Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании

Однако обычно такие предложения носят либо поверхностный жизненно–практический характер, без подлинного соприкосновения с глубинами мира, либо проистекают из духовности, но лишенной сильной воли к земному. Идущее с Запада, и прежде всего с американского Запада, по большей части относится к первому роду, хотя сюда же можно причислить и деятельность Куэ [2]. Идущее с Востока, в особенности с индийского Востока, знаменует собой второй тип. Но и «афонская истовость» принадлежит к этому направлению. Как бы из середины, с Юга, исходит идея воспитания человечества, которая хотя и сочетает духовное знание с жизненной практикой, но, оставшись в стороне от развития нового времени к познанию и свободе, пронизывает человека силами прошлого, — таковы экзерциции католической церкви. В огромном спросе на них (будь они иезуитского или иного, подобного толка) вновь обнаруживается эта потребность современного человека.

Попытка, предпринятая в настоящей книге, отличается от всех упомянутых выше. Современными способами и средствами книга старается направить человека к обретению духа Христова, заключающего в себе небеса, но взыскующего земли. Так она намерена избегнуть как угрозы с Запада и Востока, так и угрозы прошлого. Начало начал здесь — Евангелие от Иоанна. Поэтому многим книга на первых порах кажется отвлеченной, ибо они еще не знают, что есть это Евангелие. Но коль скоро желаешь помочь наилучшим образом, обойтись без него невозможно. И изложение повсюду ведется с оглядкой на людей, вступающих в этот мир из нынешнего язычества. Ибо первоочередные условия, без соблюдения которых современное воспитание духа невозможно, суть полная правдивость и свобода. Так полагал Рудольф Штайнер, а именно ему автор обязан чрезвычайно многим в этой области, он имел самый большой опыт в духовном развитии, он делал все, чтобы европейская «середина» в должное время познала и выполнила возложенную на нее задачу.

Нижеследующие размышления выходили в свет сначала как письма к людям, просившим о подобной помощи. Эпистолярная форма не упразднена и в книжном издании, ибо она наилучшим образом выражает дух личного совета. Не исключено, что иные советы, в которых кто‑то нуждается с самого начала, будут найдены лишь в более поздних письмах. В этом случае можно обратиться к «Содержанию». Новое издание переработано, но больших изменений не претерпело.

1

В первом письме необходимо прояснить, что входит в намерения автора.

Побудительным мотивом к изданию этих писем явилось убеждение, что человечеству в настоящее время грозит величайшая опасность. Мы не имеем в виду химическую войну или всеобщую экономическую катастрофу, хотя эта угроза вполне реальна. Но сама современная жизнь приняла такие формы, что человечество стало на путь забвения собственно человека как такового. То, как ныне нас изо дня в день занимает профессиональная деятельность, особенно в технических профессиях, но отнюдь не только в них одних, — вот что действует разрушительно, вот что грозит истребить в нас человека, сделать невозможным подлинную человечность, уничтожить истинное будущее человечества, погубить саму человеческую жизнь. Немногие из людей способны отчетливо увидеть, как они, собственно, живут. Не они живут — ими живет какая‑то неведомая сила, постоянно подстегивающая их кнутом. В определенный час звонит неумолимый будильник обязанности, и одна обязанность подгоняет другую, а все они вместе подгоняют человека. Что же это за сила властвует нами?

В те годы, когда моя собственная жизнь весьма походила на обычную жизнь современного человека, в мои обязанности протестантского викария в Вюрцбурге наряду с чтением проповедей и приходской деятельностью входили еженедельные 22 часа преподавания — и так на протяжении семи лет. Это были уроки закона Божия, а служителем религии я стал по свободной воле и по призванию. Но необходимость изо дня в день по утрам проводить четыре урока закона Божия способна лишить человека всякой радости даже от идеальной профессии. Если в таких обстоятельствах человек будет постоянно вкладывать в уроки всю свою душу, он просто заболеет. В те годы передо мною маячил образ, верный, пожалуй, для многих нынешних людей. Я видел, что каждый день невольно облачаюсь в железный панцирь и расхаживаю в нем. До известной степени он поддерживал меня и защищал, но подавлял сокровенного, становящегося человека, который взывал к жизни.

