Жизнь продолжается. Записки врача

Выйдя на сцену в полном врачебном облачении, я пришла в отчаяние, так как своим слабым голосом не способна была перекричать наполненный шумом зал. Я испугалась: как проводить лекцию, когда голоса своего не слышу? Микрофона не было. Но тут помогла мне завуч, своим профессиональным возгласом водворив на мгновение тишину. Тогда вместо рассказа я крикнула в зал: «Ребята, кто знает марш космонавтов?!» Поднялось множество рук. Вызванный мной вихрастый мальчишка громко спел: «Закурим, друзья, перед дальней дорогой...» Я перебила его, сказав: «Садись! Не знаешь!» Следующий мальчик сказал: «Споемте, друзья...» С этих слов — почему «споемте», а не «закурим» — и началась спланированная беседа. Зал замер в тишине, когда я вызвала на сцену шесть мальчиков, которые сняли обувь, разделись до пояса и встали шеренгой перед больничной кушеткой. На глазах всего зала я стала проводить настоящее медицинское обследование ребят: выслушивала, выстукивала сердце и легкие, молоточком проверяла рефлексы, предлагала выполнить сложные физкультурные упражнения, в ходе которых зал неоднократно взрывался смехом. Оценку их я сообщала залу. Особенно бурные реакции следовали за данными измерения мышечной силы ручным динамометром. (В городе этого прибора не оказалось, пришлось ехать за ним в районное спортивное общество.) При этом, точно зная курящих и некурящих, я направляла их в две группы. По результатам такого обследования я могла их и так отличить друг от друга, но в данном случае ошибки быть не должно. Потом я сказала залу: «Вот эти дети курят, а эти нет» — и стала показывать смешные плакаты о том, что делает алкоголь.

Лекция имела шумный успех как в школе, так и в городе, но повторить ее я категорически отказалась. Дирекция школы послала письмо в райздрав с просьбой отметить меня, что было исполнено в приказе по райздраву с записью благодарности в трудовую книжку. На улицах люди меня узнавали, о чем- то спрашивали, советовались.

Главный врач медсанчасти одного из «ящиков» соблазнял меня повышенной зарплатой и, главное, внеочередным получением отдельной квартиры, если я соглашусь на должность невропатолога и его собственного заместителя. Я долго не соглашалась. Однако появились две серьезные причины принять приглашение в «ящик».

Сосед-подполковник забрал свою семью из нашей квартиры, и вместо нее в освободившиеся комнаты вселились две новые. Наши жилищные условия резко ухудшились. Кроме того, перейдя на новую службу, я освобождалась от туберкулезных и душевных больных, бывших для меня тяжелой нагрузкой.

Мой новый начальник был умным, энергичным и порядочным человеком, демобилизованным из армии. В недавнем прошлом он командовал медсанбатом. Его семья уже проживала в новом доме на набережной. Там же были заложены еще несколько домов, в которых, как он обещал, будет и моя квартира. У нас совпадало отношение к профессии, которую мы любили и относились к ней творчески. Медицинский коллектив и сотрудники «ящика» отнеслись ко мне доброжелательно. Производственные секреты были мне незнакомы, но условия труда для работающих были тяжелыми и опасными для жизни.

Вскоре появился случай, выявивший степень профессионализма нашего врачебного коллектива. На производстве что-то случилось, и группа рабочих получила тяжелую травму. Мы самоотверженно боролись за их жизни, удалось спасти почти всех, но один человек умер. Наши действия в отношении его были правильными, но бесполезными, так как доставленный рабочий был уже мертв. Специальная комиссия дала положительную оценку реанимационным действиям врачей.

В это же время главный врач спросил меня, не могу ли я помочь ведущему специалисту предприятия, профессору, Герою Советского Союза и кавалеру многих орденов, страдающему болезнью Рейно? Я ответила: «Могу, если достать зарубежный аппарат низкочастотных импульсных токов». При этом я передала коллеге часть имевшихся у меня немецких материалов.

