Испытание. По зову сердца

— Унтер-офицер сто сорок восьмого Каспийского пехотного полка Дементий Дементьевич Дмитрук. Кабы не тиф, товарищ полковник, был бы я в Красной Армии еще в восемнадцатом году, а так в нее вступил, только когда на Варшаву пошли.

— Службу еще не забыли?

— Ну что вы, товарищ полковник! Кажется, только команду дай, и я — ать-два! Я и ребят этому обучаю: ведь на границе живут. — И, повернувшись к ребятам, помогавшим вызволить машину из беды, Дмитрук гаркнул: — А ну-ка, Фрол, ко мне!.. На носках!

Паренек лет тринадцати с граблями в руках выбежал вперед.

— Слушай мою команду!.. Нос выше! Брюхо подбери!.. Гляди на меня браво. Вперед! Коли! Кругом! Коли! От кавалерии — закройсь, по всаднику — коли!

Паренек выбросил грабли вперед, как винтовку, и стал делать выпады, повторяя за Дмитруком: «Ать-два, ать-два...» Вот он вскинул грабли вверх, как бы пронзая всадника, и застыл, уставившись на конец палки.

— Дзяменцiй Дзяменцьевiч, глянь, фашыст!

Все невольно подняли глаза к небу.

— Во! — Фрол показал граблями. — Глядзi на Петрусёву хату, а потым на воблачка.

Яков Иванович пожевал папироску, глубоко затянулся я, держа окурок в руке, выругался про себя: «Какая наглость!.. Идет прямым курсом на восток. Разведчик!..»

— Видали? — он повернулся к Тихомирову.

Тот молчал.

— Няўжо, таварыш палкоўнiк, яго не пальнуць? — с досадой прошамкал поднявшийся со своего камня дед Апанас. — Цокнулi б, народ хоць падбадзёрылi.

Его перебил высокий седой колхозник, как потом выяснилось, — председатель колхоза:

— Прикажите, товарищ полковник, своим молодцам пальнуть из той штуковины, что за нашей деревней в кустах стоит. Дайте хоть для острастки!

— Пальнiце, таварыш палкоўнiк! — Дед Апанас, полагавший, что полковник может всем распоряжаться, раз-другой дернул Железнова за рукав.

— Не могу, дорогие мои, не в моей это власти! — ответил Яков Иванович.

Самолет ушел на восток и в бледном небе выглядел комариком.

— Ну, дорогие селяне, желаю вашему колхозу собрать хороший урожай! — Яков Иванович пожал руку председателю, Дмитруку и деду Апанасу. — Желаю вам, Афанасий Филимонович, доброго здоровья.

— Будьте здоровеньки, товарищи командиры! — кричали вдогонку им колхозники.

Дмитрук по-военному вытянулся и приподнял руку к козырьку.

Миновав железнодорожный переезд, Польщиков повернул вправо.

— Товарищ сержант, остановите машину! — Карпов похлопал Польщикова по плечу. — Смотрите, товарищ полковник, смотрите, как «гостя» трое наших обхватили!

Все выбрались из машины. В небе шел воздушный бой. Немецкий самолет атаковали три «ястребка»: два почти сидели на его плоскостях, а третий летел впереди, его хвост нависал над пропеллером немецкого самолета и прижимал его к земле.

Все смотрели с замиранием сердца: «Неужели улетит за Буг?!» Вот, казалось, все уже потеряно, улетит... Но вдруг правый «ястребок» выпустил шасси и коснулся ими плоскости немецкого самолета. Тот качнулся и стал круто поворачивать вправо. Передний «ястребок» продолжал неотступно висеть перед его пропеллером.

Якову Ивановичу казалось, что вот-вот наши самолеты столкнутся с немецким и упадут. Но они уже обошли два круга, а на третьем, как только вышли курсом на запад, немец сделал резкое пике. Он хотел вынырнуть из-под охраны наседавших на него самолетов, но «ястребки» снова налетели и стали давить его книзу. Летя почти над землей, немец, видимо, не выдержал и, покачав крыльями, подал сигналы, прося указать место посадки.

— Эх, мать честная, просится! — Железнов зачем-то снял фуражку и крикнул: — На аэродром его тяните, на Жабинку!

Ему даже показалось, что «ястребки» поняли его: как только немецкий разведчик повернул на юго-восток, они снова пристроились к нему, больше на него не давили и лишь держались около его плоскостей.

