Истина о мастерстве и героизме (СИ)

Естественно, демон, обретавший полный контроль над человеческим телом, сразу забывал про все свои обещания и отдавался всем смертным утехам какие мог вообразить его извращенный мозг.

Однако к нашим новым знакомым эти постулаты отношения не имели. Они были рождены особой темной целью, глубины которой восходили к тайным уголкам вселенского человеческого сознания.

Они были не просто демонами, но порождением всех темных человеческих пороков, собранных временем за все существование людей, на этой грешной земле.

— Долго ещё? — Без особой заинтересованности спросил водитель.

— Да, ещё пару глав. — Спокойно ответил пассажир, не отрываясь от набора текста.

— Успеть бы. — Вскользь бросил качок. В этот раз что–то долго мы выходили. Я уже начал сомневаться…

— Не очкуй. — Парировал парень и взглянул на часы. Как раз когда я закончу, подъедем к больнице. Успеем. Если что — тормознем время.

Мускулистый утвердительно кивнул, в знак согласия с выбранной тактикой, и добавил:

— Ты, это…. В этот раз пиши побольше про баб, там…. Про чревоугодие. Ты же знаешь, запреты и призывы к благочестию, как красная тряпка для быка. Стоит помахать и люди точно все извратят своими грязными помыслами.

— Что я не знаю что ли? — Молодой возмутился. Мы учли весь накопленный опыт.

Водитель продолжил:

— До выезда мы проводили определенные исследования в этой области. Знаешь, чем занимаются благочестивые арабы в тюрьмах израильтян?

Молодой, конечно, знал, но не стал отвечать — был занят созданием текста.

— Пишут доносы друг на друга, уличая, кто и как совокуплялся с родными братьями и сестрами. — Демон помолчал некоторое время, а затем добавил. Вот до чего воздержание доводит. Ну, а про местного патриарха и всю его братию священников тоже все верно. Я, конечно, не понимаю — как самые дорогие автомобили соотносятся с аскетичным образом жизни.… У католиков ещё интересней — с бабами нельзя. А вот, про маленьких мальчиков мы им ничего не написали.

Демон вздохнул:

— Прав ты тогда был. Не стоило писать. — Водитель обратился к коллеге, но тот был погружен в работу. Иисуса все–таки по–своему жалко. Смотрит он сейчас на все это дело и, наверное, расстраивается.

Казалось, демон о чем–то задумался. Лик его погрустнел, сожалея о чем–то.

— Хороший был мужик. — Вздохнул демон. Не то, что эти…

А потом добавил через какое–то время:

— Но дурак был…

Черный мерседес уносило по пустынной трассе, ведя к неназванной цели его пассажиров.

Боли Виталик уже не чувствовал. В том смысле, в котором он понимал и ощущал боль до этого своим разумом и телом. Он понимал, что его глазницы лопнули от жара окутавшего его пламени. Виталик не чувствовал конечностей, потому что знал, что руки обуглились, а ноги были придавлены огромной деревянной балкой перекрытия. И жить ему осталось всего несколько минут. Вот так вот он и уйдет — ничего не достигнув в этой жизни, полной разочарования и несбывшихся надежд.

Несмотря на эти удручающие обстоятельства душа его, была спокойна как никогда. Он не гордился тем, что он сделал, но и ни капли не жалел. Что ж, если ему суждено уйти так, то он не устрашится этого.

Ещё каких–то двадцать минут назад Виталик возвращался домой из института, и ничего не предвещало беды.

Знакомые переулки провинциального города. Вечно ремонтируемые дороги, которые находились как всегда в ужаснейшем состоянии. Невысокие кирпичные пятиэтажки и тополиный пух. Этот пух конкретно бесил. Этим летом его было особенно много. Он летал повсюду, ложился на крошившийся асфальт убогих дорог, залетал в нос в глаза. От него было сложно дышать. Автовладельцы поминали его добрым матерым словом, потому что, залетев в салоны автомобилей, он представлял неприятности.

Единственно радующимися ему жителями города были дети. Они бегали с коробками спичек или зажигалками в поисках залежей уже отлетавшего пуха и поджигали его, где не попадя. Особые энтузиасты из них составляли длинные пуховые дорожки приличной длины, чтобы потом поджечь и наблюдать за огненным действом.

