит Божий Дух. Мало–помалу Его руки восстанавливали то, что нарушилось в Его возлюбленном мире.

Да и самое главное событие в жизни Иисуса вспоминается нам по Его рукам. Его руки, которые сделали столько добра, пронзали толстыми железными шипами. Разум мой кричит, когда я представляю себе эту картину.

Всю свою жизнь я оперировал руки. Лезвием скальпеля я аккуратно разрезал слои тканей — осторожно, по одному слою, — и мне открывалось удивительное сплетение нервов и кровеносных сосудов, тоненьких косточек, сухожилий и мышц. Внутри раскрытой руки я был охотником за сокровищами. Я искал здоровые сухожилия, чтобы пришить их на место и освободить из «темницы» пальцы, которые бездействовали 20 лет. Я знаю, что случается с человеческой рукой при распятии.

В те дни палачи пробивали шипами запястья. Шип вонзался в промежуток между костями запястья, где проходят сухожилия пальцев и медианный нерв. Невозможно пронзить запястье, не заставив кисть судорожно искривиться. Иисусу не давали анестезии. Он позволил искалечить и уничтожить собственные руки.

Когда крест подняли, вес Его тела пришелся на руки — ткани рвались, лилась кровь. Воплощенная беспомощность: обездвиженный Бог висит на древе. «Исцели Себя!» — кричала толпа. Спасал других — почему не спасти Себя? Ученики, которые надеялись, что Он — Мессия, скрылись во тьме и разбежались. Конечно же, они ошиблись: этот человек не мог быть Богом.

И вот при последних проблесках сознания Иисус проговорил: «Отец, в Твои руки предаю дух Мой». Смиренный век в теле подошел к концу. Наказание принято.

Но это не последнее упоминание о руках Иисуса в Библии! Христос появляется в запертой комнате. Фома не верит неправдоподобному рассказу друзей. Он считает, что люди не воскресают из мертвых. Должно быть, они видели привидение, им почудилось. И в этот момент Иисус протягивает к нему Свои руки. Ошибиться невозможно. Именно эти руки творили чудеса. Раны — лишнее доказательство: руки принадлежат Тому, Кто умер на кресте. Тело изменилось — Он может проходить через стены и закрытые двери, — но раны остались. Иисус предлагает Фоме подойти и самому удостовериться.

Ответ Фомы прост: «Господь мой и Бог мой!» Впервые один из учеников Иисуса называет Его напрямую Богом. И слова эти — реакция на увиденные раны.

Почему у Иисуса остались раны? Он мог бы облечься в совершенное тело. Мог бы и вовсе не иметь тела, вернувшись в великолепные небесные чертоги. Но Он носит на теле воспоминания о Своем пребывании на земле. Напоминание это — раны. Потому я и говорю, что Бог слышит и понимает нашу боль, Он вбирает ее в Себя, потому что сохранил раны как вечный образ раненого человечества. Он был здесь. Он понес наказание. Боль человечества стала Божьей болью.