Немец явно туда лететь не хотел и снова пошел на левый разворот.

Яков Иванович встал на подножку машины, посмотрел кругом и вдруг, осененный неожиданно пришедшей мыслью, крикнул:

— Товарищи, за мной!

Пробежав мимо придорожных кустов, они выскочили на только что скошенный, еще приятно пахнущий травой луг. Справа стоял сарай с ободранной крышей. Ни слова не говоря, Яков Иванович рванулся к сараю, надергал с крыши соломы и, размахивая носовым платком, побежал к середине луга. Поняв, в чем дело, остальные сделали то же самое.

Яков Иванович зажег солому, и ветерок потянул желтоватый дым в сторону оврага. Немецкий самолет два раза качнулся и, сделав разворот, взял направление против дыма. Он сел недалеко от догоравшей соломы.

Яков Иванович и командиры подошли к самолету. Над их головами с оглушающим ревом низко промчались три «ястребка». Один сразу же оторвался от своей группы и улетел в направлении Жабинки. Из кабины немецкого самолета вышли два летчика в рыжих комбинезонах, кожаных шлемах и больших очках в металлической оправе. Один был среднего роста, другой повыше.

— Оружие! — скомандовал Яков Иванович.

Высокий медленно вытащил пистолет и протянул Железнову, потом резко сдернул очки и бросил наземь свой шлем.

Его светлые, местами уже с проседью волосы стояли дыбом, по лбу струился обильный пот. Но выражение лица было не испуганное, а, наоборот, даже несколько вызывающее.

— Отведите их подальше от самолета! — стараясь перекричать гул «ястребков», скомандовал Железнов Карпову.

«Ястребки» кружились над севшим самолетом.

Тихомиров и Паршин осмотрели самолет и во второй кабине обнаружили специальный фотоаппарат.

— Вот вам и Бисмарк! — сорвалось с языка Паршина.

Тихомиров зло покосился на него и буркнул:

— Дурак!..

Через полчаса из-за окрашенных заходящим солнцем верхушек деревьев показались два У-2. Сделав круг над лугом, самолеты приземлились. Из них выскочили военные в кожаных куртках и побежали к Якову Ивановичу, шедшему им навстречу.

Яков Иванович отдал свою машину для отправки немецких летчиков. Когда машина, покачиваясь, побежала по лугу, «ястребки» свечками взмыли вверх. Там, в небесной выси, они развернулись и полетели на восток к своему аэродрому.

Возвратились на КП в полночь. Сказав, что хочет поразмяться, Яков Иванович направился по дороге к лесу. Все волновало его: и обстановка на границе, и эти немецкие летчики, и особенно положение с укрепрайоном. «Неужели командование не знает, что укрепрайон к бою не готов? Неужели ему неизвестно, что некоторые доты не имеют вооружения и личного состава?» — спрашивал себя Железнов и не находил ответа.

Утром он написал письмо о своих сомнениях, изложив свои предложения, и направил его высшему командованию.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Яков Иванович в лагерь отдыхать не пошел, а постелил свое одеяло в сарае на свежее сено, еще хранящее аромат луга.

Заснуть он, однако, не мог: его взволновал странный ответ, полученный из Минска. На письме, в котором он сообщал начальству о состоянии укрепрайона, кто-то наискось размашисто написал: «Тов. Железнов! Это нам известно. Не паникуйте. Выполняйте то, что вам приказано». Под резолюцией вместо подписи стояла заковыка, похожая не то на букву «П», не то на букву «Н».

Возмущение охватило Якова Ивановича так сильно, что, занятый своими мыслями, он даже не услышал, как к сараю подошел широкоплечий солдат и здесь же, у стены, растянулся на нескошенной траве.

...Солнце уже висело над лесом, его лучи ярко сверкали в окнах хаты батальонного командира. Из лагеря доносилась песня. Она-то и загнала сюда этого солдата, чтобы здесь, в тиши, подальше от товарищей, наконец-то написать заветное письмецо.

На качающемся цветке запоздалая пчела собирала мед, пробовала каждую тычинку. Потом потерла лапкой головку и улетела.

«Хорошо бы сейчас к деду Гуре на пасеку!» — подумал солдат, и потянулась его мысль в родные места, в колхоз на Витебщину, на скошенные заливные луга с пахучими стогами, на широкие поля с поспевающими хлебами, где не одно лето водил он трактор.