Евангелие от святого Бернарда Шоу

Этот восхитительно ясный раздел не нуждается ни в каких пояснениях.

Евангелия без предубеждений

Всё это становится очевидным, если мы прочтём евангелия без предубеждений. В молодости я не мог как следует читать их без фантастической путаницы в голове. Путаница эта так явственно ставила меня в тупик, что чтение Библии требовало особого

расположения духа. Иисус был младенцем; и при этом он был древнее творения. Он был человеком, который мог быть гоним, побиваем камнями, бичёван и убит; и он был богом, бессмертным и всемогущим, способным поднимать мёртвых и призывать миллионы ангелов себе на помощь. Грешно было ставить под сомнение его точку зрения: иначе говоря, грешно было вообще рассуждать о нём; итогом стало то, что вы не думали о нём, а читали о нём лишь тогда, когда вас принуждали к этому. Когда вы слышали евангельские истории в церкви или изучали их по произведениям художников и поэтов, их содержание производило на вас впечатление, которое могло бы шокировать китайца, ознакомившегося с ними без предубеждений. Даже скептики, которые всегда были начеку, постоянно держали Библию под рукой и читали евангелия с целью обнаружить несоответствия в четырёх повествованиях, чтобы показать, что их авторы были так же способны на ошибки, как и авторы вчерашней газеты.

Всё изменилось за каких-то два поколения. На сегодняшний день Библия является таким малозначительным чтивом, что язык авторизированного перевода стремительно устаревает; поэтому даже в Соединённых Штатах, где старая традиция словесной непогрешимости «книги книг» держится сильнее, чем в других местах (кроме, быть может, Ольстера), волей-неволей приходится делать переложения на современный английский, дабы писание не утратило ясности. Сегодня нетрудно найти культурного человека, который никогда не читал Нового Завета и на котором поэтому можно поставить эксперимент, попросив его прочитать евангелия и решить для себя, что же свидетельствуют они об истории, убеждениях и характере Христа.

«В молодости я не мог как следует читать их [евангелия; А. К.] без фантастической путаницы в голове. Путаница эта так явственно ставила меня в тупик, что чтение Библии требовало особого расположения духа. Иисус был младенцем; и при этом он был древнее творения. Он был человеком, который мог быть гоним, побиваем камнями, бичёван и убит; и он был богом, бессмертным и всемогущим, способным поднимать мёртвых и призывать миллионы ангелов себе на помощь. Грешно было ставить под сомнение его точку зрения: иначе говоря, грешно было вообще рассуждать о нём; итогом стало то, что вы не думали о нём, а читали о нём лишь тогда, когда вас принуждали к этому».

Я вынужден признать свою неспособность уловить какую-либо путаницу в голове при изучении этого вопроса. Объяснение даётся где-то в самом предисловии. Он был «аватарой», если использовать индийскую терминологию. Он играл роль и, конечно же, принял её ограничения.

«Даже скептики, которые всегда были начеку, постоянно держали Библию под рукой и читали евангелия с целью обнаружить несоответствия в четырёх повествованиях, дабы показать, что их авторы были так же способны на ошибки, как и авторы вчерашней газеты». Здесь следует заметить, что без этой работы было не обойтись. Теоретические представления о Библии на тот момент заключались в том, что она была записана непосредственно под диктовку Святого Духа. Эту теорию и пытались разрушить скептики; и потому вся аргументация вращалась вокруг вопроса о противоречиях. На самом деле вопрос был решён столетия назад: католическая церковь, со всей ясностью осознавшая, что скептики правы, запретила мирянам читать Писание и отказалась применять логику и разум для его истолкования.

