Фронтовое братство

— Однако я охотнее всего стоял бы в черной рясе на кафедре и наставлял паству. Господи, как бы я ее потрясал, Herr Kollege! И чем все кончилось? — Он с презрением плюнул на пол, едва не попав в свою даму. — Брр, я стал офицером лагерной охраны. Но у меня есть хорошая мысль, Herr Kollege. Когда кончится война, я пройду ускоренный курс богословия. Таким образом, надеюсь в конце концов стать кельнским архиепископом. Тогда всю жизнь посвящу служению Богу.

— Когда наши утонченные дамы выпьют достаточно шампанского, — продолжал он, — мы расширим фронт до второго этажа. — Всезнающе улыбнулся и выразительно подмигнул Ольсену. — Там мы поставим французскую пастораль! — Умолк и напряженно задумался. Обвел комнату изучающим взглядом. Потом указал на стройную брюнетку в платье из серебряной парчи с низким вырезом. — Вон та в парчовом наряде, Herr Kollege, купающаяся в деньгах вертихвостка.

Посмотрев в ту сторону, Ольсен увидел популярную киноактрису из UFA [144].

— Все эти дамы примут участие в пасторали? — скептически спросил он, разглядывая известную актрису, откровенно флиртующую с генералом полиции.

— Не все, — допустил Буш, — но недотрог попросят уступить, а потом больше не пригласят. Эта девица в парче, — он щелкнул языком, — одна из тех, кто ведет себя, как нужно. В фильмах она лепечет, будто какая-то Гретхен из YWCA [145], но здесь… о-ля-ля, Meine Ruh ist hin… [146] Здесь она превращается в Климестру или как там звали ту греческую кобылу.

— Вы имеете в виду Клитемнестру [147]? — улыбнулся Ольсен, надеясь, что произнес имя правильно.

Ему очень хотелось привести в раздражение пьяного оберштурмфюрера.

— Не выпендривайся, клоун из цирка фон Клейста, — вспылил Буш.

Лейтенант Ольсен засмеялся и пожал плечами. Он добился, чего хотел.

Буш надулся и что-то пробормотал об уничтожении всей армии, состоящей из предателей и прочих отбросов. Внезапно лицо его повеселело.

— Знаете, что означают буквы на номерных знаках армейских машин? WH?

— Wermacht Heer [148], — незамедлительно ответил Ольсен.

— Ошибаетесь! — восторженно воскликнул Буш и обвиняюще указал на него пальцем. — Они означают Weg nach Hinten [149].

В восхищении он хлопнул себя по бедрам и грубо толкнул локтем свою даму.

Лейтенант Ольсен откинулся на спинку стула.

— А знаете, как армия называет СС?

— Нет, — ответил с любопытством Буш.

— Arsch, Arsch, — ответил Ольсен. — По-английски — ass, ass [150].

Наступившее вокруг лейтенанта Ольсена молчание было гнетущим. Он засмеялся, поднял бокал и провозгласил:

— За армию!

Но видя, что бокалы поднимаются слишком медленно, со злобным удовольствием добавил:

— За армию Адольфа Гитлера!

Скрепя сердце, эсэсовцы выпили за армию и потом разбили бокалы, так как снова пить за фюрера из тех же было нельзя.

Глядя на груду битого хрусталя на полу, лейтенант Ольсен дал себе слово выпить за Адольфа еще несколько раз.

После ужина гости разбрелись по большой вилле.

— Какое сейчас настроение на фронте? — поинтересовался какой-то офицер полиции.

— У меня сейчас отпуск, — ответил Ольсен, — и я ничего не знаю о нынешней обстановке и настроении.

— Отпуск? — воскликнул Буш. — Это что такое? Совершенно неизвестное нам, эсэсовцам, понятие. Для нас в лучшем случае оно сводится к командировке, чтобы привезти в лагерь изменников и тому подобных тварей. Нет, вам на фронте хорошо живется. Куда лучше, чем нам. От одного слова «вермахт» меня тошнит.

Его тусклые глаза стали увлажняться.

— Посмотрите на этих вонючих генералов, важно расхаживающих в ортопедических сапогах на тонких ножках! Гниды. — Он горячился все больше. — На месте фюрера… — он сощурился и свел брови, — …я сажал бы их на кол. Клянусь Богом, сажал бы. — Повернулся к нескольким стоявшим поблизости офицерам СС. — Разве не так, ребята? Армия — стадо вздорных козлов, способных только блеять.

