Джонни получил винтовку
Джонни получил винтовку читать книгу онлайн
Что вам говорят слова «родина», «патриотизм», «свобода»? Какую цену вы готовы заплатить за свободу? Готовы ли вы пожертвовать собственной жизнью за родину?
Только не надо отвечать заранее известными ответами, которые уже давно придуманы кем-то и теперь считаются единственно верным решением. Пока просто подумайте, что лично вы готовы сделать ради свободы или родины.
Далтон Трамбо в своей книге «Джонни получил винтовку» как раз рассказывает о человеке, который отправился защищать эту самую «свободу» и эту самую «родину». Отправился тогда, когда он, наконец, обрел в жизни счастье и любовь…
Значит, он знал, что именно он защищает, знал, за что именно он жертвует своей жизнью. Ему было за что воевать, верно?
Так могут говорить те, кто посылает других на войну, или же те, кто уходит на войну, оставляя свои дома, родных, любимых. Но так никогда не скажет тот, кто не вернулся с войны. Жаль, что мертвецы не могут говорить.
Джонни, правда, с войны вернулся. Война забрала у него ноги и руки, забрала глаза, уши, нос и рот. Все, что осталось от Джонни – это кусок мяса, в котором упрятан разум. Упрятан надежно – ни до него не достучаться, ни самому Джонни не достучаться до всего живого мира. Джонни все равно что нет.
Но ведь Джонни есть. Где-то в этом бесполезном куске мяса упрятан настоящий живой человек. Человек, который жив и хочет быть живым. Впрочем, даже если бы Джонни захотел умереть, он бы не смог этого сделать.
Все что остается в распоряжении Джонни – это возможность вспоминать и мыслить. И, исчерпав воспоминания, Джонни начинает мыслить. Он переосмысливает свою жизнь, свою любовь. Он переосмысливает понятия «родины» и «свободы». Он, наконец, переосмысливает войну.
За что воевал Джонни? Где та свобода, за которую он заплатил своим руками, ногами, глазами и всем остальным? Что значит для него теперь родина, когда он даже не может определить, который сейчас час? Да и что это вообще за явление «война», когда обычные парни, такие как Джонни, вынуждены стрелять друг в друга, взрывать, резать, убивать и умирать, тогда как им хочется просто-напросто жить, любить прекрасных милых девушек, растить маленьких карапузов? И какую награду они получили за то, что проливали собственную кровь?
Да уж, теперь Джонни многое понял. И если бы у него была возможность, он бы сказал всем этим парням, которые отправляются сейчас на какую-нибудь войну, что такое на самом деле война, и какова истинная цена всем этим «свободам» и «родинам». Уж Джонни бы сказал им все как есть, он бы даже все это продемонстрировал на себе самом…
Только вот как связаться с внешним миром? Как можно рассказать что-то живым людям, когда в своем бесполезном теле ты упрятан надежнее, чем мертвец под крышкой гроба?
Что же делать Джонни? Ведь он просто обязан найти способ, чтобы рассказать миру о том, что ему теперь известно…
Далтон Трамбо написал одну из самых жутких книг, самых антивоенных книг. «Джонни получил винтовку» заставит вас задуматься. Вы увидите войну с той стороны, с которой, может быть, нужно видеть ее в первую очередь.
Читая эту книгу, можно смело заявить, что никакая свобода, никакая родина не стоит войны. А тот, кто считает иначе, пусть на себе испытает тяжелую участь, выпавшую Джонни.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Прощай, любимый мул, Прощай, мой верный друг…
«…Как сказал наш великий патриот, Теодор Рузвельт…»
«Не уезжай, Джо, убеги от них, а то тебя убьют и мы уже больше не увидимся».
О Карин, зачем им эта война? Они затеяли эту войну именно сейчас, когда мы нашли друг друга. Карин, ведь у нас с тобой есть дела поважнее войны. Пожить бы нам вдвоем, в собственном доме. По вечерам я приходил бы к тебе домой, в твой дом — в наш дом. Был бы у нас дом, и в нем только мы с тобой, Карин. Были бы у нас симпатичные шустрые карапузы. Это куда важнее войны. О Карин, Карин, гляжу я на тебя и думаю: тебе только девятнадцать, а ты уже такая старая, совсем старая старуха. Карин, я смотрю на тебя, а сердце мое плачет и истекает кровью.
