Тора для атеиста

4. БЕШАЛАХ

Смысл и содержание этой главы заключается в том, что евреи, вчерашние рабы Египта, в тяжелом жертвенном походе через пустыню постепенно, пожалуй, очень медленно выдавливали из себя рабство по капле и становились свободными людьми.

Между тем, фараон, опомнившись, погнался на колесницах за своими еврейскими рабами, чтобы вернуть их себе в услужение. Господь, однако, решил, что евреи, будучи еще рабами в душе своей, не могут и не будут оказывать достойное сопротивление своим вчерашним хозяевам.

И, действительно, весьма устрашились и возопили сыны Израиля к Богу. И сказали они Моше: «Разве могил не достает в Египте, что взял ты нас умереть в пустыне? Что это ты сделал нам, выведя нас из Египта? Ведь об этом мы тебе говорили в Египте: отстань от нас, и будем мы служить египтянам, ибо лучше нам работать на египтян, чем умереть в пустыне». И сказал Моше народу: «Не бойтесь, стойте и смотрите. Бог будет сражаться за вас, вы же умолкните».

И Господь всесильный заставил море расступиться перед евреями, они перешли море посуху, а египетские колесницы утонули, когда море сомкнулось над ними.

Здесь следует подчеркнуть важный смысл происходящего: в основе действий Всевышнего лежат Истина и Суд. На чью же сторону стал Бог? Это решение было принято не сразу, ибо и египтяне, и евреи были грешны, каждый по-своему. Но евреи только что вышли из рабства. У них была перспектива стать свободными и достойными людьми. И Господь только формировал этот род, последний для рабства и первый для свободы. А пока рабы, идучи по пустыне, продолжали роптать. Им встретилась горькая вода, и снова возопили они: «Что пить будем?», вместо того, чтобы просить Господа о пресной воде. А в транскрипции атеиста — вместо того, чтобы опреснить воду или бурить новый источник. А пока для вчерашних рабов Господь сам опреснил источник, и нашлись новые источники.

А когда закончилось продовольствие, опять возроптала в пустыне вся община сынов Израиля на Моше: «Лучше бы нам умереть от руки Бога в стране Египетской, когда мы сидели у горшка с мясом и хлеб досыта ели».

И снова пришлось вмешаться Всевышнему, который дал им в пищу манну с неба и перепелов. А когда насытились они, ниспослал им Господь представление о святой Субботе, когда работать нельзя, питаясь плодами трудов своих, собранных в иные дни недели.

Итак, пришли они в город Рефидим. И здесь на них напал Амалек с войском своим. Устная Тора сообщает, что Амалек по духу своему — воплощение зла, а по родственным связям — внук Эйсава, от которого, кстати, произошла арабская нация.

Дедушка Эйсав говорил своему внуку Амалеку: «Я хотел уничтожить Яакова, но не получилось у меня. Тебе я поручаю уничтожить его потомков». «Как же я это сделаю, — сказал Амалек, — если тебе это не удалось?» «Сделай так, — сказал Эйсав. — Выбери момент, когда у них руки опустятся, и глазами они уткнутся в землю. Это значит: они устали, потеряли волю, разложились и как бы внутренне капитулировали».

И вот Амалек выбрал такой момент на фоне усталости и раздоров между сынами Израиля, которые теряли надежду и веру, говоря: «Есть ли Бог среди нас или нет?»

А в транскрипции атеиста: разложились мы, евреи, на этот момент так, как войска Южного фронта летом 42-го, когда по приказу Сталина их бегство пришлось останавливать при помощи заградотрядов.

Вернемся, однако, из-под Моздока в Синайскую пустыню на тысячи лет назад.

И взошел Моше на вершину холма, а с ним рядом священнослужитель Аарон и солдат Хур.

И было: как поднимет Моше руку свою, одолевал Израиль, а если опустит руку свою, одолевал Амалек. И отяжелели руки Моше, и взяли камень и подложили под него, и он сел на него, а Аарон и Хур поддерживали руки его — один с одной стороны, а другой — с другой стороны, и были руки его тверды до захода солнца.

