Бессмертие<br />(Рассказы)

Стиснув зубы, Беликов стрелял и стрелял до тех пор, пока пулемет беспомощно щелкнул — кончились патроны.

Большая группа немцев выбежала на площадь. Беликов сжал в ладонях две оставшиеся гранаты.

— Пусть подойдут. Буду молчать. Пусть налезут на машину побольше. Тогда… Тогда будем взрываться…

Но немцы почему-то пробежали мимо.

Вдруг в конце улицы — Беликову на мгновение показалось, что он снова теряет сознание и все это ему только чудится, — в конце улицы действительно показались танки. Он не мог не узнать тридцатьчетверки…

— Наши! Товарищи! Наконец-то…

— Танки промчались мимо. Последний лишь слегка притормозил, с него спрыгнул солдат и подбежал к танку Беликова.

— Ванюшка!

Беликов распахнул люк.

— Ура-а! Живы! — Ванюшка взобрался на броню и, подхватив Беликова подмышки, помог ему выбраться из танка.

— А где остальные?

— Убиты.

— Ты один?

Беликов кивнул.

— Как же так? — Тихо спросил Ванюшка. — Как ты один-то?

— Да вот так.

— Трудно пришлось?

— Ничего себе, пришлось поработать.

— Да ты расскажи, расскажи, — встрепенулся Ванюшка. — Ты понимаешь, мы же не думали, что вы… ты жив. А ракеты — это ты пускал? А немцев сколько убитых! Это ты их всех?

Но Беликов не ответил: он спал.

Бессмертие

Танк стоит в балке под железнодорожной насыпью, укрывшись насколько возможно в низкорослом кустарнике. Пахнет гарью. Не угаром, оставшимся на месте бывшего пожарища, не теплым еще пепелищем, а запахом самого огня, недалекого и разгорающегося, съедающего дерево, огня, слизывающего краску с железа и коробящего само железо.

В воздухе, медленно оседая, кружатся серые хлопья. Время от времени из-за насыпи раздается взрыв. То слабый, то мощный, сотрясающий землю, но всякий раз резкий и неожиданный. Высоко взметаются широкие вымпелы ярко-желтого огня, окаймленные черной траурной рамкой копоти. Пламя то вскидывается, то опадает, то вновь стремительно карабкается в высоту, черная рамка ломается, рассыпается в серые хлопья. А они мечутся в вышине, как испуганные галки, и, рассыпаясь в свою очередь на более мелкие, уносятся легким ветерком в сторону, и уже здесь, за насыпью, над балкой, медленно кружась, опускаются на землю.

За насыпью станция. Там горят два немецких эшелона: цистерны с горючим, вагоны и платформы с боеприпасами. Корежит огонь бронепоезд — паровоз и две бронеплощадки.

А в балке, под насыпью, в низкорослом кустарнике, притаился советский танк, он-то и есть виновник всех бед немцев на маленькой, охваченной огнем, сотрясаемой взрывами станции.

Кузоватов по пояс высунулся из командирского люка, сдвинул шлемофон, прислушался. За станцией населенный пункт. Село или местечко, как они тут, в Польше, называются эти небольшие полугорода, полудеревни. А там, за местечком, бой. Голоса его отчетливо различало опытное ухо гвардии сержанта. Вслушиваясь, Кузоватов мрачнел и хмурился. Шумы боя рассказали ему многое, он отчетливо представил картины происшедшего и происходящего.

Всего два часа назад командир взвода приказал гвардии сержанту Кузоватову принять под свое командование танк Т-34. Лейтенант, командир танка, накануне был ранен, заменить его некем, и вот Кузоватов стал командиром танка с экипажем всего из трех человек.

— Управитесь, — спросил командир взвода не очень уверенно и тут же рассердился. — Надо управиться — значит управитесь. Вести есть кому? — есть. Заряжать есть кому? — есть. Командовать и стрелять ты сам будешь. Подумаешь, дело какое! На старых тридцатьчетверках только так и было: командир сам и стрелял и командовал. Воевали, как боги.

