«Остров». Подлинная история

Новый старец поселился в келье преподобного Амвросия с двумя учениками-келейниками: Стефаном Фоминым и Петром Швыревым.

Стефана за мягкость и доброе сердце вскоре прозвали “летом”, а Петра Швырева – “зимой”: он был погрубее и строже. Когда народ в хибарке от долгого ожидания старца начинал унывать и роптать, Нектарий посылал для утешения отца Стефана. Когда же ожидавшие люди поднимали шум, тогда выходил отец Петр и “усмирял” их.

Люди то и дело посылали Стефана сказать старцу, что многие очень долго ждут и некоторым надо уже уезжать. Стефан шел к отцу Нектарию, и тот говорил: “Сейчас иду”. Сразу он не выходил, а когда появлялся на пороге кельи, удивленно при всех говорил Стефану: “Что же ты до сих пор не сказал, что меня ожидает столько народу?” В ответ Стефан кланялся старцу в ноги и при всех просил прощения.

В 1917 году Стефан принял постриг с именем Севастиан. Через два года власти объявили о закрытии Оптиной, но монастырь еще несколько лет просуществовал в виде сельскохозяйственной артели. В 1923 году закрыли последний храм Оптиной пустыни – Казанский, а отец Нектарий был арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. Вскоре он отправился в ссылку в брянское село Холмищи.

Братия монастыря разошлась кто куда, но большинство поселилось в Козельске. Здесь вместе с другими поселился и отец Севастиан, здесь в 1927году он был рукоположен в иеромонаха.

Арест и заключение

В 1928 году умер в селе Холмищи преподобный старец Нектарий Оптинский, а отец Севастиан, исполняя благословение старца, отправился служить на приход: он получил назначение в Ильинскую церковь города Козлова (теперь – Мичуринск) Тамбовской области.

25 февраля 1933 года оптинский иеромонах был арестован и заключен в тамбовскую тюрьму. Тогда же было арестовано более пятидесяти человек духовенства, монахов и мирян. Они обвинялись в том, что создали контрреволюционную церковно-монархическую организацию, ставившую целью “свержение советской власти через организацию восстания”.

“Для этого подготавливали население, обиженное советской властью, – говорилось в обвинительном документе. – В целях большего охвата контрреволюционной деятельностью населения организация посылала своих членов по селам районов с заданием призывать население не подчиняться власти, истолковывая как власть антихриста, не производить посев, не сдавать хлеба, не ходить в колхозы. Ходившие по селам члены контрреволюционной организации собирали более религиозную часть населения, читали Библию, занимались антисоветской агитацией, пророча скорое падение советской власти”.

В тюрьме отца Севастиана заставляли отречься от Христа, ночью выводили в одной рясе на жестокий мороз. На допросе он сказал:

“Я исполнял требы и также давал советы... Ко мне обращались за советом, вступать в колхозы или нет, я говорил: как вам угодно, так и делайте, вам там видней. На все мероприятия советской власти я смотрю как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей. Такие взгляды я высказывал среди своих приближенных, а также среди остальных граждан, с которыми приходилось говорить на эту тему. При этом говорил, что нужно молиться, молиться Богу, а также жить в любви, – тогда только мы от этого избавимся. Я мало был доволен советской властью за закрытие церквей, монастырей, так как этим уничтожается православная вера”.

К началу лета 1933 года следствие было закончено, и тройка ОГПУ приговорила отца Севастиана к семи годам заключения в исправительно-трудовом лагере по обвинению в участии в контрреволюционной организации. Первое время он работал на лесоповале в Тамбовской области, а затем его направили в поселок Долинка, лагерь под Карагандой, куда он прибыл с этапом в мае 1934 года.

По слабости здоровья отца Севастиана поставили работать сначала хлеборезом, а затем сторожем склада. В ночные дежурства он никогда не позволял себе спать, проводя всю ночь в молитве. Иногда в лагерь привозили кинофильмы, и тогда всех заключенных отправляли в клуб. Отец Севастиан в кино не ходил, прося в таких случаях напарника-сторожа: “Ты иди за меня в клуб, а я за тебя подежурю”.

