Страстная неделя

Они направились к дому. От трамвая до дома, в котором жили Малецкие, было неблизко; туда вела песчаная, совсем сельская дорога. С одной стороны темнела полная вечернего птичьего гомона, густая сосновая рощица, с другой — тянулись белые опрятные домики, похожие один на другой, веселые и изящные, разделенные садиками. Там белели цветущие грушевые и черешневые деревья, кое-где розовел миндаль, а молодые березки были опушены нежной зеленью. Среди тишины слышались детские голоса. Кое-где в садиках копали землю.

После пасмурного и ветреного дня небо прояснилось к вёдру, небосвод на западе стал светло-голубым, весенним. Пахло свежей землей и еловой хвоей.

— Я никогда тут еще не была, — сказала Ирена, оглядываясь. — Красиво как…

Потом она не обращала уже внимания на окрестности. Она шла между Малецкими, осторожно ступая стройными своими ногами по песчаной дороге, слегка покачивая зонтиком, — типичная горожанка, даже не подумаешь, что ей привычней жизнь почти деревенская. Едва слушая рассказ Малецкого о сражении в гетто, она то и дело поглядывала на молчавшую Анну. Ирена, видимо, сразу заметила, что Малецкая беременна.

Жена Яна не была ни красивой, ни эффектной.

Беременность успела уже обезобразить ее хрупкую фигурку, в очертаниях тела появилась характерная тяжеловесность. Движения Анны тоже не отличались изяществом, шаг был слишком широк, но при всех физических недостатках она держалась так естественно, что ее состояние не бросалось в глаза. У нее были светлые, пепельного оттенка волосы, неправильные, можно сказать заурядные черты лица, большой рот и выдающиеся скулы; по-настоящему красивы были только глаза, карие, влажные, очень теплые.

Когда кончились деревянные домики и рощица и началось поле, уже зеленеющее всходами ржи, Ирена спросила:

— Далеко еще?

— Теперь недалеко, — впервые нарушила молчание Малецкая. — Сразу за теми домами.

Дома стояли за полем, заслоняя, однако, лишь восточную часть горизонта. На западе открывался широкий простор, настоящий сельский пейзаж. Виднелись луга, серая, еще безлистная полоса лип и тополей, за ними хаты, а дальше — фиолетовая тень лесов. Там заходило солнце — красное, огромное, суля ветреную погоду.

У края поля начиналась тихая улочка, застроенная домиками в стиле маленьких польских усадеб. Перед каждым таким домиком был садик, много сирени и еще нерасцветшей акации. Эта улочка вела к дому, в котором жили Малецкие.

— Когда родится твой сын? — внезапно обратилась Ирена к Малецкому.

Вопрос был неожиданный.

— Почему именно сын?

— Вы что, не хотите сына?

— Да нет, хотим! — рассмеялся он.

— Ну, и когда же?

— В середине июня, — ответила Малецкая.

Ирена задумалась.

— Еще так долго…

— Да нет, почему же? — возразил Малецкий. — Еще всего два месяца, даже неполных.

— Два месяца это очень много, — повторила Ирена.

Малецкая слегка коснулась ее руки.

— Да, это в самом деле много — два месяца, теперь… Но надо хоть немного верить, — сказала она сердечно своим низким, теплым голосом.

Ирена принужденно засмеялась.

— У меня-то нет никакой веры. Хочется только жить.

— Вот именно, чтобы жить, надо верить, — вставил Малецкий.

Ирена насмешливо взглянула на него.

— Во что верить?

— В жизнь, — не отступал Малецкий.

Ирена презрительно усмехнулась:

— Ах, разве что так!

Малецкий уже не мог удержаться. Он остановился и патетически воскликнул, словно открыл нечто невероятное:

— Однако же ты говоришь, что хочешь жить! Что же это, как не вера в жизнь?

Ирена пожала плечами и приподняла зонтик.

— Вера в жизнь? — повторила она. — Вовсе нет! Просто чем больше видишь смертей вокруг, тем сильнее самому хочется жить, только и всего…

Они замолкли.

— Вот наш дом! — Малецкая показала дом, окруженный молодыми елочками.

Перед домом играли два мальчугана и смуглая, черноволосая девчушка, очень похожая на Влодека Карского. Это была Тереска Карская.

