Дневники св. Николая Японского. Том III

Обедневшие от последних переворотов и трудом добывающие себе насущное пропитание; наполовину — еще более трудящийся народ — фермеры, ремесленники, небогатые купцы.

— Что, по–вашему, в настоящее время самое необходимое для Японии?

— Конечно, христианство, даже и в политическом отношении, для прочного существования Японской Империи. Ныне Япония лихорадочно бросилась в утилитаризм; нет сомнения, — скоро она обогатится чрез торговлю, скоро сделается могучею чрез развитие флота и армии, но при этом если не будет сдерживающей, все регулирующей и на добро направляющей внутренней силы, — и богатство, и военная сила — все к ее же погибели послужит. Когда падали государства, как Финикия, Карфаген, Греция, Китай и прочие? Когда наружно взошли наверх богатства и могущества, а внутри растлели от роскоши и всяких пороков. Итак, нужна и японскому народу узда против увеличения пороков с увеличением богатства и силы; и этою уздою ничто не может быть, кроме христианской веры.

— Что японцам больше всего нравится в христианской проповеди?

— Догматы. Нравственное учение у них и свое хорошо; любовь к ближним, например, под влиянием буддизма развита так, что вы не найдете бедняка, которому бы в беде не помогли даже такие же бедняки, как он. Поэтому–то универсалисты, унитарии и подобные, являющиеся сюда по преимуществу только с своей этикой, никогда не будут иметь здесь успеха. Но о Боге–Творце Вселенной, о Пресвятой Троице, об Искупителе и прочем, что может сообщить людям, как непререкаемую истину, только Божественное Откровение, японец с интересом слушает и с радостью усвояет.

— Что, по–вашему, вредно для воспитывающегося юношества Японии?

— То, что воспитание совершенно безрелигиозное. Япония покрыта густою сетью школ всех родов, и школы, действительно, хороши во всех отношениях, кроме этого, нравственности учат, но какая же нравственность без религиозной основы!

— Как думаете о будущности католичества в стране?

— Не думаю, чтобы католичество прочно водворилось здесь. Ему нужно некоторое отсутствие света, чтобы беспрепятственно развиваться, а здесь не то: японцы слишком пытливы, чтобы принимать без размышления, что им говорят, а такие положения, как Папа непогрешим, Богородица не имела первородного греха и подобное, слишком шатки, чтобы выдержать испытание. Кроме того, японцы слишком патриотичны, чтобы признать над собою, кроме своего Императора, еще другого, даже высшего, чем их собственный.

— Как вы объясняете успехи вашей Миссии, столь заметно превосходящие успехи всех других? У вас два миссионера, у протестантов шестьсот?..

— Дело не в людях, а в учении. Если японец, прежде чем принять христианство, основательно изучает его и сравнивает: в Католической Миссии узнает католичество, в Протестантских — протестантство, у нас наше учение, то он, сколько я знаю, всегда принимает православие. На что беспристрастнее свидетельство, что в православии есть нечто превосходящее другие учения? Что же это? Да то, что в православии Христово учение хранится чистым и целым: мы ничего не прибавили к нему, как католики, ничего не убавили, как протестанты. Это отчего? Я вам сейчас объясню. Протестанты принимают одно Письменное Слово Божие. Но, скажите, почему вы называете Библию Словом Божиим?

— Во–первых, на основании исторических свидетельств; во–вторых, по внутренним признакам, в–третьих, по ее действию на душу.

— Но история недостаточна; например, Послание к Евреям приписано Апостолу Павлу, а история возражает против этого, и так далее. Другие две причины сливаются в одну, а обе ослабляются тем, что тут всякий смотрит чрез свои очки: по–вашему, — Слово Божие, по Тексли и прочим совсем нет. Значит, все Священное Писание у вас висит на воздухе, и всякий может повергнуть его на землю, — нет для него прочного основания. Но пусть оно принято, как Слово Божие, — как вы понимаете его? Как кому угодно! Этим пониманием опять не ниспровергаете ли его с пьедестала в массу человеческих непрочных и неясных измышлений? Оттого и дробление. Ко мне иногда приходят протестанты, просят объяснить какое–либо место Священного писания. «Да у вас же есть свои учителя–миссионеры, их спросите», — говорю я им; что они отвечают?

