Незнакомец в черной сутане

Консула, представлявшего страну, находившуюся в дружественных отношениях с треугольником Рим — Берлин — Токио, мало беспокоило русское происхождение мажордома. Он получил на «синьора Владимиро» отличные рекомендации. Ему показали документы, утверждающие: Серебряков дворянин — сын офицера русской царской армии, который счел за лучшее покинуть большевистскую Россию после известных событий в октябре 1917 года. Короче говоря, у господина консула не возникало никаких сомнений насчет этого человека, и он с легким сердцем поручил исполнительному мажордому присматривать за виллой, когда дела у Муссолини пошли плохо и персонал консульства счел за лучшее перебазироваться на север Италии, поближе к дуче, который на берегах озера Гарда, в отчаянной попытке спасти разваливавшуюся фашистскую империю, создал свой последний бастион — марионеточную республику Сало.

…Серебряков сидел в просторном кабинете консула в кресле, которое, как и вся дорогая мебель виллы, было закрыто серым чехлом. В стену напротив было вделано огромное венецианское зеркало. «Вот и волосы стали все сплошь седыми. Видно, по шерсти и подпольная кличка — Серебряный. Вообще-то по фамилии, но и к волосам подходит. А итальянцы перевели ее как „Ардженто“, то бишь „серебро“».

Стенные часы, стоящие в углу, вдруг зашипели, потом начали мерно бить. Раз, два, три, четыре, пять… Сейчас на совещание должны собраться товарищи. Важное совещание. Будет сам Молинари (ему присвоили недавно партизанское звание полковника Сопротивления), краснодеревщик Луиджи Бокка, Паоло Гаспарроне, Стефан Непомнящий — «падре Стефано»…

Стефан приходил обычно первым. Серебряков очень ценил и любил этого бесстрашного подпольщика не только за то, что падре Стефано выполнял самые опасные задания подполья, но и за сходство судеб, судеб двух россиян, оказавшихся вдали от родины.

Стефан родился в литовской старообрядческой семье. Учился в частной гимназии, а когда ему исполнилось 18 лет, случай свел его с епископом Бучисом, наместником Ватикана в Прибалтике. По совету епископа Стефан поступил в Мариямпольский монастырь, где его постригли в монахи. Юноша явно пришелся по душе епископу. На его воспитание в католическом духе последний не жалел своего времени. И когда Бучис решил, что его воспитанник «созрел», он направил его в Италию, в католический университет «Ангеликум». Оттуда как подающего надежды Стефана перевели в «Руссикум» — «Русский институт» при Ватикане. Там и застала его война. В одной из аудиторий «Руссикума» на стене висела карта мира. Как и на многих картах той поры, здесь перекалывались флажки, обозначающие линии фронта. У карты постоянно толпились монахи. Они оживленно комментировали военные события. Многие утверждали: «Скоро возьмут Москву»… «А с кем я?» — задавал себе вопрос Стефан. Один из бывших слушателей «Руссикума» вернулся с Восточного фронта. Он рассказывал о зверствах фашистов. «Как совместить эти зверства с религией?» — спросил однажды Стефан у одного из профессоров. Тот ответил, что фашисты, мол, приносят меньшее зло, чем коммунисты… Они убивают тело, а коммунисты убивают душу…

Несколько раз Стефана направляли помощником капеллана в тюрьму, где немецкие фашисты расстреливали заложников — стариков, женщин, детей. Он увидел, как эсэсовцы стреляли в затылки приговоренных. Стреляли в упор. Кровавая расправа потрясла Стефана. Он решил мстить за невинных людей. В вечерние часы Стефан подкарауливал гитлеровцев между вокзалом и комендатурой. Пока приезжий еще не встал на учет, пока его никто не будет искать, он должен быть уничтожен.

Человек, начавший борьбу с фашистами, не мог оставаться одиноким. Стефан познакомился с зубным врачом Гаспарроне… Однажды он сидел в зубоврачебном кресле (это был уже не первый его визит), как и все больные, морщась в тот момент, когда врач включал бормашину. Разговор велся на обычные темы. О чем, как не о зубной боли, говорить в зубоврачебном кабинете? Вдруг Гаспарроне поднял кверху жужжащий бор.

