По образу Его

Образный китайский язык умело сочетает концепции любви и боли. Иероглиф, выражающий высшую любовь, составлен из сплетенных иероглифов любви и боли. Так мать до боли любит своего ребенка. За него она готова отдать свою жизнь. По существу, эту любовь до боли и показал всему миру Бог, когда снял венец и присоединился к нам на земле.

Каждый раз, когда христиане начинают говорить о том, как человеческие страдания влияют на Бога, им нужно начинать с вочеловечения Бога — с того момента, когда Он пришел, чтобы жить среди нас. Евангелия показывают, как Иисус боролся с болезнью и страданием. В начале Своего служения Он объявил, что исцелять больных — одна из Его главных целей (см. Лк. 4:18). Когда Иоанн Креститель спрашивал, Он ли Мессия, то в качестве одного из доказательств Иисус привел исцеления (см. 7:22). В Евангелиях Иисус ни разу не отказывает просящему в исцелении, страдальцу — в помощи. Сказал ли Он кому–нибудь: «Радуйся болезни своей!» или «Живи с болью по умершему сыну»? Когда умер друг Иисуса Лазарь, Господь рыдал. Бог, явленный нам в Иисусе Христе, не радуется страданиям Своих детей, напротив, Он скорбит.

Когда Самому Иисусу довелось испытать страдания, Он не показал Себя бесстрастным святым мучеником. В Гефсиманском саду Он лишь огромным волевым усилием соглашается на предстоящую муку. Трижды Он молит: «Если возможно, да минует Меня чаша сия!» И на кресте Он не сносил боли безмолвно: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего ты оставил Меня!» Он отказался совершить только одно чудо исцеления — избавить Себя от крестных страданий.

«Что могу сказать я, чего бы не сказали уже другие? Какие краски, какие черты представлю, когда все уже пересказано, перерисовано со всеми мельчайшими подробностями? Что могут сказать все эти места… если только они уже не врезались заблаговременно и прежде в его (верующего) сердце и в свете пламенеющей веры не предстоят ежеминутно перед мысленными его очами?» [79] Каждый раз, когда пытаюсь говорить о кресте, я вспоминаю эти слова Николая Васильевича Гоголя. Что еще можно сказать? Но я просто не могу говорить о боли Бога, не остановившись на самом ярком моменте истории. Ибо именно на кресте Бог отождествил Себя со стенающей и мучающейся тварью.

Что же такого необычного в той случившейся в Иерусалиме смерти? Почему тот день называется «днем, который потряс мир» и «величайшим событием в истории»? Как этот день превратил крест из символа смерти в символ христианского почитания? [80] Сам факт физических страданий Иисуса еще не говорит о влиянии страданий на Бога. Его страдания мало чем отличались от страданий первого мученика Стефана, святого Петра или даже Сократа. И дело вовсе не в том, что тогда на кресте наказание понес совершенно невинный человек. Сократ тоже был невиновен, как и Солженицын или евреи, о которых пишет Эли Визель. Даже не характер казни сыграл здесь решающую роль. Например, в «Книге Св. мучеников» Фокса приведены гораздо более страшные пытки, чем распятие на кресте.

Как может мало кому известный человек, умерший на кресте на окраине Римской империи, обойденный современными ему светскими историками, претендовать на центральное место в истории человечества и повлиять на все, что было до Него и случилось после Него? Скофферс называет это «оскорблением привычного порядка вещей», и действительно такой вопрос встает перед каждым верующим. Ответ может быть только один: такое невозможно… если только казненный человек не был Богом, инкогнито вошедшим в нашу историю. Он присоединился к человечеству, вступив в историю, позволив нам увидеть Свой позор, наготу и боль.

Именно на этом этапе рассуждений доктрина о Святой Троице обретает столь таинственное измерение, что другие религии просто блекнут по сравнению с христианством. Что случилось: Всемогущий Бог позволил Своему Сыну страдать за нас, или Он страдал во Христе вместо нас? Мусульмане верят, что Бог не мог снести казни Своего пророка Иисуса, а потому в последний момент заменил Его другой жертвой. Раввины утверждают, что Иисус не мог быть Божьим Сыном, потому что «Бог не позволил Авраамову сыну умереть, а потому не допустил бы и смерти Своего собственного». Можно ли сильнее исказить Евангелие? Согласно христианским верованиям, Бог отдал Своего возлюбленного Сына именно потому, что не мог видеть страданий людей, таких как Исаак. «Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего?» (Рим. 8:32).

Но и до сегодняшнего дня мы это плохо понимаем. Известный американский телеведущий Фил Донахью как–то объяснял, почему он разочаровался в христианстве: «Как может всезнающий Бог, вселюбящий Бог позволить Своему Сыну быть убитым на кресте, чтобы искупить мои грехи? Если Бог Отец вселюбящий, то почему Он Сам не спустился на Голгофу?» Ответ таков: каким–то образом это и был Сам Бог на кресте. Он пришел на землю и умер. «Бог во Христе примирил с Собою мир» (2 Кор. 5:19).

Когда я думаю о боли, которую испытывал Бог во время голгофских мучений Христа, я всегда возвращаюсь к отрывку из книги Исайи, этого красноречивейшего из пророков. Он отразил мысль о боли Бога в описании страдающего слуги из главы 53. Новозаветные авторы всегда относили этот отрывок к Христу [81]:

Вочеловечение позволило Богу испытать еще один вид боли — тот самый, который постоянно испытывает человеческое тело. Я вспоминаю о своих бесплодных попытках создать «искусственную» болевую систему. Каждый из моих пациентов теоретически понимал, что такое боль, признавал, что это — ценная сигнальная система, наблюдал за ранами и царапинами на своих бесчувственных к боли руках и ногах. Но, будучи не в состоянии прочувствовать боль, пропустить ее в мозг, они не могли страдать.

Совершенно неправильно было бы говорить о «постепенном познании боли» Богом, но определенный намек на последовательность событий мы видим в таинственном стихе из Послания к Евреям 2:10: «Ибо надлежало, чтобы Тот, для Которого все и от Которого все, приводящего многих сынов в славу, Вождя спасения их совершил чрез страдания». Представить себе, что такое боль, — это одно. Бог–Творец прекрасно понимал физиологические достоинства боли и ее недостатки. Сострадая боли, испытывая одни и те же чувства вместе со Своим народом, страдая с человечеством, Бог становился ближе к людям. Но все же чего–то не хватало.

Пока Бог не оделся в мягкую плоть, содержащую болевые рецепторы, которые работали столь же отлаженно, как и наши, и которые подвергались тем же суровым внешним воздействиям, что и наши, Он не испытывал физической боли. Послав Сына на землю, Бог так же учился чувствовать боль, как учимся мы. Наши молитвы и крики страдания обретают теперь больший смысл, потому что мы знаем: Он понимает нас. Инстинктивно нам бы хотелось, чтобы Бог, Которому мы молимся, не только знал о боли, но и разделял ее, не оставался к ней равнодушным. Мы смотрим на Иисуса и понимаем: такой Бог у нас есть. Он подчинил Себя времени, пространству, семье, боли и печалям.