В последние годы ему было разрешено передвигаться по лагерю без конвоя. Он работал водовозом, жил в каптерке неподалеку от Долинки, развозил на быках воду для жителей поселка. Одежда на нем была старая, ветхая. Замерзая по ночам, отец Севастиан забирался в ясли к скоту, согреваясь теплом животных.

“В заключении я был, – вспоминал потом отец Севастиан, – а посты не нарушал. Если дадут баланду какую-нибудь с кусочком мяса, я это не ел, менял на лишнюю пайку хлеба”.

В 1936 году стали выходить на свободу духовные дочери отца Севастиана, монахини разогнанных монастырей, арестованные вместе с ним в 1933 году. Они приезжали в Караганду, и старец благословлял их поселиться в поселке Большая Михайловка, поближе к лагерю.

Так был куплен под жилье старый амбар на Нижней улице. В нем обустроили две комнаты, кухню и сени. В воскресные дни монахини приезжали к священнику в лагерь. Кроме продуктов и чистого белья, они привозили Святые Дары, поручи, епитрахиль.

Первые годы на воле

29 апреля 1939 года отец Севастиан был освобожден и перешел жить к своим послушницам в крошечный домик, где на кухне за ширмой ему была приготовлена постель на большом сундуке. Члены его монашеской общины вставали рано утром, читали положенное правило, затем сестры шли на работу, а отец Севастиан оставался дома: носил воду, варил обед, чинил одежду и обувь. Ежедневно он вычитывал суточный богослужебный круг.

В Караганде, как и везде в России, был голод, особенно было плохо с хлебом в военные и послевоенные годы. Отец Севастиан, одетый в скромный серый костюм, сам ходил в магазин получать хлеб по карточкам. Шел и занимал очередь. Очередь подходила, его отталкивали, он снова становился в конец очереди, и так несколько раз. Люди это заметили и вскоре его стали без очереди пропускать за хлебом.

В 1944 году отец Севастиан с сестрами купили на Западной улице дом побольше. Старец оглядел его и указал, что нужно переделать.

– Да зачем же, батюшка! – возразили сестры. – Не век же нам в Казахстане вековать! Вот кончится война, и поедем с вами на родину.

– Нет, – ответил отец Севастиан, – мы здесь будем жить. Люди здесь горя хлебнули... Тут мы больше пользы принесем.

В словах его было много правды: сюда, в степи Казахстана, в товарных вагонах свозили раскулаченных крестьян. Зимой люди жили в землянках и шалашах, тысячами умирали от холода, болезней и недоедания... Осмотрев местное кладбище, отец Севастиан сказал: “На этих общих могилах день и ночь горят свечи мучеников от земли до неба”.

В 1944 году в доме на Западной улице была устроена небольшая церковь, и отец Севастиан стал регулярно служить в ней литургию. Жители Михайловки, узнав о священнике, стали приглашать его в свои дома. Разрешения властей на совершение треб у отца Севастиана не было, но он ходил безотказно. Люди в поселке были верные – не выдадут. Не только в Михайловке, но и в других поселках поверили в силу его молитв. В Караганду стали съезжаться духовные дети старца – монашествующие и миряне. Дома в Караганде в то время продавались недорого: они принадлежали спецпереселенцам. Со временем те строили себе новые дома и продавали свои старые саманные хибарки. Караганда строилась, а церковь в ней была всего одна – молитвенный дом на втором руднике.

В ноябре 1946 года православные жители Большой Михайловки подали... заявление о регистрации религиозной общины. Не добившись положительного результата, верующие обратились с ходатайством в Алма-Ату, к уполномоченному по делам религии в Казахстане. В ответ на ходатайство пришло распоряжение: “Запретить священнику Севастиану Фомину службы в самовольно открытом храме”. Повторные заявления верующие отправляли теперь каждый год. Ездили в Москву, обращались за поддержкой в Алма-Атинское епархиальное управление.