Жития византийских Святых

Тогда епископ говорит мне: “Подлинно, брат диакон, возвеселимся сегодня с Божьими ангелами, и не откажем себе против обыкновения в елее, и выпьем вина в ликовании духовном из-за спасения этой женщины”. Когда мы вкусили трапезу, приходит диавол, нагой, и, схватившись за голову, кричит так: “Беда мне с этим седым ядцей и болтуном. Не довольно ли тебе тридцати тысяч сарацин, ^[51] которых отторг от меня и, окрестив, отдал твоему Богу? Не довольно ли моего Гелиополя, ^[52] где всех, кто там жил, ты привел к своему Богу? Но и самой верной надежды ты лишил меня? Ох, беда мне от этого гадкого старца: нет больше сил терпеть твое коварство! Будь проклят день, когда ты на беду родился. Река слез твоих ^[53] обрушилась на мой шаткий дом и унесла все мои надежды”. Так говорил диавол с громким воплем и стенаниями, причем это слышали все епископы, клирики, диакон и сама новообращенная. Снова диавол говорит: “Вот, что со мною, госпожа Пелагия. И ты подражала моему Иуде? Ведь тот, увенчанный славой и почетом и будучи апостолом, предал собственного господина. ^[54]Так и ты поступила со мной”. Тогда епископ Нонн говорит рабе Божьей Пелагии: “Прогони его крестным знамением”. Чуть [68] только она сотворила крестное знамение, диавол исчез.

Спустя два дня диавол опять приходит, когда Пелагия спала в опочивальне со своей крестной матерью, и будит рабу Божью и говорит: “Госпожа моя, Маргарито, что я сделал тебе дурного? Разве не одел золотом и перлами? Не осыпал серебром и золотом? Умоляю, скажи, чем я огорчил тебя? Ответь, и я припаду к тебе и оправдаюсь. Только не покинь меня, дабы я не сделался посмешищем христиан”. А раба Божия, перекрестившись и дунув на него, заставила диавола исчезнуть, сказав: “Да накажет тебя Господь Иисус Христос, исторгший меня из твоей пасти и укрывший в Своем брачном чертоге на Небесах”. Затем, разбудив диаконису Роману, говорит ей: “Молись за меня, матушка, потому что диавол, словно лев, кидается на меня”. А Романа отвечает ей: “Не бойся, дитя, и не страшись его, ибо он отныне трепещет и боится даже твоей тени”.

На третий день Пелагия зовет слугу, ведавшего ее имуществом, и говорит ему: “Ступай в дом, перепиши все, что есть у меня в сокровищнице, и принеси сюда золото и украшения”. Слуга ушел и исполнил то, что было ему велено, и все принес своей госпоже. Тогда она через свою крестную мать позвала святого епископа Нонна и передала ему право распоряжаться всем домом, сказав: “Вот, владыка, богатство, которым из-за греха обогатил меня сатана. Я отдаю его в ведение твоей святости, ибо мне теперь довольно богатства жениха моего Христа”. И, созвав слуг и служанок, она своей рукой дала каждому и каждой вдоволь [69] золота и сказала им: “Я освободила вас от временного рабства, вы же постарайтесь освободиться от рабства греху мира сего”. Так она отпустила их. А святейший мой епископ призвал церковного эконома и перед лицом Пелагии дал ему в распоряжение все ее имущество, сказав: “Заклинаю тебя Святой Троицей, пусть ничто из этого имения не пойдет на церковь или епархию, но лишь на нищих и убогих. Раздай его вдовам и сиротам, чтобы они во благо использовали накопленное во грехе и чтобы Богатства беззакония стали сокровищем праведности”. А раба Божья Пелагия семь дней не ела ничего своего, и ее кормила мать Романа, ибо Пелагия дала обет не вкушать от того, что приобрела во грехе богатства. На рассвете восьмого дня, который пришелся на воскресенье, она снимает крестильную одежду, которую носила, ^[55]надевает стихарь и фелонь ^[56] и, не сказавшись нам, уходит из города. Ее духовная мать горько плакала и сокрушалась из-за этого, а святейший епископ Нонн утешал ее, говоря: “Не плачь, а радуйся и ликуй, ибо Пелагия, подобно Марии, ^[57] избрала благую часть”. По прошествии немногих дней епископ города отпустил по домам всех посторонних епископов, и мы вернулись в свою епархию.

