Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании

По причине таких вот ложных рекомендаций многие люди полагают, что всякая медитация есть самовнушение. Она такова не более и не менее, чем всякое намерение человека обуздать свой гнев, или вынести боль, или быть порядочным по отношению к другому человеку. Упреком в самовнушении можно поставить под вопрос любое волевое усилие. Тогда следовало бы запретить и всякое влияние учителя и воспитателя на ребенка — ведь и это, дескать, внушение. На самом же деле суть в том, чему мы хотим отдать власть над своей душой — истине или же идеалу, который мы осознали и вправе сделать своей постоянной собственностью. Именно в самой сущности внушения и самовнушения заложена неправда, которую желают внушить себе и другим, или по крайней мере неправомерность с точки зрения свободы другого. Из‑за такого смешения понятий люди не осмеливаются применить волю к своему существу в тот момент истории, когда самое для них важное — научиться этому, чтобы остаться людьми и стать людьми. О душевных усилиях, рекомендуемых здесь, можно только повторить, что они должны быть осуществлены лишь в стране истины и свободы. А там даже самая сильная воля не нанесет вреда, а будет благодетельным помощником.

Об одном из таких начальных упражнений стоит рассказать подробнее, чтобы заранее — выполнить эти упражнения может каждый, кто приходит из внешнего мира, — убедиться в ценности внутренних занятий с самим собой. Но прежде хорошо бы ответить на вопрос, который часто задают начинающие: какая поза лучше всего подходит для медитации?

Конечно, поза имеет некоторое значение. Ведь уже само тело как таковое — ниже мы детально остановимся на этом — является источником затруднений. Человек Востока приводит свое тело в состояние покоя, скрещивая ноги и усаживаясь на них. Но, не говоря о том, что для нас такая поза непривычна и затруднительна, она отрезает человека от определенных тонких токов, которые идут к телу из земли. Такой позой человек Востока подкрепляет стремление уйти прочь от земли, каковое является содержанием его медитации и духом его мировоззрения. Наша ситуация в некотором смысле прямо противоположна, ибо западный человек столетиями молился на коленях. В этой позе человек и внешне близок к земле, и с много большей силой принимает в себя земные токи — разумеется, совершенно ненасильственно и неосознанно. Тем более что мы вполне способны ощутить, насколько большей собственной духовностью обладают наши ступни по сравнению с коленями. Мы и чувствуем их гораздо живее. Поэтому, став на колени, мы еще непосредственнее связываем себя с тем, что исходит из земли. Земная миссия Запада была подготовлена и продвинута также и благодаря коленопреклоненной молитве.

Итак, какова же наша поза? Для нас правильно не искать опоры в некой таинственной природной духовности, но искать горнего мира, исходя из ясного сознания и свободной воли. Вот почему телесно действует одно–единственное правило: естественное телесное бытие, по возможности, не должно нам мешать. Лучшей будет та поза, при которой наш дух, насколько это возможно, не ощущает препятствий. И найти для себя такую позу каждый человек должен сам, эмпирическим путем. Одному необходимо побольше удобства, тогда как другого от этого клонит в сон. Для этого другого хороша строгая подтянутость, которая первого отвлекает. В общем, настолько комфортно, насколько это возможно без лености.

Медитация, о которой мы будем говорить, служит достижению спокойствия духа. Она особенно благодетельна для человека, затравленного современной жизнью, а кроме того, показывает, как от совсем простого можно подняться к наивысшему.

Обратимся к слову «покой». Выбери мы его во времена, когда тихая уединенность и без того

была делом обычным, такой выбор едва ли оказался бы удачным. Но в эпоху вечной спешки возможность наконец‑то освоиться в слове «покой» становится для несчетного множества людей редкостным телесным и душевным благодеянием.

