Незнакомец в черной сутане

— Мальчик мой, мне скоро придется давать отчет о своей жизни в другом месте. Но прожил я ее честно, и мне не в чем себя упрекнуть. Твой отец… спутался с этими проходимцами не потому, что фашист по своим убеждениям, а просто безвольный и слабый человек, считающий, что лучше приспосабливаться к тем, кто стоит у власти, чем бороться с ними. Я его не одобряю и тебе скажу: помни, что ты правнук гарибальдийца. Тебе, Мариуччо, с этими, в черных рубашках, не по пути. Поэтому попробуй найти в жизни другой путь. Поищи, дорогой мой, поищи…

— Дедушка, а как же насчет твоего имени, ты же ничего не сказал!

— A-а… Видишь ли, твоя прабабушка и моя мать говорила, что если родится мальчик, она даст ему имя своего отца — Иван. У русских это имя так и звучит очень странно— Иван, как будто бы его обрубили топором. После смерти матери не захотели нарушить ее волю, и меня нарекли Ивано, мы же не можем останавливаться на этой неблагозвучной букве «н». Понял теперь? Ступай, ступай. Медальон и стихи отцу не показывай, не надо. Да и другим тоже…

Вскоре дед умер. На деньги, оставшиеся после него, отец Марио оборудовал рядом с гаражом мастерскую по ремонту автомобилей. Но дела шли неважно. Не помогало и то, что отец был членом фашистской партии. Он был мелкой сошкой. Единственно, что удалось ему, — это устроить Марио через одного из своих влиятельных клиентов на службу к князьям Рондинелли в качестве помощника мажордома с перспективой занять это место через несколько лет.

Однажды в дом князей пришли из полиции. Они сообщили Марио, что его отец найден убитым неподалеку от своего гаража. По мнению полицейских, речь шла о вендетте [4] мафии. Марио не стал давать никаких показаний, хотя и знал людей, которые если и не были прямыми убийцами отца, то, во всяком случае, имели самое непосредственное отношение к его смерти. Он прекрасно помнил двух усатых, мрачного вида сицилийцев, которые ни с того ни с сего стали частенько наведываться к отцу. Они запирались в мастерской, и раза два Марио слышал, как отец высоким голосом кричал, чтобы его оставили в покое и что у него нет денег…

Денег действительно не было. После смерти отца судебные исполнители реквизировали и гараж, и мастерскую в уплату оставшихся от покойного долгов. Марио было жалко отца, хотя он и не разделял его идей. Ему ближе был дед — гарибальдиец… С мафией связываться не стоило, продолжать жить в Палермо было опасно. «Онората сочиета» старалась не оставлять свидетелей своих кровавых дел. Поэтому он, ни минуты не колеблясь, принял предложение барона Помпили и переехал к нему в Рим.

Всех этих деталей в биографии своего камердинера не знал барон Маурицио Помпили, заместитель начальника ОВРА. Не знал он и другого, того, что Марио крепко подружился со столяром-краснодеревщиком Луиджи Бокка…

Глава III

КРАСНОДЕРЕВЩИК И МАЖОРДОМ

Предки Луиджи Бокка не сражались в гарибальдийских отрядах. Они возделывали виноград в предместьях Рима. Отец Луиджи, младший в большой семье, ушел на заработки в город и стал со временем квалифицированным строителем. Это был крутой человек, воспитывавший своего сына по-спартански с весьма нередким применением толстого кожаного ремня. Луиджи подрос, и его отдали на выучку к старому мастеру-краснодеревщику. Когда старик умер, его ученик, ставший к тому времени хорошим специалистом, с полным правом унаследовал всю клиентуру своего учителя. Отец продолжал заниматься воспитанием Луиджи. Правда, уже не при помощи ремня, а беря сына с собой на собрания коммунистов. В шестнадцать лет Луиджи стал коммунистом. К власти в Италии пришел в то время Муссолини. Компартию объявили вне закона. Луиджи вместе со всеми ушел в подполье.