Шеф не терял времени даром. Не знаю, к каким инстанциям он обращался, но скоро в моих руках оказалась очень важная бумага на имя директора Московского завода электромедицинской аппаратуры (ЭМА). Оказалось, что завод был в курсе электромедицинских новостей и к тому времени изготовил первый отечественный экземпляр прибора диадинамических токов в обход патента их автора, француза П.Д.Бернара. Аппарат, названный «СНИМ-1», доставили в директорский кабинет и в ответ на подписанные бумаги вручили мне. Весил он одиннадцать килограммов. Я взяла его в руки и на автобусе привезла на работу.

Мой пациент был скромным пожилым человеком, страдающим далеко зашедшей формой болезни Рейно. Как он мог работать на этом посту, имея постоянные боли в руках? Непонятно! Ему грозила гангрена пальцев рук, багрово-синюшных и холодных как лед. Ночами он не спал, несмотря ни на какие снотворные, принимал массу медикаментов, не приносящих облегчения. Держался на одном мужестве. Я понимала его состояние. Мой муж был тоже из этой категории людей.

Как и все врачи, излечить его я не могла, но боли снимала легко: сначала на несколько часов, потом, осмелев, на сутки и больше. Все медикаменты были отменены, что значительно улучшило его общее состояние. По классической методике назначалось не более шести процедур, так как дальше наступало привыкание к токам. Однако страдания больного заставляли меня изобретать свои способы и проводить лечение ежедневно.

Свита привозила его из Москвы и доставляла в мой кабинет за час до работы. После процедуры он уходил от нас с теплыми, розовыми руками и тут же засыпал в машине, пока его везли по территории в административный корпус. Сотрудники его берегли и любили и иногда так и оставляли спать в машине, лишь отведя ее в тихое место.

В медсанчасти организовали специальный кабинет, дали мне в помощь двух сестер. Специализации по физиотерапии у меня не было, поэтому раз в неделю главный врач командировал меня в Москву на специализацию без отрыва от работы. Медицинские сестры учились на специальных курсах, попеременно подменяя друг друга на работе. Удостоверения о специализации были нами получены.

После ухода главного пациента начинался прием обычных больных. Как правило, люди выполняли сдельную работу и были не заинтересованы в больничных листах. Часто после непомерной нагрузки рабочий, согнутый как вопросительный знак, получал от меня не рецепт на обезболивающее средство, а короткое воздействие токами от аппарата, размещенного на моем столе. Больной выпрямлялся и, изумленно сказав: «Вот чудо!», возвращался в цех. Увлеченная новым для нас методом электролечения, сотрудничая с кафедрой физиотерапии своего института, я с успехом применяла его в борьбе со многими заболеваниями. Секрет был только в том, что проводить процедуру должен был лично врач, хорошо разбирающийся не только в токах, но и в неврологии.

Профсоюзный комитет «ящика» просил Генерального директора предприятия выделить мне отдельную квартиру. Он согласился и предоставил двухкомнатную из своего фонда. На днях мы готовились переехать в только что сданный дом на улице Набережной. Перед нашими солнечными окнами проплывали теплоходы, на противоположном берегу простирались луга и лес.

В это время в семью вернулось счастье — приехал папа. Муж был демобилизован из армии по приказу № 100. Не берусь описывать нашу радость. Познакомившись с главным врачом, он стал рентгенологом и хирургом нашей медсанчасти. Весь коллектив был рад такому товарищу и коллеге.

Прошел год радостной и счастливой жизни. Пошатнувшееся за время разлуки здоровье мужа укрепилось. Каждое утро, несмотря на погоду, он спускался к реке и плавал, пока не появился лед. На работу зимой мы шли через лес четыре километра на лыжах. В теплое время — ехали на велосипедах. Появилось много друзей, но были и недоброжелатели, которых раздражали наши успехи.

В годовом отчете нашей медсанчасти цифры заболеваемости, по сравнению с другими учреждениями, особенно по неврологии, значительно снизились.

Многочисленная серьезная комиссия нагрянула к нам нежданно-негаданно, чтобы разбираться с вопиющими безобразиями, будто бы творящимися у нас согласно анонимкам и письмам в различные инстанции. Нас собрали всех вместе, обвиняли и допрашивали, как преступников. Оправдаться было невозможно. Главный врач пребывал в состоянии, близком к инфаркту.