И вновь нам на помощь должно прийти все богатство наших воспоминаний. Где я в течение жизни сильнее всего ощутил, что такое покой? На ум приходит тихий вечер в лесу. Мы сидим на скамье у озера. Мирно лепечет–играет вода у наших ног. Чуть заметно покачиваясь от вечернего ветерка, шумят деревья. Сумерки разливаются окрест, окутывая все и вся. За день сделано великое множество дел. И вот теперь отдых…

Чем живее и конкретнее образ, тем лучше. Когда же он оживет в полную силу, мы погасим его, сохранив одно только ощущение — ощущение огромного, благодетельного, всеобъемлющего покоя.

Для одного человека это будет вечер в лесу, для другого — впечатление от высоких гор в шапке вечных снегов, которые он неожиданно увидел вдали во время похода, — непостижимый зов вышнего мира. Для третьего это может быть ночное звездное небо, которое по–особенному ярко запечатлелось в памяти, — возможно, когда он покинул шумное собрание или оживленное общество. У некоторых подобное переживание остается от вечерней песни Гёте «Горные вершины» или от стихов Мёрике, Геббеля, Новалиса. Во всех случаях главное, чтобы детали воспоминания служили только подмогой для обретения чувства великого покоя.

Ощущение покоя должно быть как можно более сильным. Нехудо говорить себе в таких случаях: «Сейчас ты необычайно сильно ощущаешь этот покой, но наверняка есть люди, которые ощущают его раз в десять сильнее, чем ты». В этой медитации, которая может длиться от пяти до пятнадцати минут, необходимо не только постоянно и возможно более осознанно удерживать это ощущение покоя, как бы внутренне все время говорить ему «Да!», но и по возможности усиливать его, стараясь наполнить им все тело, как бы омыться в нем. Для сохранения внутренней активности можно также один за другим погружать в покой свои члены. Тогда‑то и заметишь, сколько ненужной суеты у нас в руках, в ногах, в мозгу, в мышцах шеи, поддерживающих голову, и будешь смотреть на покой как на напиток, что разливается по всему телу.

Некоторые, наверно, скажут: «Я при этом засыпаю». А чем плохо — иметь снотворное? Пусть эта медитация сослужит добрую службу и тому, кто плохо засыпает. Он сможет в ней расслабиться. Как дозорный, он обойдет свой телесный дом, высматривая все, что не желает спать, и успокаивая. Особенно внимательно надо отнестись к той области, где голова соединяется с телом, — там не должно быть ни малейшего напряжения. «Покой» в нас должен действительно «покоиться». Если человек хочет этого всерьез, благодаря нашему упражнению он заснет даже в случаях на первый взгляд совершенно отчаянных. Но только он заметит, что зачастую, собственно, вовсе этого не хочет, что просто кокетничает со своими возбужденными мыслями и чувствами и отнюдь не желает променять их на такой покой. Но если он и не сумеет заснуть, покой, наполняющий его, если он вправду не думает ни о чем определенном, но «покоится в покое», способен подействовать едва ли не столь же благотворно, как и настоящий сон. Коль скоро ночью человек ищет покоя сна, я бы советовал постараться вжиться в следующий образ: «Вот я покоюсь в своей постели; вокруг меня стены дома, а снаружи движутся звезды: звезды надо мною, звезды вокруг меня и подо мною; если б мог, я бы увидел их сквозь землю; стены дома и весь дом — преходящи, и сама земля преходяща, но то, что живет в звездах, пребудет вечно, этому я предаю себя, я словно распределяю всего себя между звездами, без остатка, всё там, вовне, в звездах; с ними я теперь стремлю мой путь, медленно, покойно, торжественно, вечно… » Тот, кто знаком с антропософской духовной наукой, знает, что таким способом мы при помощи нашей сознательной воли выходим навстречу тому, чего как раз и желает от нас сон. Подобный покой — несказанно дивное благодеяние, и, зная его, мы и спать‑то больше не хотим. Если же нам удается еще и перейти от образного представления к звуковому и услышать доносящуюся со всех концов звездного неба хвалебную песнь: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение», а затем сохранить от этого звукового образа одно только жизненное настроение, торжествующий дух мира, поющий хвалу Отцу миров, отрадный небесный покой, покойную небесную радость как вкус на языке — тогда мы вправду окажемся среди ангелов и сможем так одухотворить и просветлить наш сон, как даже и не мечтали.