Боги не боги, а в атаку пошли втроем. Потом их осталось двое: он, Кузоватов, и механик-водитель Вишневский. Третьего, по его же неосторожности — надо же было открывать люк и высовываться — поразила шальная пуля. Но сначала их было трое. Третий был заряжающий. Без него, без его умения и виртуозной ловкости, не смог бы Кузоватов вступить в бой с бронепоездом…

Итак, всего только два часа прошло с момента получения приказа: овладеть местечком, прорваться к железнодорожной станции. Потом был дан сигнал и танковая группа вместе с пехотным подразделением завязала бой на окраине местечка. Потом… потом так много произошло событий и так быстро они чередовались, сменяя друг друга, что всего не упомнишь. Что тут оказалось решающим, трудно сказать. Может, упрямое желание доказать, что хотя их всего трое и все они очень молоды и только сержанты, но раз надо управиться — управятся, то есть непременно выполнят задачу, а значит — победят. Или опыт, умение (не впервой в бою!), или отчаянная комсомольская дерзость и, как любил говорить раненый командир танка, гвардейско-танковая отвага. Экипаж-то комсомольский и гвардейский. Пожалуй, все вместе плюс необыкновенная удача. А может, удача приходит к тем, кто умело дерзостен и отважен?.. Как бы то ни было, а именно танк Кузоватова первым проскочил задами по тихому проулку, свернул в узкую улицу и тут же смял так и не успевшее выстрелить вражеское противотанковое орудие. Почему-то остро запомнился глухой удар и скрежет металла по металлу. Пушка какой-то своей частью корябнула по броне.

Дорога открыта. Танк помчался по улицам. Они петляли, узкие — двум машинам не разъехаться, — зажатые тесными рядами невысоких домов. «Только бы не попасть в тупик» — промелькнула мысль. И ее Кузоватов тоже запомнил. Была стрельба по танку или нет — это почему-то ускользнуло из памяти. Наверное, оттого, что серьезного обстрела не было — очень уж стремительно и неожиданно очутился танк в центре местечка. Впрочем, кажется, какая-то пулеметная или автоматная мелочь скреблась по броне.

Немцев Кузоватов помнил. Их было много, может, взвод, а может и рота. И шли они в колонне, не шли— почти бежали. Наверное, торопились на помощь к своим на передовой. Танк с ходу врезался в колонну. Сколько разбежалось, сколько осталось на булыжной мостовой, Кузоватов не считал. Не до арифметики было. Танк поражал пулеметным огнем и гусеницами — наверное, все же много осталось…

Того, что один только его танк хозяйничает в цепко обороняемом, занятом врагом населенном пункте, Кузоватов не знал. Понял это, когда увидел железную дорогу, вернее, когда Вишневский в горячке едва не выкатил машину прямо на станционную платформу.

Станция, должно быть, узловая. Много путей, депо. На параллельных путях — два длиннющие состава. Один почти целиком из черных, пузатых цистерн, другой — товарные вагоны, платформы. Между товарными составами притулился небольшой бронепоезд: паровоз и две бронеплощадки. Около вагонов и платформ суетились люди, выгружали ящики. Ящики тяжелые, вытаскивают их по нескольку человек, издали видно — с натугой. К составу с цистернами, выбрасывая клубы белого дыма, медленно пятился паровоз.

Всю эту картину в какое-то мгновение ухватил глаз и память. Дальше работал только глаз — искал цель, память отказала начисто. Кузоватов не смог бы связно рассказать, хотя прошло совсем мало времени, что произошло на станции и как все происходило. Остались несвязные обрывки событий.

Паровоз допятился до головной цистерны состава.

— Горючее. Увезти хотят. Не дадим.

Цель ясна, снаряд послан, цистерна горит. Паровоз, фыркнув белым паром, старательно заработал могучими кулаками кривошипов. Машинист благоразумно уводил его от огня.

Ожили, зашевелились башни бронепоезда. Тупые рыла орудий обеспокоенно обнюхивали воздух. Кузоватов понимал: «нюхают» они далеко не вслепую. Ведет их острый настороженный глаз придела. А цель — танк Кузоватова. Может, сразу и не обнаружат — машина скрыта за станционными строениями. Но Кузоватов вовсе не собирался, сделав один-единственный выстрел, прятаться и уходить. А после второго, третьего снарядов его непременно найдут.

Гвардии сержант навел перекрестье прицела на цистерну, которая стояла позади опасных башен. Выстрел. Попадание. Взрыв. Еще выстрел — еще одна цистерна брызнула жидким огнем, окуталась черным дымом. Бронепоезд больше не был опасен.