Флотские будни

Штурман оглянулся. По его взгляду рулевой понял, что не ошибся. А офицер спросил:

— Как вы, Хреетинин, чувствуете себя после вахты и камбуза?

—- Я готов, товарищ капитан-лейтенант! — ответил моряк.

Захватив инструмент—■.молоток, зубило, моток проволоки,—старшина, быстро поднимается по трапу. Он понимает: надо спешить,, надо побыстрее восстановить боевую готовность корабля. На палубе ударил в лицо, влажный океанский ветер, окатил брызгами.

— Держитесь, старшина! — предупредил капитан-лейтенант. Он и еще один рулевой находились рядом с Христининым — страховали его, подавали инструменты.

Осмотрел старшина рули — нелегко будет справиться с заданием. Работа сложная. Но о своих впечатлениях говорить офицеру не стал. Доложил коротко, стараясь пересилить вой ветра:

— В неисправности разобрался. Разрешите приступать?

Волны перекатывались через палубу, ударяли в лицо. Пусть злится, шумит океан! Старшина рас-счи-' тал: каждая очередная волна накатывается как раз после того, как он успевает сделать пятый или шестой удар молотком. Значит, к моменту наката надо успеть вцепиться руками в какой-нибудь выступ на палубе.

Вахтенный офицер с тревогой смотрел, как огромная волна лениво, словно играя, приподнимала вверх тело моряка, но так и не сумев оторвать человека от металла, лишь перекидывала его ноги на другой борт.

Наконец, готово! Снова лодка уходит на глубину. В центральном посту Хрестинин говорит кому-то весело:

— Хороший душ был. И очень кстати после камбуза!

Вахтенный офицер улыбнулся. Он склонился над журналом и записал: «Шторм 7—8 баллов. Для устранения неисправности рулей на носовую надстройку послан старшина 1 статьи Хрестинин». Затем вновь проставил время и закончил: «Неисправность устранена».

Конечно, скупые строки официального документа не могут раскрыть всей сущности большого и мужественного поступка Михаила Хрестинииа. Зато об этом хорошо знают члены экипажа.

Старшина получил предписание отбыть на другой корабль, на повышение. Позади крепкие рукопожатия, дружеские напутствия. И теперь Михаил сидит на пирсе; ожидая оказии, вместе с матросами плетет 38 мат: пусть это нехитрое изделие моряцких рук останется на лодке, где прослужил рулевой несколько лет. Много, очень много вложил он сил и старания в общее дело борьбы за отличный корабль. Об этом будут долго помнить товарищи, об этом обязательно узнают и молодые матросы, которые впервые вступят на омытую волнами палубу подводной лодки. Уж такая у экипажа традиция.

СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ!

Туман, снежные заряды, хаотические течения— злейшие враги мореплавателя. Встречаясь с ними, ведя с ними борьбу за точность пути корабля, штурман не знает ни она, ни отдыха. Сколько бы ни находился корабль в море, офицер вынужден вести непрерывную кропотливую работу-— наблюдать, рассчитывать, взвешивать массу самых различных обстоятельств, давать им толкование, исходя из своего опыта, практики.' Ну, а если никакого опыта нет? Если штурман ' молодой лейтенант, «пла-40

вал» лишь в (навигационном кабинете училища, по морям, изображенным на картах? Где уж тут говорить о покое...

Капитан 3 ранга Максимов, командир малого противолодочного корабля, с беспокойством смотрит на худые плечи припавшего к пеленгатору лейтенанта Ижболдина.

Ничего не скажешь, думает командир, старательный он офицер. Вот уже вторые сутки мечется между мостиком и штурманской рубкой — пеленгует какие-то неопознанные, затянутые дымкой вершины, целится секстаном в солнце, которое изредка появляется между -тучами. Осунулся штурман, глаза горят лихорадочным огнем. Но можно ли полностью положиться на этого не окрепшего еще юношу?

Сгущаются сумерки. Корабль резко меняет курс. Теперь ветер в корму. 0.н приносит на мостик запах дыма от дизелей. Максимов поглядывает на командира дивизиона. По еле уловимым признакам определяет— тоже неспокойно на душе у комдива. То глубину запросит у штурмана, то спустится в рубку, посидит у радиопеленгатора. Вот провел комдив на карте тонкую линию, «прошагал» по ней циркулем-измерителем. , Где-то совсем уже недалеко должен быть берег.. Все моряки безошибочно, каким-то «нюхом» чувствуют его приближение...

