Наглое игнорирование (СИ)

Бумажное оформление у медсанбата было в порядке, и план действий по боевой тревоге был и план развертывания и прочие выкладки, а сейчас все это надо будет в реальности проводить. И жену бы беременную хорошо бы в тыл подальше отправить, тут все-таки граница не так далеко, не ровен час что прилетит. Хотя главный врач и любил распинаться о том, что медики защищены международным правом и традициями, но опять же финская война дала совсем другие впечатления. Фельдшера убили на третий же день боев и тот же Волков говорил, что красный крест стрелки-шюцкоровцы видели отлично – и знали, кого расстреливают. Били специально. А уж санитаров потеряли немеряно. Может немцы и покультурнее, дизель все же изобрели, но так и финны вроде европейцы, так что чего уж там.

В общем начштаба был всерьез озадачен – в том числе и самоуверенностью своих товарищей. Ну, помполиту положено излучать благополучность и уверенность, но тут ведь и полковые командиры и что-то у них тоже бравада какая-то. Хотя занозой засело непонимание простой вещи – война началась рано утром – а их – войсковое, между прочим, образование – не спеша собирают в клубе. Причем по обмолвке ясно стало Берестову, что это в некотором роде самодеятельность командира дивизии, значит приказа он не получил, что вообще ни в какие ворота не лезло.

Конец собрания старший лейтенант запомнил плохо – он уже перебирал какие мероприятия надо делать сразу, какие – позже, получалось много всего. Заметил, что уполномоченного Солнцева в зале нет, потому постарался тихо выбраться под недоуменными взглядами присутствующих и бегом помчался к особисту. Тот удивил тем, что жег теплым летним днем бумаги в печке. И кобура у него была расстегнута, тоже странно. Времени толковать у него не было, выгнал гостя почти сразу, но после обмена двумя-тремя фразами и Берестову захотелось кобуру расстегнуть. Связь с командованием прервана несколькими диверсиями на линии, в городе убито четверо военнослужащих, кем – неясно, но налицо отличное владение холодным оружием, с убитых похищена форма и оружие.

В расположение медсанбата начштаба поспел даже раньше остальных сотрудников. И завертелось круговертью, как только вскрыли оперативный пакет с задачей. Развернуться полагалось в тридцати километрах от города, в лесу. Хоть пешком беги, машин-то всего две, а людей и имущества на двадцати везти надо, да, пожалуй, не в одну ходку. Часть имущества еще надо было получить, а на складах тоже шурум-бурум творился, потому как все кинулись, в общем – сумасшедший дом на выезд собрался.

Боевые подразделения полка все же выдвинулись за несколько часов, артиллеристы – тоже, бросив половину орудий в парке, потому как с них прицелы были отправлены в округ на юстирование, да и снарядов не хватало и тягла тоже. Впрочем, сейчас должна была начаться мобилизация, так что из народного хозяйства быстро прибудут и люди и грузовики. Тогда и снаряды с окружных складов подвезти можно будет.

Жена упрямая, эвакуироваться категорически отказалась. И Берестов знал уже, что спорить бесполезно – раз она решила. Тем более, что Левин ее повысил, назначив, как самую опытную, операционной сестрой.

Времени толковать и переубеждать не было категорически, полностью развернуть медсанбат не получалось никак, потому решили для начала развернуть все палатки, из людей и оборудования доставить в первую голову приемно-сортировочный взвод да операционно-перевязочный, а остальных подтянуть по мере возможностей. Начштаба убыл пятым рейсом, когда увидел, как выставлены палатки – за голову схватился. На здоровенной солнечной поляне красовались без всякой маскировки, даже нарочито словно, и за версту были видны крупными медицинскими обозначениями – красный крест в белом квадрате.

Кинулся к Левину, тот высокомерно оборвал его речь, заявив, что Дмитрий Николаевич, как адъютант старший, вместо панических настроений лучше бы выполнил построение маршрутов с их обозначениями, а то ведь не найдут медсанбат страждущие и нуждающиеся в помощи. Оставалось только козырнуть. С прокладкой маршрутов тоже было не сахарно, потому как связи не было вообще и понять, где находятся полковые медпункты, откуда на себя медсанбат должен был вести эвакуацию, не представлялось возможным.

День прошел в сплошном чаду и угаре. На второй день худо-бедно стало что-то вырисовываться и даже первых раненых привезли и приняли. Но не военных, гражданских, которые рассказывали всякие страсти про немецкие самолеты, лютующие на дорогах.

Можно было собой гордиться, учреждение пережило тяжелый переезд и теперь вполне исправно работало в совершенно полевых условиях. Количество принятых пациентов уже перевалило за два десятка и даже военный уже был – майор с оторванной кистью руки. Все в целом работало исправно и вполне достойно. Со вполне качественными показателями.

Смущало только то, что информации не было никакой кроме панических слухов от беженцев. Впрочем, стоило ли слушать всяких паникеров? Конечно, возможны некоторые неудачи, временные явления, но на всякий случай Левин специально предупредил своих подчиненных, что Германия подписала Женевскую конвенцию, потому даже с зулусами дикими воюя, теперь обязана в одностороннем порядке все равно выполнять нормы по гуманному отношению к раненым и тем более – медикам противника, как и прописано в пунктах этой серьезной международной конвенции. По глазам увидел – что убедил. И намекнул после этого, что если и получится нехорошее, вроде временного захвата медсанбата, например, диверсионной группой врага – лучше быть в белом халате при раненых, чем убегать в лес. Могут не разобраться враги и застрелить, не поняв, что это медсестра или врач. Тем более, что теперь поодаль весьма явственно громыхало.

— Во-о-оздух!!! — истошно заорал кто-то снаружи. И этот вопль подхватили истерические голоса, женские в основном. Да это же паника настоящая! Прекратить срочно!

Обычно величавый Левин молнией выскочил из палатки, увидел, что его подчиненные слепо и глупо мечутся по расположению, только что хрупкая терапевт Потапова с разбегу столкнулась с могутной медсестрой Берестовой и чуть до смерти не убилась, а в воздухе как-то неторопливо плывут черные незнакомые силуэты самолетов.

Истерику надо было немедленно гасить. Левин картинно простер вверх руки и заорал совершенно казарменным голосом:

— Отставить!!! Стоять!!! Прекгатить!!!

Очумелые дамы уставились на своего начальника круглыми глазами. Они никогда не слышали от интеллигентнейшего Давида Моисеевича такого иерихонского рева.

— Мы обозначены как медицинское учгеждение! Гегманцы не имеют пгава нас атаковать! Всем занять свои места и пгодолжить габоту!

Левин умел орать. И всегда использовал это вовремя. Женщины обалдело переглянулись.

Словно услышав главврача, немецкие самолеты – а сейчас уже отчетливо были видны свастики на стабилизаторах и странная непривычная окраска самих самолетов, их обрубленные как топором концы крыльев и хищно торчащие, словно птичьи лапы, шасси – снизились и неторопливо описали вокруг поляны несколько кругов. Тяжелый рев моторов заполонил весь лес. Потом так же, не торопясь, немецкие бомбардировщики набрали высоту и пошли прочь.

Командир медсанбата перевел дух, стараясь, чтобы это было незаметно. Честно говоря – он и сам испугался, так, самую малость. Но все получилось, как и говорил.

— Вот! Сами видите – немцы соблюдают конвенцию. Продолжаем габотать!

И про себя подумал:

— А мои акции сейчас поднялись. Вон как они на меня теперь смотрят!

Тут его внимание привлекла резкая перебранка там, где стояла палатка сортировки. Криком кричали, надо спешно разобраться. Раньше бы послал кого-нибудь, но сейчас понял, что лучше вмешаться самому, в такие моменты авторитет нарабатывается на годы вперед и не стоит упускать такой случай. если все удачно складывается. И главный врач поспешил, величественно, но быстро к месту разгорающегося скандала.