Он был там, куда направляла его партия, делал все, что нужно: расклеивал листовки, мчался на другой конец Апеннинского полуострова со срочным донесением и многое другое. Он специально не нанимался на постоянную работу, чтобы иметь возможность в качестве представителя «свободной профессии» без ограничения разъезжать по Риму и за его пределами. Свобода передвижения была необходима Луиджи для того, чтобы в любое время выходить на явки. Позже именно Луиджи поддерживал постоянную связь с партизанской группой из бывших советских военнопленных и представителями командования итальянского Сопротивления, доставал деньги, оружие, взрывчатку, принимал участие в распространении газеты «Унита»…

Конечно, никто из проживавших на улице Бизаньо даже и не догадывался, что трудовое неустройство синьора Бокка, отменного мастера-краснодеревщика, было вызвано отнюдь не невезеньем. Правда, совсем недавно Луиджи в конце концов повезло — он получил крупный заказ от самого барона Помпили. А случилось это следующим образом.

Новый камердинер барона поинтересовался как-то у портье, где можно найти хорошего краснодеревщика, поскольку его хозяин намеревается кое-что сделать на своей новой вилле в Чивитавеккии. «О синьоре, — воскликнул портье, — для этого вам не надо никуда ехать. На нашей улице живет искуснейший мастер, каких мало на свете! Как раз сейчас он в баре напротив, пьет кофе. Пойдемте, я вас с ним познакомлю». Вот таким образом и увиделись впервые Марио Мольтони и Луиджи Бокка. Между ними в тот раз произошел следующий разговор:

— Я Марио Мольтони, камердинер барона Помпили. Моему хозяину нужно отделать столовую и спальню. Вы не взялись бы за это? Барон хорошо заплатит…

— А где находится вилла?

— В Чивитавеккии. Немного далековато, конечно, но вы не беспокойтесь. Одна из машин хозяина будет в вашем распоряжении.

Бывает, что везет в жизни. Но на этот раз фортуна раскошелилась просто по-царски. Именно в Чивитавеккии, небольшом, но важном морском порту, работала группа партизан, и римскому представителю штаба Сопротивления во что бы то ни стало нужно было наладить с ней регулярную связь. Луиджи, естественно, согласился на предложение барона.

Представитель штаба Сопротивления одобрил действия Луиджи и посоветовал попытаться завязать с Мольтони дружбу. «Сам понимаешь, — сказал он, — какую помощь мог бы оказать нашему делу этот человек». Но краснодеревщику ничего особенного не пришлось делать для того, чтобы завоевать дружбу Марио. Она родилась как-то непроизвольно, и Луиджи очень скоро убедился в ее искренности.

Работа на вилле барона Помпили в Чивитавеккии продвигалась успешно. Луиджи задерживался там по три-четыре дня, а когда надо было попасть в Рим, выезжал туда под предлогом необходимости подкупить недостающие материалы. Одна из машин барона действительно давалась ему по первому требованию. Связь с товарищами из Чивитавеккии была налажена. Луиджи перевозил в своем объемистом инструментальном ящике и в коробках с лаками и арматурой все необходимое для подпольной группы…

Машина шефа тайной полиции проезжала беспрепятственно через все полицейские заслоны и военные патрули. Но однажды поездка Луиджи чуть было не окончилась для него плачевно. Работа на вилле подходила уже к концу, и барон Помпили неожиданно решил поехать на виллу сам. Путешествие вместе с бароном не входило в планы Луиджи. Образцы дверных ручек, которые он вез в своем инструментальном ящике, были завернуты в пять экземпляров отпечатанной в подпольной типографии «Униты», которую следовало передать товарищам из Чивитавеккии.

А барон словно почувствовал что-то. Когда они вышли из машины и направились к вилле, Помпили вдруг остановил его.

— Луиджи, вы взяли образцы дверных ручек?

— Конечно, господин барон.

— Они у вас в ящике?

— Да…

— Покажите мне их.

Помпили указал рукой на садовую скамейку, мимо которой они проходили. Луиджи поставил свой ящик и стал возиться с замком, который, как назло, не открывался под пристальным взглядом барона. Тому, видимо, надоело ждать. Он оттолкнул плечом Луиджи и рванул крышку ящика. Она распахнулась. Помпили без труда опознал газету, в которую были завернуты дверные ручки.