Избранное
Избранное читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Вы «Андалузские ночи» смотрели? — спросил он.
Она покачала головой с таким видом, что, мол, нет, а в общем— мне все равно, какой ты меня находишь, страдать не будем.
— А где идет?
— В парке Горького, в летнем кинотеатре. Поехали?
Он и сам почувствовал свою небрежность и то, что в этой небрежности было что-то нехорошее. В конце концов, решил оп, девка-то ни в чем не виновата, сам назначил ей свидание. Ну и хорошо, сказал он себе с облегчением, сходим в кино, и точка. И никаких обязательств, никаких проблем. И ему сразу стало просто с ней. Он взял ее за руку и повел к троллейбусной остановке.
В троллейбусе они сели у открытого окна. Машина, набирая скорость после плавного поворота на развилке, помчалась по прямой к Большому Каменному мосту. В окнах слева поплыл зеленый холм Кремля с его золотистыми дворцами, золотыми крестами и куполами, с алым стягом, летящим в лучах солнца над зданием Верховного Совета. Справа синеватой рябью сверкнула Москва-река с белым трамвайчиком, убегающим в сторону Крымского моста, с острокрылыми чайками, то вдруг возникающими, то бесследно пропадающими в дымчатом мареве над водой. Потом показалась темная громада дома, почему-то именуемого москвичами «домом правительства», зазеленел железной крышей, заблестел стеклами каменный куб кинотеатра «Ударник»…
Пока неслись по мосту — будто выкупались в речной свежести; напряжение спало, раздражение прошло.
316
— Вы давно работаете в нашей поликлинике? — спросил он, чувствуя теперь и естественную доброжелательность к этой девушке, и понятное любопытство к тому, что касалось ее.
— С осени. Как только завалила математику на приемных экзаменах в институт,— ответила она охотно.
— По-моему, я видел вас, когда мы проходили первый медосмотр. В сентябре или в октябре. А на чем срезались?
— Бином Ньютона. Очень возможно, что и видели, мне ваше лицо тоже знакомо. Вы ведь с мехмата? — спросила она с естественным любопытством, все более становясь похожей на себя. И, не дожидаясь ответа, еще спросила: — Почему вы пошли на математический?
— Я люблю логику,— сказал он, радостно улыбаясь.— Люблю гармонию. Математика — это ведь и музыка, и архитектура, это и Кремль и Крымский мост, и даже полет чайки…
— По-моему, вам больше подошел бы филфак.
— Не скажите. А чем вас привлекла медицина? Кстати, кем вы собираетесь стать: терапевтом, хирургом, окулистом? Или детским врачом?
— Невропатологом,— сказала она, доверчиво глядя на него.
— Понятия не имею, с чем это едят,— улыбался он.— Правда, с сегодняшнего утра знаю, что невропатологи лечат бессонницу, точнее — плохой сон.
— Разве учение академика Павлова не проходили?
— Где?
— В школе. Условные и безусловные рефлексы. Первая и Еторая сигнальные системы.
— Так это было еще до войны… Что вы! Все давно забыто и перезабыто.
— А мне кажется, забыть можно только то, что непонятно…
Постепенно он все больше узнавал в ней ту, утреннюю Веру.
— А я, по-моему, до сих пор не представился вам. Пожалуйста, извините… Костя,— сказал оп и протянул ей руку (а как же иначе?).
— Вера,— ответила она, знакомо краснея, и, дотронувшись до его ладони холодными пальцами, скороговоркой прибавила:— Я по вашей медкарточке узнала, что вас зовут Костя. Просто случайно упал взгляд…
— Я тоже слышал, что вас называли Верой, но так уж полагается,— улыбаясь, говорил он.
— Называть свое имя и пожимать друг другу руку?
— Между прочим, еще древние вкладывали в рукопожатие символический смысл.
317
— Рука моя свободна от оружия, ты можешь не бояться меня.
— И доверять мне…
Они, кажется, уже шутили, и Покатилов чувствовал, как исподволь возвращается к нему веселый подъем духа, а к ней — ее непосредственность.
Сошли у главного входа в парк. В кассах парка билеты на вечерние сеансы были распроданы, он взял в окошечке два входных билета.
— Может быть, купим с рук,— сказал он.
Но и с рук возле кинотеатра билетов купить не удалось. «Андалузские ночи» пользовались успехом.