Евреи, преодолевая внутреннее рабство, впервые вступили в бой и победили Амалека и народ его силой меча.

И сказал Моше: «Бог клянется своим престолом, что война у него против Амалека из рода в род». Это значит, что каждый из нас и дети наши, и внуки и правнуки, и все, кто за ними, все мы обречены на войну с Амалеком. Внутри себя. Мы не можем опускать руки и упирать глаза в землю. И эти популярные поговорки не для нас: «От судьбы не уйдешь», «Сила колоду ломит», «Против лома нет приема» и так далее.

В каких же условиях человек легче всего ломается, опускается и деградирует? Отважный пилот, знаменитый писатель Сент-Экзюпери говорил: «Мужество заложника превыше мужества солдата». Действительно, солдат — в спаянном военном коллективе, под знаменем своей страны, с оружием в руках. А заложник — это раб, безоружный и одинокий. И все сделано для того, чтобы руки его опустились, а глаза уперлись бы в землю.

Обратите внимание на экран своего телевизора. Полицейские всего мира, не сговариваясь, делают одно и тоже: запихивая арестованного в автомобиль, они резко склоняют ему голову, хотя он и сам бы ее наклонил при посадке. Но пусть не будет поднята его голова. И наручники надевают не столько для безопасности, особенно, если речь идет о женщинах и престарелых, а для того, чтобы руки опустились. И так на всем пути — от допроса до колючей проволоки. Они профессионально ломают человека.

Такими сломленными и вышли рабы из Египта, за исключением некоторых, о которых писал Владимир — Зеев Жаботинский:

Моей жене, Виктории, Господь послал знакомство с таким исполином. Когда ей было пять лет, она танцевала в Ростовском клубе, который назывался «СОСОТР». В этом кружке маленьких балерин им надевали белые пачки и учили ходить на пуантах. Здесь работал администратором Александр Аронович Печерский. Он очень любил детей, одаривал их конфетами и пирожными во времена не очень большой сытости. И дети тоже его очень любили.

В первые дни войны он попал в плен, будучи политруком со звездочкой на рукаве. Его должны были расстрелять дважды, как еврея и как политрука. Но в суматохе первых дней войны ограничились направлением его в лагерь смерти Собибор на территории Польши. Так случилось, что в конце войны мы поистине неожиданно оказались соседями в Ростове по улице Малосадовой, 11.

— Дядя Саша, как же вы остались в живых? Вы же были в плену.

— Я был в лагере смерти, — сказал он. — Оттуда только один выход, через трубу крематория. И все заключенные, надо сказать, не то, чтобы согласились, а как-то примирились с этим. Но я себе задал вопрос: «Что делать?», и теперь понимаю, что в этот момент уже сделал половину дела.

А вот сейчас, перечитывая Тору, я понял вдруг, что в тот прекрасный момент он поднял руку и глаза к небу.

Между тем, Александр Аронович продолжал: «Я подумал, что только Бог может все предусмотреть. Но ведь они не Боги, значит, чего-то они не предусмотрели. Мне остается только найти, что же именно не предусмотрели они? Я начал перебирать: побег — нет, это они предусмотрели: колючая проволока под током, пулеметы на вышках, охрана, оцепление. Затеряться в многотысячном лагере? Нет, предусмотрели: построения, переклички, немецкая аккуратность, тщательность. Как-то приспособиться к ним, выиграть время? Нет, не получится: о тех, кто жил в лагере три месяца говорили «зажился». Ну, один лишний месяц, может быть. Я долго думал и, наконец, понял, что в один прекрасный, воистину прекрасный летний день их всех можно вырезать, как собак. Вот об этом они даже помыслить не могли. Я разработал план, собрал надежных помощников, и мы их действительно вырезали. Взорвали газовые камеры, пути подъезда к лагерю. Разбившись на группы, мы ушли в лес и начали партизанить».