— Мы у них спрашивали, — говорят, — понимай, как знаешь; но мне нужно знать подлинную мысль Божию, а не мое личное мнение. Вот вам какая неустойчивость протестантства при одном Священном Писании. У нас не так: все светло и надежно, ясно и прочно; потому что мы, кроме Священного писания, принимаем еще Священное Предание, а Священное Предание есть живой непрерывающийся голос Матери нашей Церкви со времен Христа и Его Апостолов доныне и имеющий быть до скончания мира. На нем–то утверждается все в целости Священное Писание, оно же помогает нам безошибочно уразумевать смысл Священного писания, ибо если дитя не поймет чего в письме отца, то самое надежное для него — обратиться за пояснением к матери; Матерь же наша — Церковь, в которой невидимо обитает, по своему обетованию, Сам Христос и так далее. (Протестанту, вероятно, не совсем приятно было слышать все это, ибо не соглашаться он не мог, что и делал с движением душевным, записывая.)

Кроме того, отвечая на его вопросы, я рассказывал ему о наших школах, снабдив его книжкой соборных протоколов и статистикой Церкви и прочее.

4/16 января 1897. Суббота.

В Симооса, близ города Фуса, в деревне, один христианин, торговец вином, женат был на христианке и дочь имеет от нее, уже ныне семи лет, — развелся с женой и женился по–язычески на другой, не христианке, но развелся и с нею, и ныне хочет жениться на третьей — христианке, и просит обвенчать их. О. Фаддей несколько дней тому назад объяснил мне это. Я сказал, что у того христианина есть законная жена — его первая; пусть опять сойдется с нею. Ныне о. Фаддей и катихизатор оттуда, Тихон Сугияма, пришли и говорят, что та жена его недавно вышла, по–язычески, за другого, теперь нельзя ее вернуть.

— Так пусть возьмет вторую свою жену–язычницу.

— Родители его и ее мешают сему.

— Уговорите родителей.

— Дело невозможное. Родители его очень своенравные. Сам–то он согласен жить с той или другой своей женой; но слаб, совсем под влиянием родителей.

— В таком случае нет никакого ручательства, что не расторгнут будет и третий брак и не посрамлено будет Святое Таинство. Нельзя венчать его. Человек двадцати шести лет от роду, уже имел двух жен и имеет родителей, которые так упорно желают, чтобы сын для них женился, а не для себя, то есть чтобы жена его во всем угождала только им, что христианство идет сюда искоренить такой порядок вещей, а не закрепить его легкомысленным раздаянием благости Таинств. — Едва ли они и сын покорятся, и сын возьмет одну из прежних жен; в таком случае пусть, если хочет, женится вновь по–язычески и лишен будет участия в Таинствах Церкви. Потом, если лет семь мирно поживет с женою и можно будет надеяться, что развода не будет, можно допустить его к участию в Таинствах, если он сохранит веру.

В этой провинции — Симооса — по преимуществу непрочны брачные сожительства: мужья и жены по малейшему поводу меняют друг друга.

Был Reverend Armine King, епископальный миссионер, с двумя другими; рассказывал о Формозе, которую только что посетил. Я спросил: зачем уехал в Англию их епископ Bickersheth? Я получил он него прощальную карточку, но причины отлучки не знаю; он же только что вернулся из Англии, — зачем бы вновь?

— По болезни желудка, вроде дизентерии, — объяснил Reverend King. Что это? Нежность молодого женатого бишопа, или еще что?

5/17 января 1897. Воскресенье.

После полдня был бонза, Кейкоо по имени, начальник монастыря в Нацызан, — горе в провинции Киусиу; говорит, что прибыл в Токио по случаю смерти старой Императрицы, но пользуясь случаем хочет устроить и дело, именно: собрать денег на возобновление кумирни Кваннона. Объяснив это, бонза вынул из ящика великолепную подписную книгу и просил подписать сколько–нибудь, уверяя, что это будет очень выгодно и для христианства в глазах народа: «Покажем–де сродство наше, ибо буддизм и христианство ведь одно и тоже». На возражение мое, что мы не одно и тоже и что нам лучше не смешиваться, «осё–сан» отвечал настойчивыми просьбами подписать хоть са — [?].