— Падре Стефано, не вы выходили вчера из шведского посольства? Там у вас знакомые?

Монах побледнел. Провокация? Не похоже. Паоло Гаспарроне не раз выражал сочувствие борющимся против фашизма. Стефан решил рискнуть.

— Да, я был в посольстве. Просил помочь двум русским, бежавшим из концлагеря.

— Но зачем же так неосмотрительно, — укоризненно сказал врач. — Слепой риск не лучший путь к успеху…

Зубы падре Стефано уже давно не болели, но он регулярно ходил на прием к врачу, а вместо рецептов уносил листочки с адресами конспиративных квартир, где можно было пристроить на несколько дней бежавших из лагерей советских пленных. Монашеская ряса никогда не вызывала подозрения у фашистских патрулей.

…Раздался мелодичный звонок: трим-трим… Серебряков подошел к стене с венецианским зеркалом, нажал на малоприметный рычажок. Зеркало-дверь тихо отворилась. В проеме стоял Стефан…

— Чао, Владимиро! Все в сборе?

— Нет, ты, как всегда, первый. Чао, Стефан.

С тех пор как инженер римского муниципалитета Альфредо Пизантини дал подпольщикам карту подземных коммуникаций Рима, собираться на вилле азиатского консула стало значительно проще и безопаснее. Дело в том, что одна из подземных галерей Рима привела к старому подземному ходу виллы. Без большого труда можно незаметно попасть в эту галерею. На заднем дворе ресторанчика «У Лозы», которым владели супруги Каролини, Анна и Бальдо, активно помогавшие «русскому подполью», имелся колодец. Немного труда — и была открыта хотя и не очень комфортабельная и гигиеничная, но зато скрытая от посторонних глаз магистраль: ресторан «У Лозы» — «азиатская» вилла, которая, после того как господин консул улепетнул на север, стала настоящим штабом подполья, обладающим к тому же дипломатической экстерриториальностью, надежно защищавшей ее от визита гитлеровских патрулей.

Да, с Пизантини просто повезло тогда подпольщикам. Вопрос об использовании римской системы подземных коммуникаций, которая дала бы возможность соблюдать конспиративность в опасной работе, встал на другой же день после создания «русского подполья» в Риме. Серебряков дал задание всем товарищам заняться розысками человека, который был бы знаком с запутанными ходами римской канализации. Это оказалось очень нелегким делом. В Риме можно было сосчитать по пальцам специалистов, знающих топографию городского подземелья, и за всеми ими оккупанты установили строжайший надзор, понимая, чем может грозить им римская клоака, если туда проникнут патриоты.

Прошли долгие недели, прежде чем это задание было выполнено. Помог друг Луиджи Бокка — Чезаре Фальцони, работавший привратником на улице Бизаньо.

Фальцони сообщил, что он знает работника муниципалитета инженера Пизантини, являющегося лучшим знатоком римских катакомб и канализационных ходов.

— Это надежный синьор, — рассказывал Фальцони. — Однажды я был свидетелем того, как он спас двух русских военнопленных, которых я спрятал потом у себя дома и позже передал Луиджи. Это случилось на римской окраине Пренесте. Там под присмотром двух эсэсовцев работали на территории ветеринарной лечебницы двое советских военнопленных. К охране подошел итальянец и что-то спросил у них. В ответ они угрожающе закричали, один из эсэсовцев даже замахнулся на прохожего. А тот вдруг как стукнет одного, потом другого. Оба охранника как подкошенные упали на булыжник. Тут подоспел я и сказал, что помогу русским. Незнакомец похлопал меня по плечу, сказал, что я бравый парень, и дал свою визитную карточку, заявив, что он всегда готов помочь «хорошим людям». А на карточке было написано: «Альфредо Пизантини — тренер по боксу».

Действительно, Пизантини совмещал две профессии. Это Серебряков узнал уже позже, когда познакомился с инженером-боксером…

Опять прозвучало мелодичное трим-трим. В кабинет консула вошел полковник Молинари. Вскоре прибыли Тряскин и Опанасенко. Полковник начал:

— Товарищи, времени у нас в обрез. Засиживаться здесь нам не стоит… Все в сборе?