В сумерках ребенок помолился, Солнышко за горизонт зашло…
«…как сказал наш великий патриот, Вудро Вильсон…»
И сквозь тучу мрачную Сияние серебрится…
«По вагонам! Все по вагонам!»
Когда покончим там с войной, Когда покончим там с войной…
«До свидания, сынок. Пиши нам почаще. А уж мы тут как-нибудь…»
«До свидания, мама, до свидания, Кэтрин, до свидания, Элизабет! Только не плачьте».
«Не забывай, что ты парень из Лос-Анджелеса, и да благословит тебя господь, и да ниспошлет он нам победу».
«Все по вагонам!»
Янки идут, янки идут…
«Давайте помолимся. Отче наш, иже еси на небеси…»
Не могу я молиться. И Карин не может молиться. Карин, Карин, сейчас не время молиться.
«Да будет воля твоя, яко на земли, на небеси…»
Карин, Карин, я не хочу уезжать. Мне бы остаться здесь, и быть с тобой, и работать, и копить деньги, и иметь детей, и любить тебя… Но я должен отправиться…
«…и ныне, и присно, и во веки веков, аминь…»
«Прощай, Майк, прощай, Карин, я люблю тебя, Карин».
О, скажи, видал ли ты…
«Прощай, мама, прощай, Карин, прощай Элизабет».
Все, что мы гордо прославляли…»Ты навсегда в моих объятиях, Карин…»…Чьи широкие полосы и светлые звезды…
Прощайте, прощайте. Прощай, мой сын, отец, брат, возлюбленный, супруг, прощай. Прощайте, прощайте, мать, отец, сестра, любимая, жена, прощайте и еще раз прощайте!
Над землей свободных, Над домами смелых…
«Прощай, Джо».
«Прощай, Карин».
«Джо, дорогой, любимый, крепче обними меня. Скинь свой мешок, обними меня обеими руками и держи меня крепко-крепко. Обхвати меня обеими руками. Обеими…»
Я держу тебя обеими руками, Карин. До свидания. Обеими руками, Карин, обеими… Руки, руки, руки… Я то и дело теряю сознание и не сразу прихожу в себя. Ты в моих объятиях, Карин. Я держу тебя обеими руками. Обеими руками… Обеими…
Нет у меня больше рук, Карин…
Пропали мои руки…
Обе руки пропали, Карин, понимаешь, обе…
Пропали…
Карин, Карин, Карин.
Они отрезали мои руки, обе мои руки…
О господи, о дева Мария, Карин, обе руки отрезали.
О господи, дева Мария, Карин, Карин, Карин! Мои руки…
Глава четвертая
Было так жарко, что казалось, он горит изнутри и снаружи. От жары он не мог дышать и только ловил ртом воздух. Далеко на фоне неба смутно прорисовывались очертания гор, а прямо через пустыню, приплясывая и подпрыгивая в удушливом мареве, бежала железнодорожная колея. Кажется, он и Хоуви работали тогда на укладке путей. Это было довольно забавно. Черт, опять в голове все путается… Все это он уже видел прежде. Так бывает — придешь впервые в какую-нибудь аптеку, усядешься у стойки и наперед знаешь, что, подойдя к тебе, скажет хозяин… Но неужели он и Хоуви и вправду работали на строительстве железной дороги, да еще в такую жарищу? Ну, конечно, работали. Наверняка. Все правильно. Значит, он в здравом уме и твердой памяти…
Он и Хоуви работали под палящим солнцем, прокладывали магистраль прямо чёрез пустыню Юинта. А пекло было такое, что хоть концы отдавай. И он думал — если бы хоть чуточку передохнуть, тогда, пожалуй, станет попрохладнее. Но в том-то и беда: когда работаешь с отрядом, передышек не положено. И никакого тебе смеха, никаких шуточек. Никто и полсловечка не оборонит. Знай себе вкалывают.