Они согласно кивнули. Один из них пробормотал что-то о «трусливой своре».

— И эти господа с красными лампасами имеют наглость заноситься перед нами, эсэсовской гвардией фюрера! Смотрят на нас свысока, считают нас ничтожествами. — Буш плюнул на персидский ковер. — Эти выскочки забыли, что вознеслись благодаря нам. Кем бы они были без СС?

Лейтенант Ольсен равнодушно пожал плечами. Взглянул на сидевшую на диване даму, платье которой было задрано гораздо выше колен. Офицер-эсэсовец измерял веревочкой ее бедра.

— Кем были раньше эти собаки? — настойчиво спросил Буш, слегка толкнув локтем Ольсена. — Швалью, мелкой вонючей швалью без красных лампасов; им приходилось являться на проверку и получать талоны на питание, как в веймарские времена. — Снова плюнул на ковер и презрительно растер плевок ногой. — Вы, армейские жеребцы, мешками получаете ордена и медали за свои пустяковые сражения!

Кто-то попытался успокоить разошедшегося вовсю Буша. Но он не слушал и продолжал:

— А что мы?… Вы не ответили мне. Я спрашиваю вас, герр герой-лейтенант: что мы?

— Да брось ты, Руди, — сказал кто-то. — Не виноват же этот танкист в том, что у тебя нет боевых наград.

— Дай мне договорить, болван! — выкрикнул Буш и ухватил Ольсена за лацкан мундира. — Наша война гораздо труднее вашей. Посмотрите, как дрожат мои руки. — Он ожесточенно потряс руками перед лицом Ольсена. — Казни сотнями, Herr Kollege, массовые казни. Попробовали б вы командовать расстрелами час за часом, изо дня в день! Да, эта мразь — недочеловеки, но они все равно кричат, потому что боятся смерти.

Он облизнул полные губы.

— Иногда мы хороним их еще живыми. Не потому, что мы жестокие. Вспомните, Herr Kollege, я хотел быть пастором. — Тяжело дыша, он осушил свой бокал, жестом велел наполнить снова, опять осушил и снова велел наполнить. — Мы не знаем покоя, Herr Kollege, трудимся в поте лица. До конца войны нужно уничтожить всех евреев, затем польскую и русскую интеллигенцию — так что можете, герр лейтенант, представить себе, какую навозную кучу нам приходится разгребать. Мы травим их газом, расстреливаем, вешаем, гильотинируем. В общем, делаем все, чтобы очистить воздух.

Лейтенант Ольсен почувствовал тошноту и отвернулся от Буша.

Поведение общества тем временем стало еще более безудержным. На лестнице пили шампанское из дамских туфелек. В небольшой комнате вертели бутылку и раздевались. В маленькой нише двое старших офицеров стягивали трусики с визжавшей дамы. Девица в голубом платье плясала на столе. Подбросила туфли к потолку. Угодила в хрустальную люстру, одна из лампочек разбилась с громким хлопком. Гауптштурмфюрер выхватил пистолет и разбил выстрелами еще две.

— Это было необходимо, — объяснил он. — Меня ударили стекла лампочки. Я последовал приказу фюрера: двух за одного.

Он вложил в обойму маузера два новых патрона и сунул его обратно в карман. С удовлетворением отметил, что большинство дам обратило внимание на его пистолет. В ношении пистолета есть нечто очень мужественное.

Лейтенант Ольсен стоял, разглядывая одну из великолепных картин. Рядом с ним встал штандартенфюрер. Указал на картину.

— Красивая, правда?

Ольсен кивнул.

— Какой-то нелепый дом, вам не кажется, лейтенант? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Все это, — он широко повел рукой, — принадлежало евреям. Талмудистские свиньи устраивали здесь свои отвратительные оргии. — Лицо его брезгливо исказилось при мысли о безнравственном поведении в доме, который он назвал «нелепым». — Настало время очистить эту авгиеву конюшню. — Штандартенфюрер засмеялся и рукой в белой перчатке похлопал Ольсена по плечу. — Я принимал в этом участие. — Вскинул голову. — Это было восхитительно, Herr Kollege.