В наши дни евангелия непонятны непосвящённому

Но невозможно читать евангелия с разумом, настроенным лишь на восприятие, скажем, биографии Гёте. Ты не только не увидишь в них смысла, но даже не сможешь, не устав от скуки, неуклонно продираться через них, если хоть немного не знаком с историей человеческого воображения применительно к религии. Не так давно я спросил у писателя недюжинных интеллектуальных способностей, изучал ли он евангелия с детских лет. Он ответил, что попытался заняться этим в последнее время, но «обнаружил там столько ахинеи, что не в силах им больше следовать». Поскольку я не хочу, чтобы, читая Библию, вы пришли к такому же результату, я постараюсь здесь кратко осветить вопрос о том, как изучение истории религий может сделать евангелия, образ жизни и окончательную судьбу Иисуса понятными и интересными.

Мы не можем согласиться с тем, что среднестатистический читатель не увидит смысла — или того, что он называет «смыслом» — в евангелиях. Мистер Шоу забывает, что критический подход столь редок среди людей, что среднестатистический читатель проглотит, не заметив, целые страницы противоречий или даже откровенную чушь.

Даже подготовленные студенты не всегда могут с лёгкостью распознать нестыковки.

Философии, насквозь пропитанные ошибками, проходили сквозь века, несмотря ни на какие ухищрения враждебных школ. Можно сказать, вся история философии — лишь летопись альтернативных гипотез и их критики. Сколько их сменилось прежде, чем обнаружилось, что довод в пользу бессмертия в «Федоне» был одним огромным petitio pr/ncip/?

Мирянство большинства

Первая общая ошибка, от которой необходимо избавиться — что человечество состоит из огромного количества религиозных людей и немногочисленных эксцентричных атеистов. На самом же деле здесь можно выделить подавляющее большинство мирян и небольшой процент лиц, глубоко заинтересованных в религии и озабоченных вопросами о собственной душе и душах прочих людей; и эта категория состоит большей частью из тех, кто страстно утверждает господствующее вероучение, и тех, кто столь же страстно атакует его, истинных же философов считанные единицы. Таким образом, ты никогда не получишь страны миллионов Уэсли и единственного Тома Пейна . У тебя всегда будет миллион мистеров Житейская Мудрость, один Уэсли с небольшой конгрегацией и один же Том Пейн с конгрегацией ещё меньше. Страстно религиозные — люди особенные; и если бы их число не отставало безнадёжно от количества людей мирских, они перевернули бы мир кверху дном, в стремлении к чему, вполне справедливо, упрекали святого Павла.

Мало кто может назвать среди своих личных знакомых хоть одного атеиста или хоть одного члена Плимутского братства. Пока наше собственное религиозное преображение не приведёт нас к поиску крохотных сообществ, к которым принадлежат эти редкие птицы, мы проводим жизнь среди тех, у кого — какого бы вероучения они ни придерживались, в каких бы храмах ни утверждали свою респектабельность и ни изнашивали свои воскресные одеяния,

есть здоровая совесть, и голод, и жажда: не ради праведности, но ради сытного пропитания, и комфорта, и общественного положения, и привлекательного спутника жизни, и удобства, и удовольствия, и уважения, и почёта; иными словами, ради любви и достатка. Для таких людей одна мораль ничуть не хуже другой, если они привыкли к ней и могут принять без особой неприязни накладываемые ею ограничения; и в деле поддержания этой морали они будут сражаться, и карать, и принуждать без всяких угрызений совести. Они не могут быть солью земли, эти филистимляне; но они — основа цивилизации; и они хранят общество от разрушения преступниками и завоевателями, а также Савонаролами и Книппердоллингам . И поскольку они совершенно разумно полагают, что религия в маленьких дозах полезна для детей и на службе морали, удерживая бедноту в добром расположении духа или в трепете обещаниями вознаграждения на небесах или угрозами адских мук, они содействуют людям религии до некоего предела: например, пока Савонарола только заявляет дамам Флоренции, что им следует сбросить свои драгоценности и наряды и пожертвовать их Господу, они предлагают ему кардинальскую шапку и восхваляют его как святого; но стоит ему попытаться заставить их на самом деле сотворить такое, они сжигают его как помеху для общества.