Остановитесь на путях ваших... (записки тюремного священника)

Начав смотреть на мир другими глазами, начальники мест заключения и их подчиненные начинают иначе смотреть и на своих подопечных.

Священник занимает в тюрьме особое положение, к нему и особое отношение. В устах плачущего заключенного, содрогнувшегося от своих преступлений, слова «святой отец», — это слова не елейности и лицемерия. Это хотя и беспомощные, но поиски святости. Священник — единственный, может быть, человек, который пришел к нему с воли не как к преступнику, а как к страждущему грешнику, как к находящемуся в беде человеку; пришел не просто с воли, а из другого мира, которого преступник, находясь на воле, не знал и не хотел знать.

X

Прошу не обижаться всех, кто говорит и пишет. Приведенные в эпиграфе слова ап. Иакова относятся и ко мне, ибо и я говорю и пишу.

Пресса, радио, телевидение и кино стали проявлять в последние годы повышенный интерес к тюрьмам, исправительно-трудовым колониям, к смертной казни. Хорошо, что эти места человеческого горя, страданий и трагедий, бесправия, жестокости и самодурства перестали быть полностью закрыты от общественного ока. Хорошо, когда этот интерес согрет чувством скорби и желанием помочь. Но плохо то, что иногда в этом интересе общественных средств информации проявляется лишь пустое любопытство, стремление сыграть на еще мало обыгранной теме, пощекотать нервы читателям и зрителям. У одной из сотрудниц тюрьмы вырвалось: «К нам ходят, как в зверинец — зверей посмотреть. А здесь человеческое горе. Видите ли, смертника им надо снять. Человеческие горе, жизнь и смерть надо уважать, а не любопытствовать. Неужели люди этого не понимают!»

Однажды, зайдя в кабинет начальника тюрьмы, я застал там германских кинодеятелей, решивших снимать фильм о смертной казни в России. Они требовали, чтобы начальник тюрьмы предоставил им возможность снять исповедь приговоренного к казни.

«Это же Таинство. На исповеди человек говорит то, что он нигде и никому не скажет. Он все скажет священнику. Ни мне, ни вам, — никому не скажет, а священнику покается. Понимаете, есть тайна исповеди!»

Кинодеятели начали убеждать, спорить, требовать, искать компромиссы, доказывать, что эта сцена у них предусмотрена сценарием.

«Ну, вообще-то говоря, это не мое дело. Это „епархия“ о. Глеба. Я буду действовать согласно его указаниям».

Я отверг всякие компромиссы. Представители немецкого кино вышли из кабинета раздосадованные и, кажется, ничего не понявшие.

С российскими киножурналистами, снимающими фильм на ту же тему, договорились, что они снимут только наше с Геннадием Николаевичем прохождение по 6-му коридору — коридору смертников без встречи с ними.

19.12.92 г., в День Святителя и Чудотворца Николая, заключенные отказались идти на молебен, когда узнали, что будет снимать телевидение. Пришли, лишь вняв просьбе, когда им сказали, что съемка сегодня совершается по благословению Святейшего Патриарха. В храме молитвенная атмосфера отличалась от обычной, и заключенные очень вяло и напряженно подходили ко кресту под направленными на них телевизионными камерами.

Глубоко возмутила меня заметка о смертнике Михаиле П. в «Вечернем клубе» 20.02.93 г. Автор Н. Леонтьев пишет с шиком и гордостью о том, что ему осужденный признался, что он убийца, хотя категорически отрицал это на суде, на следствии и в беседе со священником. Что, журналист — следователь? Что, он пытается поддержать следователя и суд? Диалог журналиста с приговоренным к казни шел, судя по заметке, сначала дружественно доверительно, а потом на изматывание нервов. Произошел явный психологический срыв: «Терять мне больше нечего, ну и катись…» В такой позе, в какой снят Миша в газете, я, приходя в камеру, заключенных не видел. Снимок сделан явно после срыва [24].

Боюсь, что наше секуляризованное общество не до конца понимает опасность такого рода праздного — без боли и сострадания — любопытства. Знал я одного человека, который принял участие в расстреле только потому, что ему было интересно знать, а что он будет переживать, если убьет человека. В первый раз он был потрясен и напился в стельку. Потом его заинтересовало, а что он будет переживать, если второй раз расстреляет. Он приставил к виску раненого дуло, разрядил пистолет, а потом спокойно стер с него брызнувший на дуло мозг убитого. Впоследствии он уже со смехом расстрелял в упор еще несколько человек.

Не нами дана жизнь, и не нам ее отнимать — для православного здесь все ясно. Но мы не задумываемся о том, что калечим души тех, кому вменяем в обязанность (или разрешаем) быть палачами. Приговорами к высшей мере наказания мы воспитываем в сознании людей возможность убийства по своему или чужому решению, мы плодим палачей. За небольшую сумму стало возможным договориться об убийстве любой неугодной кому-то личности. Последние ступеньки моральной деградации нации.

Весной 1992 г. по исправительно-трудовым колониям и следственным изоляторам прошла волна забастовок и бунтов, которая не обошлась без человеческих жертв. Кстати, в это время были бунты и в английских тюрьмах. В газетах проскочило сообщение, что в ближайшее время Верховный Совет примет новое уголовное законодательство. Месяцы идут, а закона нет как нет. Суды, тюрьмы, колонии — все работают по-старому. Заключенных взбудоражили ожиданием, а ничего не делается. Забыли об опубликованном в печати.

В Бутырках мне рассказывали, что у них была группа депутатов, якобы для обследования положения в следственных изоляторах, которые сказали сидящим в этой тюрьме арестованным: «Все тюрьмы и колонии бастуют, — вы одни сидите и молчите». После такого призыва представителей высшей власти нашелся «вор в законе», который дал приказ: «Голодать!» Зэки во многих камерах перестали есть «казенное», но с воли посылки принимали, а кое-кто и в тюремном магазине прикупал, а кто не имел посылок и не мог прикупить еду, действительно голодал. «Жалко смотреть на людей, — говорили тюремные надзиратели, — некоторые так обессилели, что на ногах не стоят». Сначала варили на всех и выбрасывали в помойку, а потом ходили по камерам и узнавали, где будут есть. Кстати, у меня спрашивали в хозобслуге тюрьмы, присоединяться им или не присоединяться к голодовке. Я, конечно, был против этой возмутительной и нелепой акции.

Вот к чему приводит безответственность журналистов и депутатского корпуса. Преступно ради своих политических задач в борьбе за власть привлекать уголовные элементы. Нарушение обещаний высших органов власти приводит к дискредитации власти, что, в свою очередь, ведет к безвластию. …Слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе… Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого. (Мф. 5:33–34,37)

XI

Однажды заключенный мне задал вопрос: «Зачем к нам ходят все: Армия спасения, американцы, англичане, протестанты, богородичники, — они же веру убивают? Почему Патриарх это допускает? Они не понимают нас, а сыто и самоуверенно, с высоты поучают нас. Православие отрицают».