Она стояла в стороне и, заложив ручки за спину, смотрела, как мальчишки, вывалявшись в песке и глине, сооружают длинную стену из камешков, веток и осколков стекла.

— Что это вы делаете? — задержалась возле них Малецкая.

Один из мальчишек поднял к ней толстощекую чумазую мордашку.

— Это гетто! — с гордостью показал он на стену.

В подъезде худенькая и, как дети, смуглая Карская разговаривала с очень толстой, даже тучной женщиной. Женщина эта, когда они проходили мимо, внимательно и неприязненно, сощурив глаза, оглядела Ирену.

Ирена, по-видимому, заметила это и тут же, на лестнице, спросила:

— Что это за женщина там, внизу, толстая? Она здесь живет?

— Да, — ответил Малецкий. — На первом этаже.

— Кто она, не знаешь?

Малецкий пожал плечами.

— Понятия не имею! Фамилия Петровская. Замужем, муж моложе ее, занимается она спекуляцией. Вот все, что я знаю…

Ирена задумалась. Спустя минуту, уже у дверей квартиры Малецких, она снова вернулась к тому же:

— Эта женщина посмотрела на меня не слишком любезно.

Малецкий думал о том же и потому поспешил возразить.

— Да тебе просто показалось!

— Ты так думаешь? — Она мельком взглянула на него. — Что ж, дай-то бог! Мне бы не хотелось, чтобы у вас из-за меня были неприятности.

Малецкий нахмурился.

— Ты слишком впечатлительна! — сказал он гораздо жестче, чем намеревался.

И снова его охватили сомнения, верно ли он поступил, приведя Ирену к себе домой. Внешность у нее типично еврейская, это бесспорно. Однако сам он так давно знал Ирену, что не представлял себе, какое впечатление она производит на тех, кто видит ее впервые.

Поместив Ирену в так называемую «мастерскую» Яна, Малецкая тут же вышла на кухню приготовить ужин. Ирена положила на стол свой зонтик и стала медленно снимать шляпу. Вдруг, с еще поднятыми над головой руками, она обернулась к стоявшему поодаль Яну.

— Чего ты так меня разглядываешь?

Он помолчал. Потом ответил:

— Ты в общем-то совсем не изменилась…

Ирена положила шляпу рядом с зонтиком и присела на край стола.

— Зато ты очень изменился!

— Да?

— Увы! Постарел, подурнел… Нет, в самом деле, — повторила она, заметив, что он смутился. — Теперь я, кажется, не могла бы в тебя влюбиться.

Малецкий счел за благо обратить разговор в шутку.

— Думаю, этого никогда и не было?

— Ну разумеется! — засмеялась Ирена. — Неужто ты предполагал, что такое могло быть?

От ответа Малецкого избавил звонок у входной двери. Это пришел Влодек Карский.

Спортивная голубая рубашка оттеняла смуглость его лица, темные волосы.

— Простите. — Он поклонился. — Пан Малецкий дома? Пан Юлек…

— Мой брат? — удивился Малецкий.

Вот уже несколько недель он ничего не знал о Юлеке. Тот еще в феврале уехал в провинцию, неведомо куда и зачем, как обычно по каким-то таинственным делам.

Из кухни выглянула Анна. Увидев юного Карского, она улыбнулась.

— А, это ты, Влодек!

Тот покраснел и, щелкнув каблуками, поклонился.

— Я к Юлеку… Можно?

— Он купается, — сказала Малецкая. — Приди чуть попозже.

Юноша кивнул.

— Хорошо, но прошу вас, скажите Юлеку, что я заходил.

Он снова поклонился и, стуча подкованными башмаками, побежал наверх.

Малецкий пошел за женой в кухню — небольшую, но светлую.

— А ты мне даже не сказала, что Юлек явился. Давно?

— После полудня, — ответила она. — Впрочем, он все это время спал.

На полу возле буфета стояли высокие сапоги Юлека, старательно после дороги начищенные, безукоризненно блестевшие.

Ян присел на ближайший стул. На его спинке висели бриджи Юлека. Рядом с сапогами лежали на полу шерстяные носки.

Анна у стола нарезала хлеб.

— Он говорил что-нибудь? — спросил чуть погодя Ян.

— Юлек? — Она улыбнулась. — Ты что, не знаешь его? Вернулся, по-моему, страшно измотанный. Сказал, что все в порядке, и отправился спать. А сейчас купается.