Косово 99

Однажды днём, когда я стоял на посту на въезде в госпиталь, ко входу подъехал автомобиль из которого вылезла группа албанов. Албанцы привезли в больницу толстую старуху, видимо какую-то свою родственницу. Они показывали знаками что у бабки болит живот. Эти албаны были грязные и неопрятные и как мне представляется проблемы с животом у этой старухи возникли по причине нечистоплотности в еде. Я встал у них на пути и начал выяснять «какого хуя им тут надо». Сербка, дежурная медсестра, также подошла к ним и стала интересоваться чего они хотят. По лицу медсестры было видно, что она не горит желанием обследовать, и уж подавно лечить албанскую старуху.

Я ждал когда сербка пошлёт албанов куда подальше и был готов помочь им туда и отправится. Сербка, заметно злясь, косилась на меня, однако албанцев не прогоняла. Я решил ей немного помочь и в шутку предложил вылечить старуху собственноручно, при помощи автомата. Я сказал, что если выстрелить бабке в голову то живот у неё болеть уже точно не будет. Хотя это была шутка, тем не менее я с удовольствием бы прострелил этой старой ведьме башку. И не только из-за желания облегчить её страдания. В отличие от застигнутых мною врасплох несмышлёных пацанов эта старая албанка точно была повинна в творящемся вокруг беспределе. Помимо того, что она была взрослой оккупанткой (за одно это она заслуживала смерти) она наверняка произвела на свет и воспитала какое-то количество выродков что сейчас мародёрствуют, грабят, насилуют и убивают.

Моя шутка сербке не понравилась и она одарив меня неприветливым взглядом повела албанку в госпиталь. Один из прихвостней старухи, вероятно её сын или родственник, пошёл за ними. Сербка видимо не хотела лечить эту бабку и ждала что я прогоню её. Я в свою очередь был готов применить силу, но ждал указаний от медсестры. Ей достаточно было сказать мне, что это чужие люди и им здесь не место и я бы отправил албанов куда подальше, но сербка ничего так и не сказала. Как я понимаю она хотела чтобы я сам принял решение и сам его исполнил, а она вроде тут не причём. Типа того что как-то не хорошо со стороны смотрится когда врачи прогоняют больную бабушку. Подошедший ко мне Командир был более красноречив чем сербка и поинтересовался зачем я пустил в больницу эту старуху. Я ответил, что пропустил её после того как за ней пришла медсестра и провела её. Командир напомнил мне о том, что албанцы мусульмане и они настроены по отношению к нам враждебно, а следовательно среди них могут оказаться террористы-смертники.

Мусульманам в этом вопросе никогда нельзя доверять: любой из них может оказаться радикалом, следовательно и террористом может быть кто угодно, хоть ребёнок, хоть старик. Я не оговорился, всё многократно проверено и подтверждено жизнью. Или смертью, с какой стороны посмотреть. Бабка как нельзя лучше подходила на эту роль (своё отжила) и её толщина вполне могла объясняться десятью килограммами тротила обвязанного вокруг тела. Это конечно только теория, на практике расправиться с нами можно было значительно проще, во всяком случае не тратя для этого живую бомбу. Бабка была обычной грязной албанской старухой и госпиталь не взлетел на воздух. Вскоре бабку вывели из госпиталя, как её там лечили мне не ведомо. Албаны загрузились в машину и отчалили восвояси.

Земфира продолжала петь про СПИД, неизвестный исполнитель продолжал петь про «ультрамарин-адреналин», но мы уже не чувствовали себя столь кайфово как прежде. Кураж от ощущения собственной крутости стал уходить от нас. Кураж уходил в небытие также как немного ранее ушло от нас и чувство глубокого дискомфорта вызванное невозможностью помочь сербам. В нас осталась только нереализованная агрессия, а к ней добавилась и накопившаяся за напряжённый месяц усталость. Усталость как физическая, так и психологическая. Мы продолжали выпивать почти каждый день, но на приключения и геройства нас уже не тянуло. Нам окончательно стало ясно, что помогать сербам мы не будем, воевать с албанами мы не станем и все самые интересные события уже кончились. Начиналась повседневная жизнь оккупированного Косово.