На потертой, сложенной па 'маленьком столике вчетверо карте, линия курса проложена Ижболдиным несколько левее песчаной отмели. Лейтенант ставит над, этой линией,дробное число: вверху-—момент по часам, а, внизу — отсчет лага.

— До по-ворота осталось пять минут!,— докладывает он и тут же предупреждает сигнальщика:—Смот-

рите внимательно — справа по курсу должен открыться огонь поворотного буя...

— Ничего в этом киселе не разберешь, — проворчал вполголоса старшина 2 статьи. Он хотел было еще что-то добавить, но вдруг умолк. Лицо моряка вытянулось.

— Сигнал «веди»! — громко доложил сигнальщик.—Передан по линии с концевого корабля!

— Стоп машины! Удержаться на месте! — приказал командир дивизиона.

«Веди», «курс ведет к опасности» — так переводится этот сигнал на обычный язык.

— Уточните место корабля! Проверьте прокладку! — приказал комдив Максимову.

Корабль встал. Шевелилась на мачте антенна локатора. Шумели в штурманской рубке приборы. Измерял глубину эхолот, ловил какие-то ориентиры радиопеленгатор...

— Товарищ капитан 3 ранга, — обратился лейтенант к командиру дивизиона. — Ручаюсь за точность прокладки. Я двое суток не покидал мостика!

Голос молодого офицера сорвался. «Еще расплачется»,— мелькнуло у комдива. Но нет, взгляд воспаленных от бессонницы глаз был тверд.

— То, что вы не покидали мостик,—еще не доказательство точности прокладки, — сухо ответил комдив.— Запросите места у кораблей дивизиона.

Через несколько минут сигнальщик начал прини-. мать координаты: «Широта... Долгота...» Командир дивизиона сам наносил точки на карту. И все они, как назло, были несколько правее курса, проложенного Ижболдиным. Продолженные за этими точками линии 42

курсов сразу же упирались в злополучную песчаную отмель.

— Что вы теперь скажете, лейтенант? — спросил комдив, сделав ударение на слове «теперь».

— Я догадываюсь, какую они допустили ошибку, — заторопился, волнуясь, Ижболдин. — Полная вода была... Дул ветер одного направления...

Лейтенант восстанавливал в памяти события двух минувших дней, производил на листе бумаги расчеты по сложным формулам. Он торопился убедить командира дивизиона.

— Признаться, в душе я согласен с ним, —встал вдруг капитан 3 ранга Максимов: — Я пристально следил за прокладкой. Вот мое последнее определение, — офицер ткнул тупым концом измерителя в карту. — Оно почти совпадает с вашим, Ижболдин. И все-таки мы отвернем влево. Раз возникло сомнение у штурманов других кораблей — наш долг принять все меры предосторожности. А в базе, на разборе похода, установим, кто прав.

После возвращения из похода в уютный береговой кабинет явились все штурманы с картами. У комдива нанесена на прозрачную кальку точная прокладка за весь поход. Он поочередно накладывает ее на карты, и сразу же видны все отклонения от нормы. Прокладка Ижболдин а оказалась самой точной, самой безукоризненной.

— Поздравляем! — пожимают лейтенанту руку комдив и капитан 3 ранга Максимов.

Когда Ижболдин заканчивал штурманский факультет высшего военно-морского училища, он сам стал проситься на «малыши» — малые противолодочные корабли. Не на эсминец или сторожевик, где

штурманская рубка—целая лаборатория. Пытливый юноша, увлекавшийся математикой, физикой, теоретической механикой, любивший исследовать, изобретать, хотел начать службу именно на МПК с его небогатым, упрощенным штурманским оборудованием.

— Тем интереснее, тем больше простору для применения профессионального мастерства, — объяснял выпускник свое желание.

Просьбу его удовлетворили.

И вот лейтенант на корабле, который в небольшой шторм бросает, как щепку, так, что и прокладку порой вести невозможно. Плавать чаще всего приходится вблизи берегов, когда нет никакой необходимости браться за секстан и определять свое 'место астрономическим способом. Даже пеленговать радиомаяки незачем.