Иногда так случается, что страшные вещи происходят не потому, что в этом заинтересован кто–то злой или нехороший. Не всегда великой беде предшествует четкий план действий по её реализации. Напротив, за ней стоят, скорее всего, глупость и халатность.

Этот раз исключением не стал.

Дети подожгли большую кучку пуха, которая как бикфордов шнур привела огонь к стоящему рядом, старому деревянному детскому дому.

Это, убогое на первый взгляд, здание, казалось бы, по задумке властей, специально находилось в тени высоких тополей, спрятанное от глаз прохожих и, разумеется, самой власти.

Напоминание о таком позоре страны как детские дома не входило ни в чьи планы. Проблема есть, но решения её не придумано, поэтому, про неё лучше забыть. Отложить в долгий ящик.

Особенно когда речь идет не о простом детском доме, а месте где содержатся отказники–груднички с различными отклонениями.

Не факт, что у этих детей нет родителей. Бывало и так, что к стенам этой серой обители своих неполноценных чад привозили на роскошных автомобилях. Действительно, богатым и успешным родителям, добивающимся своих высоких целей, не хочется каждый день смотреть на свой самый большой провал в своей жизни — «некачественных» детей.

Именно поэтому, ни пожарные, ни скорая не спешили особо на помощь в этот дом скорби, который уже через десять минут был объят пламенем.

Обслуживающий персонал поспешно ретировался. Уборщица Надя, поспешно несла с собой новенький ноутбук, купленный неизвестным спонсором.

Остальные сотрудники не отставали в рвении по спасению имущества детского дома.

Вот только все забыли про детей. А может, просто и не вспомнили?

Виталик знал, где находятся дети, потому что проходил тут практику, будучи студентом медфака. И он знал, что кроме него их никто не спасет.

Еще на практике Виталик заметил, что персонал и не скрывал своего отношения к таким новорожденным. Двадцать невинных душ. Невинных по рождению и невинных в своем посмертии.

Мимо студент пройти не мог.

Вся жизнь пронеслась перед глазами.

Вот он сидит у лесной речушки маленький, на коленях своей бабушки. У него в ручках маленькое лукошко. В нем — только что собранные ягоды черники. Бабушка рассказывает ему всякие дивные истории.

— Речка эта называется Слободушка. Наша эта река, внучек. — Начинает свой рассказ бабушка. Если пройти вверх по течению, то придешь прямиком в нашу усадьбу старую. Мало что осталось от неё. Я ещё девкой была, уже все обветшало, а папка твой уже и не видел, считай ничего. Мне мой дед рассказывал, что когда маленьким был, красота была неописуемая там. Что же предки следили за всем. — Бабушке тяжело говорить, она тяжело дышит и, кажется, сейчас заплачет.

— А мы, вот, не уследили за всем. — Продолжает она с придыханием. Скоро и села не станет. Папка твой уже и не появляется почти. В город зовет к вам. Да, как же я уеду–то, как же оставлю все? Ведь тут уже нашего роду и не осталось никого. Все троюродные и двоюродные еще, когда уехали. Одна я осталась тут.

Бабушка, наконец, не выдерживает и срывается на тихий плач. — Но, ты Виталька, не забывай какого роду ты племени! Нас братья родные в свои века еретиками заклеймили и сюда выслали. А в тебе княжеская кровь течет! Не забывай это. Двумя перстами крестить, крестик носи, что я подарила тебе. Когда бабушки не станет, вспоминать меня будешь.

Ещё какое–то время они сидели так молча

— Пойдем Виталик в избу, я тебе грибочков пожарю — лисичек. Вкусные они больно у нас тут. Где ты ещё в городе лисичков попробуешь?

Почему–то это были последними осмысленными воспоминания Виталика.

А потом он прыгнул в огонь.

Пятнадцать детишек Виталик достал довольно быстро. Он просовывал их в проемы окон, и кто–то уже на улице их подхватывал.

Виталик не знал — были ли они живы или нет. На рассуждения не было времени. Дым становился более едким, а жар не выносим. Зрение практически отказало.