Спустя три года меня охватило желание сходить на моление в Иерусалим, чтобы поклониться святому воскресению Господа и Бога нашего Иисуса Христа, и я спросил позволения у моего святейшего епископа, владыки Нонна. Он отпустил меня и говорит мне: “Брат диакон, если пойдешь, поищи монашествующего евнуха по имени Пелагий, который долгое время подвизается там затворником;[70] посети его, и это будет тебе на пользу”. Сам же говорил он мне о рабе Божьей, но не открыл того.

Двинувшись в путь, я пришел в святые места и поклонился Пречестному древу и Святому Воскресению; а наутро стал искать святого Пелагия и, нашедши, остановился у его келии на Елеонской горе, ^[58] где молился Господь. Когда же я увидел, что у кельи нет входных дверей и со всех сторон глухие стены с одним только маленьким оконцем, да и то было плотно притворено, постучал, и Пелагий отпер. Взглянув на меня — на самом деле то была раба Божия, — она узнала меня, я же ее вовсе не узнал. И как бы я мог узнать, раз ее невиданная и удивительная красота так увяла от строгого воздержания и истаяла, словно воск? Ведь ее прежде полные прелести глаза глубоко запали и едва виднелись, а соответствие в прекрасном ее облике исчезло от чрезмерных лишений. Весь Иерусалим думал, что это евнух, и никто не подозревал в ней женщины, даже я не чаял ничего подобного; я получил от нее как от мужчины благословение, и после того она говорит мне: “Почтенный брат мой, не под началом ли ты владыки Нонна, епископа?”. Я ответил: “Да, досточтимый отче”. Она говорит мне: “Пусть молится за меня — ведь твой досточтимый епископ — апостол Господень”. Затем сказала: “Молись за меня, почтенный брат мой”, затворила оконце и стала петь псалом третьего часа. ^[59] А я постоял возле ее келии, и помолился, и ушел оттуда, получив величайшее назидание от ангельских словес ее и ни о чем не догадываясь. В течение дня я ходил по монастырям, чтобы [71] помолиться и принять благословение святых отцов. Повсюду в этих монастырях шла молва о святом Пелагии. И на второй день пришел к ее келии за благословением, я не получил ответа, а на третий день сказал себе: “Вот я приходил сюда раз и другой раз, но не имел ответа. Не ушел ли отсюда тот раб Божий?”. С этими словами я стал со всех сторон оглядывать келию. Так как выхода нигде не было, мне пришла на ум другая мысль, и охватило меня благочестивое раздумие: “Уж не умер ли, — говорил я себе, — живший здесь святой монах?”, и стал старательнее смотреть, не разгляжу ли чего через оконце. Так как я не только ничего не увидел, но даже не услышал, чтобы кто-нибудь внутри, как прежде, пел или хотя дышал, я решил снять с оконца глиняную замазку и посмотреть повнимательнее. Сделав это, я просунул голову и вот вижу, что святой мертв и благолепно покоится на земле. Тут я снова захлопнул оконце, замазал его глиной и, славя Бога, поспешил в Иерусалим, рассказывая живущим там о кончине святого монаха чудотворца Пелагия. Тотчас иноки из Никополя, Иерихона и из монастырей по ту сторону Иордана в великом множестве собрались на Елеонской горе. Выломав двери келий, они вынесли тело святого, многоценнее всякого золота и дорогих камней, дали ему целование и с великим почетом и благоговением положили на ложе. Когда святейший епископ, тоже прибывший туда, равно как досточтимые отцы, обряжали Пелагия и умащали миром, они увидели, что Пелагий по природе своей истинно был женщиной, и все велегласно [72] воскликнули: “Слава Тебе, Господи, что много у тебя сокровенных на земле святых, не только мужей, но и жен”. И так всему сошедшемуся народу стало известно это великое чудо, а собрались туда также и все монахини женских монастырей. Святые отцы со свечами и кадилами несли на руках святые останки Пелагии и погребли их на почетном и святом месте. Такова жизнь блудницы, таковы деяния распутной женщины. Господь да дарует Свою милость в день суда и нам, равно как ей, ибо слава его во веки веков. Аминь.

Жизнь и деяния Блаженного Симеона Столпника