Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока

В те же годы образ апостола Андрея заметно выделяется в живописи Сербии. Так, в Сопочанах он занимает первостепенное место среди апостолов в сценах «Отослание на проповедь», «Сошествие Св. Духа», «Уверение Формы» и «Причащения апостолов» [303], то есть в композициях, иллюстрирующих акт основания Христовой Церкви на земле. Особая роль апостола Андрея во фресках Сопочан, созданных накануне Лионской унии (1272–1274), когда византийский император серьезно угрожал автокефалии Сербской церкви, была связана с идеей защиты ее самостоятельности.

Гораздо раньше, чем в других славянских странах, отмеченная черта появляется на Руси, принявшей христианство непосредственно из рук Константинополя. Закономерно, что древнерусская иконография уделяет пристальное внимание апостолу Андрею, а сам его образ занимает важнейшее место среди учеников Христа. И в первую очередь, это вновь касается сюжетов, связанных с актом основания на земле Церкви Христовой и апостольской проповеди Слова Божьего.

Фигура апостола Андрея заметно выделяется уже в самых ранних русских памятниках. В мозаиках центральной апсиды Софийского собора в Киеве (1046) [304], главного кафедрального храма новокрещеной Руси, важнейшее место занимает сцена причащения апостолов, которая представляла собой не просто историческую иллюстрацию евангельского рассказа о Тайной вечере, а символическую композицию, акцентирующую таинство евхаристии и установление церкви на земле. Сцена размещена в центральной апсиде храма прямо над алтарем, где во время литургии находятся Святые Дары. К стоящему перед престолом Христу-священнику, изображенному дважды: с одной стороны держащему просфору, а с другой – потир с вином, размеренным шагом, величаво и торжественно подходят его ученики для причастия. Возглавляют шествие Петр и Павел (справа), за ними попарно изображены четыре евангелиста, прямо вослед которым ступает апостол Андрей. Пышная прическа из голубовато-седых взлохмаченных волос позволяет сразу вычленить его среди других учеников Христа. По сравнению с застылыми, иератически напряженными участниками таинства, его энергичная поступь, сосредоточенный и чуть экзальтированный образ передает душевное волнение апостола. Он чутко улавливает и постигает мистическую значимость происходящего действа. Большие распахнутые глаза, открытый доверчивый лик наделяют образ характером непосредственного свидетеля чуда, живого участника таинства. Широкое распространение в Византии и на Руси сцены «Причащение апостолов» было, по-видимому, усилено событиями схизмы 1054 г. В этой связи выступление двух верховных апостолов Петра и Павла впереди процессии и следующих за ними апостолов, авторов Священного Евангелия, носило программный характер. Выступающий прямо за евангелистами Андрей, тем самым рассматривается как миссионер, распространитель евангельского слова, и появление его в древнерусских памятниках на этом месте стоит рассматривать как особую местную традицию.

В составе той же композиции образ Андрея встречается в другом киевском памятнике – в мозаиках Михайло-Златоверхого собора (1112) [305]. Украшающая центральную апсиду собора мозаика в основном повторяла схему Киевской Софии. В этом княжеском монастырском соборе, усыпальнице князя Святополка, как и в кафедральном соборе Софии, второй регистр апсиды занимала сцена «Причащение апостолов». В той же последовательности изображены здесь и сами апостолы, приступающие к причастию. Андрей шествует вослед Павлу, евангелистам Матфею и Марку. И здесь его образ даже среди столь индивидуализированных фигур апостолов заметно выделяется необычной позой и внутренней сосредоточенностью. Правая рука приложена к груди (знак принятия и благодарения), а левая оставлена в положении деисусного предстояния – жест Андрея показывает глубочайшее смирение и готовность, постижение и переживание таинства, приобщение чуду. Кажется, что древнерусский тип изображения Андрея более чем где бы то ни было уподобляет его образ ветхозаветному пророку, а его экзальтированное состояние – пророческому видению. Эта до сих пор не отмеченная особенность в изображении апостола, на наш взгляд, отражает неоднозначный и весьма необычный характер восприятия святого на Руси.