Стало сходить на нет фронтовое товарищество — мы становились опять такими же как были до начала опасного марша. На практике это выражалось в том, что каждый из нас стал общаться только с теми, с кем ранее общался. С ними он делился чем-либо, помогал им чем мог, а с остальными сослуживцами поддерживал отношения по принципу «каждый сам по себе». Мы снова стали такими, какими бывают русские люди в обычной жизни, то есть недружными. Между некоторыми парнями возобновились давние раздоры. Помноженные на чувство нереализованной агрессии они могли привести к самым печальным последствиям — мы были далеко не хилыми людьми и что самое главное, всё время находились при оружии. От самых худших последствий нас спасала, как мне представляется, уже упомянутая усталость. Многим просто вообще ничего уже было не надо. Я говорю не столько про наш пост (у нас как раз таки было в общем-то тихо), сколько про ситуацию в батальоне в целом. Информацию об общем состоянии нашего распустившегося войска мы получали каждый день от заезжавших к нам пацанов. Парни ездили на различные мероприятия, типа уточнения обстановки или переговоров и иногда заезжали к нам.

Парни привезли важную новость: подкрепление из России вышло и движется сюда по железной дороге через территорию Греции. Кроме того, на самолётах также уже прибыло определённое количество наших сил и вероятно нас скоро заменят. В подтверждении этих слов чуть позже к нам прибыл военный медик в каком-то большом звании. Кажется он был подполковник, точно не помню. Он сразу занялся осмотром госпиталя, видимо командование в дальнейшем планировало развёртывание на его базе нашей медицинской части. Медик держался обособленно и как правило общался с нами через нашего Командира. Наш Командир с ним мало контактировал.

К осмотру госпиталя медик относился весьма серьёзно: он тщательно инспектировал все его помещения. Однажды он продемонстрировал мне свою принципиальность. В одном из помещений было складировано огромное количество чистых белых пластиковых канистр объёмом не то пять, не то десять литров. Я подумал, что эти канистры вполне могут пригодиться мне для питьевой воды — мало ли как дальше дело пойдёт. Я взял штуки четыре и не таясь двинулся с ними через госпиталь к своему БТРу. По дороге мне встретился военный медик который увидев у меня в руках канистры приказал мне вернуть их на место. Я сказал ему, что канистры мне нужны для дела и что там где я их взял их валяется полным-полно и от того что я взял себе четыре штуки там явно не убудет. Медик надулся как индюк и стал читать лекцию о том, что нехорошо присваивать себе сербское имущество, что всё имущество в госпитале посчитано, ну и всё такое прочее. Он пафосно выступал пару минут после чего приказал отнести канистры обратно. Я отнёс. На следующий день этот принципиальнейший человек предложил мне несколько вышеупомянутых канистр если я помогу ему навести порядок в одном из помещений. Как будто не он вчера «толкал речь» о недопустимости присвоения этого имущества. Не уважаю и не люблю двуличных людей. Разумеется я не стал ему помогать, мотивировав свой отказ необходимостью нести службу по охране госпиталя. Приказать он мне не мог, я ему не был подчинён. А канистры я всё равно взял себе, но не четыре, а две. Правда они мне в дальнейшем так и не пригодились. Разрешения у «принципиального» доктора я естественно не спрашивал.

Я стоял на посту (сидел на стуле) у въезда в госпиталь когда движущаяся по дороге британская БМП круто повернув направилась в нашу сторону. От дороги до нас было пара десятков метров и английская машина благополучно подъехала прямо к воротам госпиталя. Я прекрасно видел её и понимал, что прорываться на территорию госпиталя англичане не будут. Манёвр англичанина был дерзким, возможно это была провокация на предмет того, что в этом случае будут делать русские часовые. Русский часовой, то есть я, не сделал ничего особенного. Я просто поднялся со стула и встал на пути английской машины. Подойдя к носу грохочущей БМПэшки я стал показывать знаками её водителю чтобы он отъехал назад. Водила не отъезжал, из башни показались другие члены экипажа.