Хотя в наши дни часто твердят, что человек рискует превратиться в машину, опасность эту воспринимают отнюдь не с должной серьезностью. Машина вгрызается в нас извне, пожирает нас и занимает наше место. Это верно не только для многих обыденных профессий, но и для профессий более высокого и даже самого высокого порядка. Есть, к примеру, весьма тонкие прецизионные человекомашины. Их называют учеными. Часы, когда работа действительно есть радость и жизнь (по словам одного из них), у них тоже случаются редко. Исследовательская работа, если она ведется согласно строгим методам, может принимать механический и механизирующий характер и оставляет тогда лишь самое малое пространство для свободной игры духа. Что уж говорить о других! Лица многих работающих людей явственно отмечены машиноподобием. Это чеканные, отформованные лица, где духовность движется как бы в накатанной колее. Тщетно искать в них сияние жизни, непостижимую человечность, творческую свежесть. Трагедия человека машинной эпохи запечатлелась в этих чертах, будто выписанная красноречивыми письменами.

Попытайтесь убедить этих людей, что им бы не помешало иметь хоть какую‑нибудь область личных, внепрофессиональных интересов, и в ответ вы услышите то, что сказал мне однажды некий высокоодаренный инженер: «Видите ли, я пытался, и неоднократно, но когда я вечером после ужина читаю книгу, мне вдруг приходит на ум, что я еще не просмотрел новые технические журналы и что конкуренты опередят меня, если я не буду отдавать профессии все мое время и силы, — и тогда я опять откладываю книгу». Так появляются люди, которые вообще не умеют правильно распорядиться свободным временем. Кроме сна и совершенно тупого покоя, отдыхом для них являются лишь внешние ощущения. Они возбуждают себя спортом или спортивными репортажами, щекочут себе нервы кинофильмами, радиопередачами, телевидением, читают детективы, предаются азартным играм. Зачастую создается впечатление, будто это не люди, а трупы, которым искусственно сообщили видимость жизни.

Слова таинства человекоосвящения об «отмирающем бытии земли» как раз и вскрывают жуткую подоплеку нынешней сверхоживленной суеты.

Опыт показывает, что угнетенная душевная жизнь временами с силой вырывается в каком‑нибудь месте, как бы создавая для себя клапан. Тогда эти люди внезапно ударяются в затхлую мистику или становятся по–детски сентиментальны. Они посещают спиритические сеансы и наслаждаются страхом. Ищут прибежища в мрачных, непостижимых церквах, предаваясь там умилению. Читают дурацкие стишки и заучивают их наизусть. Ублажают свои чувства природой, ничего, однако, не получая от нее в действительности.

Все это может показаться преувеличением. Это и есть преувеличение, если рассматривать жизнь в ее полноте. Но о преувеличении нет и речи, если принять во внимание внутреннюю тенденцию этой жизни. Когда ты на протяжении тридцати лет непосредственно сталкивался со всевозможными человеческими судьбами, то для чего нужен весь твой жизненный опыт, если нельзя рассказать о нем на благо другим людям? И потому скажем прямо: нередко под всем этим явственно проступает болезнь духа — не только «смерть души», как ее описал Ницше в своем «Заратустре», говоря о «последнем человеке», но демоническое безумие.

Здесь обо всем этом будет сказано лишь в самых общих чертах. Пусть каждый сам увидит, какие иллюстрации тому дает жизнь. Но необходимо ясно сознавать опасности современной жизни, в том числе и нашей собственной, — только тогда стремление выделить в этой жизни тихие часы для укрепления внутренних сил будет не просто эгоистическим порывом или приватной забавой, но актом ответственности за жизнь, помощью угрожаемой гуманности, актом спасения нас самих и человечества в целом. Хотелось бы пожелать этим письмам такого читателя, который всеми фибрами своей души чувствует: человек погиб, если ему не удастся почерпнуть изнутри новые силы, дабы не пасть жертвой внешней мощи.