В древнерусской исторической литературе мы встречаем принципиально иную, чем в Византии картину. Если там идеологическая значимость почитания Андрея была уделом неофициальной апокрифической литературы, то на Руси уже в XI веке ей противостоит богатая летописная и литературная традиция «Хождения Андрея», получившая развитие не только в апокрифах, но в чтениях Пролога – краткого и официального ежедневного церковного чтения [306]. Эти чтения, как и ежегодные церковные службы апостолу Андрею 30 ноября, засвидетельствованы в русской рукописной традиции не позже конца XI века. Начало официальной летописной традиции почитания Андрея как апостольского проповедника Руси положило включение в состав Повести временных лет рассказа о посещении Андреем русских пределов [307]. Характерно, что летопись не говорит ни о проповеди Андрея, ни о крещении им русских, она отмечает лишь, что апостол, стоя на высоком берегу Днепра, благословил горы и предрек, что на «на сих горах воссияет благодать Божия, будет град великий» и воздвигнуться по Божественной воле многие святые церкви [308]. В соответствии с ветхозаветными пророчествами он предвозвещает будущую благодать. Как кажется, именно этим характером появления Андрея на Руси, не его апостольской миссией, но скорее миссией пророка, предопределилось отношение к святому, как к тому, кому было дано увидеть будущее России. Начало пророческой миссии русского православия заложено в этих кратких летописных словах и в самом образе Андрея Первозванного.

Официальное отношение к идее о посещении Андреем русских земель и Киева отразилось в изображении этого события в одной из миниатюр Радзивиловской летописи конца XV века [309]. Композиция с изображенным дважды Андреем, водружающим на горе крест и благословляющим место будущего Киева, сопровождает соответственный летописный текст. Он дословно передает сказание Повести временных лет о посещении апостолом русских пределов – «Словом о Крещении русской земли святым апостолом Андреем, како приходил на Русь». Примечательно, что иконография повторяет известную композиционную схему икон Воздвижения Креста, с иерусалимским патриархом Макарием, воздвигающим или демонстрирующим народу Голгофскую святыню, обнаруженную, согласно преданию, царицей Еленой в 326 г. на месте Распятия Христа. Даже фигура копающего мальчика в коротком красном платье дословно цитирует тот извод сцены чуда обретения Креста. Особенно близка она самому раннему изображению этого эпизода, известному по ростовской иконе «Воздвижения» из погоста Лядины первой трети XVI в. [310], где представлена редкая подробность – Иуда выкапывает из Голгофской расщелины крестное древо. Вряд ли можно считать случайным тот факт, что на месте легендарного стояния апостола Андрея на Киевских горах была поставлена церковь Воздвижения Креста Господня [311]. А уже в XIX веке во время предпринятых археологических раскопок под ее основанием были обнаружены два деревянных древка, признанных за остатки креста, некогда водруженного Андреем [312].

Во второй половине XI века предание о хождении апостола Андрея, безусловно связанное в Киеве с утверждением культа святого на древнерусской почве, было закреплено официальной княжеской властью, что снова отличает ситуацию на Руси от византийской. Особое почитание апостола Андрея и его «Хождение на Русь» получает в семье киевских князей Мономаховичей, при них происходит активное строительство храмов и составляется церковная служба в честь святого. Родившийся в 1030 г. сын Ярослава Мудрого Всеволод наречен в крещении Андреем [313], что отразило уже существовавшую религиозную ориентацию на апостола, подобно тому, как среди византийских императоров не случайно было имя Константин, напоминавшее о первом христианском императоре, равноапостольном Константине Великом. В дальнейшем в семье Мономаховичей один за другим появляются князья с именем Андрей. И соответственно изображение апостола распространяется на великокняжеских печатях-моливдовулах, которыми русские князья скрепляли свои важнейшие документы. На нескольких таких печатях, обнаруженных в Киеве или прикиевских землях, на лицевой стороне представлено поясное изображение апостола Андрея, облаченного в апостольские одежды с жезлом в руке, древко которого завершается небольшим крестом. При этом упомянутое на их оборотной стороне имя апостола Андрея, как святого патрона владельца печати, хотя и связывалось с конкретным носителем из семьи Мономаховичей, помещается все же на символе государственной княжеской власти [314]. Сопровождающие печати надписи «архонт великой Руси» свидетельствуют о церковно-политической значимости образа Андрея, который воспринимался не только как личный покровитель князя, но как могущественный патрон русских князей вообще.