— Что будем делать, Вера? Пойдем потанцуем, на лодке покатаемся или постоим у Москвы-реки?
— Постоим. Я не люблю здешней танцверанды.
— Я тоже не люблю.
Вечер был тихий, солнечный, но не жаркий.
— И мороженого не люблю,— сказала она и потянула его прочь от синего ящика на гремящих колесиках.— Вернее, люблю, но у меня бывает ангина.
— И у меня она бывает,— сказал он обрадованно.— Давайте тогда ходить по парку и разговаривать.
— Давайте.
— Если хотите, возьмите меня под руку… по-товарищески, просто придерживайтесь,— предложил он.
— Как вы догадались, что я это хочу?
— Не «вы», а «ты», то есть я, один… догадался.
— Не быстро?
И он опять понял ее. Она спросила, не слишком ли быстро он предлагает перейти на «ты».
— По-моему, чем быстрее, тем лучше, лишь бы естественно. А кроме того, мы вроде выяснили, что знакомы с осени прошлого года. Не так уж мало.
Она кивнула. Глаза ее посерьезнели.
— Расскажите, Костя, о себе. Расскажи,— поправилась она.— Какие ты перенес пытки?
Неожиданно он смутился.
— Вера, я очень боюсь об этом рассказывать. Боюсь, что не сумею рассказать так, чтобы создалось правильное представление. Когда люди это неправильно понимают — больно. Очень боюсь фальши. Ведь наша борьба в интернациональном подполье— самое святое, что я знаю. И потом, наверно, надо рассказывать все, с самого начала и очень подробно, понадобится много времени…
318
— Костя,— сказала она,— пожалуйста. Я хочу знать. Тебя фашисты пытали? Я объясню, почему меня это так интересует. Мы очень пострадали в войну. Отец погиб в ополчении в сорок первом, не знаем даже, где похоронен. В извещении написано «пропал без вести». Потом один из соседей по квартире пустил слух, будто отец — предатель. Специально, как выяснилось впоследствии, чтобы попытаться отнять у нас комнату. Мы с мамой находились в эвакуации в Ярославской области, мама там работала в детском доме. А когда в конце сорок третьего вернулись в Москву, комната была самовольно заселена. Пришлось вынести тяжкую борьбу. Мама обращалась в военкомат, в рай-жилотдел, в суд, ужас сколько натерпелись горя! Этот сосед — экспедитор — настрочил кляузу, что отец якобы был схвачен немцами, что его пытали и он выдал какую-то тайну. Суд постановил вернуть нам комнату. И все равно мама плачет, с тех пор часто плачет. Я из-за нее и невропатологом стать решила.— Вера посмотрела Покатилову в глаза.— Мы всё думаем, может ли простой, обыкновенный человек выдержать пытку?
5
Внезапно он почувствовал легкую дрожь внутри.
— Может. Я тебе скажу — почему. Только вот что вначале я хотел бы узнать. Ты с этой целью решила со мной встретиться, то есть — чтобы расспросить меня о пытках?
— Нет,— сказала она твердо.— Не для этого. Мне это трудно объяснить, почему захотела встретиться…
— Тогда пошли из парка. Давай выйдем здесь, на Большую Калужскую.
Он уже не видел ни белых лебедей, скользивших по прудику вблизи кафе-поплавка, не ощущал соблазнительных ароматов шашлычной, не слышал, как балагурили перед микрофоном на подмостках Зеленого театра Шуров и Рыкунин. Солнце только опустилось за насыпь Окружной железной дороги, и ряды лип в Нескучном саду тонули в зыбких сумерках.
— Надо бы как-то разделить эти два потока. Война, пытки, борьба — это одна тема. Наша встреча, почему мы вдруг решили встретиться — другая,— сказал он.
— Я понимаю. Но так уж переплелось.
— Поедем ко мне в общежитие.
— Далеко. И поздно. Если хочешь — зайдем к нам. Мама на ночном дежурстве.
И его, и ее — он чувствовал это — трепала нервная лихорадка, когда они садились в троллейбус и потом, сойдя у Зубовской
319
площади, шагали к ее дому, когда вошли в темный теплый подъезд, поднялись по широкой лестнице на третий этаж и особенно когда, отомкнув плоским ключиком дверь квартиры, она пропустила его в темь передней, в домовитую устоявшуюся атмосферу старого жилья. Вера торопливо открыла дверь своей комнаты, преувеличенно громко сказала: