Страна Лимония

Вблизи скал пошли первые обожжённые трупы. Друзья замолчали, обходя стороной жертв огнемётной атаки. Сладковатый запах жареного мяса вызывал тошноту. Все тела были скрючены в характерной «боксёрской» позе. «Пойдём отсюда, — предложил Герман, оторвавшись от окуляра фотоаппарата, — здесь уже нечего искать». И всё же он не поленился нагнуться и подобрал обугленное удостоверение личности члена Исламской партии Афганистана в пластиковой обложке, с обратной стороны которой было выдавлено «Made in China».

— Смотри, Репа, если грамотно сфотографировать, можно в отчёте дописать, мол, уничтожен китайский советник.

— Оставь, Гера. Такие обложки во всех дуканах продают. Если кто грамотный читать будет — на смех подымет, — не согласился с товарищем Конюшов.

— А ты в Кабуле много таких знаешь?

— Я вообще никого там не знаю. Только не срамись лучше и выкинь это подальше.

— Как знаешь, — и Герман бросил документ к согнутым, будто для удара, рукам его обгоревшего владельца.

Поисковая команда вернулась на место, когда штаб операции перебазировался в небольшую лощину, окружённую с трёх сторон гранитными утёсами. С нового места открывался восхитительный вид на Джелалабадскую долину. Далеко внизу прямо из расположения бригады выползала, словно питон из укрытия, длинная колонна бронетехники. Справа, не доходя до неё, выстроилась игривая змейка доблестных союзников. Когда первая колонна неторопливо вышла из расположения бригады, вторая пристроилась сзади, и два циклопических гада, утопая в облаке пыли, поползли к захваченному плацдарму.

Постепенно всё вокруг наполнилось нарастающим гулом сотен моторов. Наконец, из распадка появился головной танк с противоминным катком впереди. Огромный литой каток, подвешенный на металлических балках, напоминал ручной медицинский массажёр с несколькими рядами зубьев, под которыми крошились и рассыпались в гравий крупные блоки скальных пород. Гул от колонны давил на барабанные перепонки, земля содрогалась от неумолимой поступи бронированных машин. Герман зачарованно смотрел на зримое воплощение смертоносной мощи и тихо млел от ощущения сопричастности с ней.

Вслед за первой волной нахлынула вторая: на обширный зелёный ковёр предгорий выплывал цыганский табор союзной армии. Десятки грузовиков с оловянными солдатиками рассредоточивались вблизи занятых бригадой позиций. Через несколько минут долина покрылась шатрами и палатками, закурились дымы первых костров, у которых на плетёных деревянных топчанах возлежали афганские офицеры. Прошло ещё немного времени, и домовитые союзники начали источать ароматы плова, шашлыков и жареной курицы.

Герман, давясь слюной, начал капризничать, приставая к своему командиру с ультимативным требованием сделать перерыв на обед. Майор Линёв, не дожидаясь согласия Крестова, отдал короткое распоряжение своим бойцам, и вскоре штаб десантно-штурмового батальона с примкнувшими к ним «каскадёрами» ели консервированную перловую кашу с тушёнкой, хрустя вприхлёбку с чаем ржаными галетами. К вечеру по «змеиной» тропе прибыли три бэтээра отряда «Тибет». На броне головной машины помимо старого партизана, «Дона Педро» и Фила сидел долговязый седой мужик в джинсах и клетчатой рубахе. Начальство спешилось и направилось к походному биваку. Крестов коротко доложил Стрельцову обстановку, познакомил с комбатом, после чего предложил присоединиться к трапезе. Герман, который к тому времени успел заморить червяка, уступил место долговязому гражданскому.

— Прошу знакомиться, — начал Стрельцов, присаживаясь на камень. — Иона Ионович Пардонов, специальный корреспондент «Комсомольской правды».

Человек с чудным именем и отчеством блеснул тонкой золотой оправой своих очков и выразительно посмотрел поверх голов зелёных человечков. «Придурок», — оценил сложный комплекс внешних и внутренних достоинств журналиста Герман. Ему вообще не нравились субъекты, наречённые именами своих отцов. По мнению Германа, такие жертвы родительской гордыни, как правило, отличались незалеченными детскими комплексами, болезненным самолюбием и необоснованными потугами на власть. «Это же надо, — негодовал он. — Мало, наверное, показалось папаше пугать народ ублюдочным именем, так ещё решил сына вырожденцем сделать». Завершая свои мимолётные умозаключения, Герман напрочь забыл имя залётного журналиста. Он вслушивался в тусклую беседу в надежде, что кто-то произнесёт имя гостя, но, видимо, никто не хотел его обижать, озвучивая неприличное словосочетание.

— Герман, ты бы провёл товарища корреспондента, по, так сказать, местам боевых действий, — предложил полковник Стрельцов.

— Можно и я с ними? — откликнулся Олег Филимонов.

Герман, отбросив свои поверхностные оценки залётного гостя, с радушием хозяина повёл его по знакомым местам, сопровождая увиденное подробными комментариями. Журналист молча переставлял свои длинные ноги, росшие из широких женских бёдер, изредка останавливался, обозревая панораму, что-то быстро писал в блокнот, снова шёл, снова останавливался, всем своим видом демонстрируя отстранённость от сопровождающих его лиц. Вскоре Герман отбросил показную любезность и присоединился к Олегу, шедшему сзади.

— Кто такой? — кивая на длинноногого, спросил он.

— То ли наш «подкрышник», то ли агент, — ответил Фил с обычной благожелательной улыбкой. — Поговаривают, будто с Андроповым накоротке знаком. Сам не знаю, за что купил — за то продал.

— А-а-а... — протянул Герман, по-новому взглянув на маячившего впереди журналиста. — А звать-то его как?

— Пардонов.

— А имя?

— Забыл. Как-то мудрено... то ли что-то из Библии, то ли из физики. И всё это два раза.

— Часом, не Иов?

— Не-е, хуже.

У трупа, опалённого огнемётом, остановились. Корреспондент сложился, как штатив, и присел на корточки. Он долго изучал останки, приподняв очки своими тонкими пальцами, потом повернулся к провожатым и безапелляционно сказал:

— Китаец.

Герман опешил. Он подошёл к сидящему и тоже уставился на труп. С противоположной стороны присел Фил.

— Почему вы так решили? — не выдержал Герман.

— Глаза раскосые и кожа жёлтая.

Герман посмотрел трупу в глаза. Сквозь тонкие щели набухших век белела обожжённая роговица. Красное лицо надулось, готовое лопнуть. Потом перевёл взгляд на ноги. Из-под обгорелых калош действительно выглядывали жёлтые пальцы ног. Корреспондент снова ожил:

— Или китайский советник, или китайский наёмник!

— Товарищ корреспондент, любой китайцем станет, если его паяльной лампой обработать, а тут — огнемёт...

Лицо, приближённое к председателю КГБ, промолчало, затем принялось изучать прилегающую территорию. «Подвиньтесь», — попросил Пардонов. Герман на карачках сделал несколько утиных шагов в сторону. Длинноногий поднял обожжённый документ в пластиковой обложке, тщательно его осмотрел и протянул спутникам.

— Читайте!

— Ну вижу, «Мэйд ин Чайна», — всё ещё любезно откликнулся Герман. — Только эти обложки в каждом дукане продают!

Корреспондент, проигнорировав замечание, встал и с гордым видом цапли, проглотившей лягушку, пошёл к следующему трупу.

— Ещё один китаец! — констатировал литературный работник, заглядывая в раздувшееся лицо второго афганца.

Германа начало распирать.

— Верно! Этот — точно китаец, — исходя дерьмом, начал он. — Первый, возможно, уйгур, а этот — чистокровный. А в прошлом году поймали шерпа — живучий был, падла!

Самолюбивая цапля бросила на него подозрительный взгляд. Герман скорчил доверительную гримасу.

— Вы знаете, эти китайцы чувствуют себя в Афганистане как дома, — продолжал накручивать спирали домыслов каскадовец. — Они с «паками» наладили совместное производство автоматов Калашникова...

— Я знаю, — поощрил словесный блуд длинноногий.

— А на прошлой неделе мы захватили клетку с отравленными комарами.

Снова — недоверчивый взгляд.

— Да, да! Не поверите! Маленькая клетка с частой ячейкой, а в ней — сотни огромных лохматых комаров. В ХАДе сказали, что ядовитых комаров разводят китайские и пакистанские учёные в закрытых научных центрах Лахора...