Со стороны всегда кажется, будто путеукладчики работают медленно. И так оно и есть — поневоле приходится медленно работать, потому что останавливаться нельзя и надо рассчитывать силы. Работаешь без роздыха, потому что боишься. Не десятника, нет — тот ни к кому не придирается. Просто боишься потерять работу, боишься, как бы другие не сделали больше. Поэтому он и Хоуви работали медленно и упорно, стараясь не отставать от мексиканцев. В висках стучало, он слышал, как сердце бьется прямо о ребра, даже в икрах ощущал сильное биение пульса. И все-таки не решался Остановиться ни на минуту. Дыхание делалось все короче, и казалось, легкие не могут вместить весь воздух, необходимый, чтоб не сдохнуть тут же на месте. Было сто двадцать пять градусов по Фаренгейту в тени, но никакой тени не было, и он словно задыхался под белым жарким одеялом и думал только об одном: остановиться — передохнуть, остановиться — передохнуть…
Объявили перерыв на обед.
Это был первый день их работы в отряде, и они думали, что всем им привезут обед на дрезине. Но никакого обеда не привезли. Когда десятник увидел, что ему с напарником нечего есть, он что-то сказал двум мексиканцам. Те подошли с котелками, в которых оказались сандвичи с яичницей, густо посыпанные красным перцем, и предложили им закусить. И он и Хоуви пробурчали что-то вроде «спасибо, не надо» и, обессиленные, повалились на спину. Вскоре пришлось лечь на живот — солнце шпарило так, что, похоже, выжгло бы им глаза даже сквозь сомкнутые веки. А мексиканцы преспокойно сидели рядом, жевали свои сандвичи с яичницей и глазели на них.
Вдруг послышался шум — мексиканцы вскочили, и тогда он и Хоуви повернулись на бок, чтобы посмотреть в чем дело. Весь отряд медленно затрусил по шпалам. Десятник остался на месте и глядел им вслед. Они спросили, куда это все вдруг побежали. И десятник сказал, что ребята решили искупаться.
Искупаться, поплавать — какой соблазн! Не раздумывая, оба помчались за остальными. Им казалось — вода должна быть где-то совсем рядом. Но пришлось пробежать добрых две мили, прежде чем они очутились на берегу мутного оросительного канала шириной футов в десять, плотно заросшего с обеих сторон кустами перекати-поля. Мексиканцы начали сбрасывать с себя одежду. Он и Хоуви недоумевали — как это они продерутся к воде через колючки? Видимо, где-то неподалеку проложена тропка сквозь заросли, иначе к воде не пройдешь. Но пока они раздевались, те уже плескались в канале, гогоча я смеясь.
Никаких тропок в колючем кустарнике не было. Им стало стыдно без толку стоять нагишом, да еще такими белокожими в сравнении с другими. Потому они вприпрыжку ринулись через кустарник и тоже плюхнулись в воду. Вода была теплая, она была как апрельский дождик и с каким-то щелочным запахом, но это никому не мешало. Он вспомнил плавательный бассейн в Шейл-Сити, принадлежащий местному отделению Христианской ассоциации молодых людей. Он подумал, что эти ребята, наверное, и в бассейне-то никогда не бывали. Ведут себя так, точно попали в самую шикарную купальню на свете. Он стоял на топком дне канавы, по щиколотку в иле. Мексиканцы выбрались на берег и стали одеваться. Купание окончилось.
Пока Джо и Хоуви добрались до своей одежды, их ноги сплошь покрылись колючками. Мексиканцев колючки ничуть не беспокоили, они их даже не вытаскивали. Иные из них уже заторопились обратно, и поэтому они с Хоуви, кое-как смахнув колючки с ног, быстро натянули брюки. Пока они протрусили две мили, обеденный перерыв окончился и пора было опять приниматься за работу.
Снова потянулись нескончаемые часы, и он и Хоуви начали спотыкаться, а потом и вовсе падать. При каждом их падении ни десятник, ни мексиканцы ничего не говорили.
