Черное солнце Афганистана

Однако главные причины военных неудач, как думал Гришин, лежат не в военной сфере, а в политической. Стали очевидны издержки от ввода в страну регулярных войск соседнего, пусть и дружественного, но чужого государства. Советское руководство и военное командование, не учло особенности восточного менталитета, проигнорировало национальный и исторический фактор.

А многовековая история Афганистана наполнена борьбой с различными завоевателями. Они нападали как с Востока, так и с Запада, но никогда не добивались победы. В сознании афганца издавна и прочно укоренилось убеждение, что любой чужестранец, который пришел в страну с оружием в руках, пускай даже с самыми благими намерениями, — это враг, это захватчик, оккупант.

Таким образом, само присутствие советских войск в Афганистане, стало не только объединяющим стимулом для оппозиционных группировок, но и важным дополнительным фактором роста национального самосознания. А это было умело использовано врагами Апрельской революции и стало главным идеологическим и политическим лозунгом патриотического и религиозного звучания. Он встретил понимание и поддержку в разных слоях многочисленной части афганского населения, особенно в сельских и горных районах. Там открыто зазвучали призы к «священной вооруженной борьбе» с иностранными оккупантами, с захватчиками, «коммунистическими колонизаторами», с нашествием безбожников, врагов ислама, неверных…

Раньше Гришин читал в специальной литературе, а здесь убедился в еще одном удивительном феномене, который характерен для людей Востока и особенно Афганистана и совсем не понятен людям Запада. Так исторически сложилось, что главными носителями высокой идеи национальной независимости являются здесь не передовые и образованные представители народа, а самые отсталые и, по европейским меркам, самые малокультурные и неграмотные афганцы, особенно горные племена. Но эти племена, к тому же, и самые воинственные и самые подготовленные к ведению боевых действий. Они и стали опорой, основным ядром оппозиции в партизанской борьбе с регулярными частями и афганских, и советских войск.

Этому в немалой степени способствовала еще одна существенная ошибка советского командования. В составе войск, которые вошли в Афганистан, большой процент составили представители среднеазиатских народов — узбеки, таджики, туркмены, киргизы. Очевидно, командование прямолинейно и наивно полагало, что воины этих национальностей быстро установят контакт с местным населением, найдут понимание у родственных народов, проживающих в Афганистане. Однако на деле это дало обратный результат…

Пуштунские племена, ставшие основой партизанского движения, многие века враждовали с национальными меньшинствами, с представителями именно этих северных народов. А появление узбеков, таджиков, туркменов из чужой страны было воспринято пуштунами, как открытый вызов. Как прямая поддержка национальных меньшинств, издавна проживающих в Афганистане — все тех же узбеков, таджиков, туркменов, киргизов, хазарийцев… В этом пуштуны увидели ущемление своих собственных традиционных прав, сложившихся устоев, подрыва своего верховенства. Этой ошибкой Москвы незамедлительно воспользовались реакционные силы, агитируя пуштунов против «неверных», усиливая неприязнь к советским воинам…

2

Александр Беляк вдоволь наплескался, смывая пот и грязь, вылез из водоема и с удовольствием растянулся на горячих досках солярия. После прохладной, почти холодной горной воды приятно ощущать знойную теплоту лета.

В этот предвечерний час в солярии было много летчиков, инженеров, техников, тех, кому удалось выкроить несколько свободных минут. Рядом с Александром лежал на спине, подставив солнцу полнеющее тело, инженер по вооружению Иван Одинцов. Тут же были Кулешов и Терентьев, оба вялые, угрюмые, еще не отошедшие от недавнего перепития. А с другой стороны расположился Хромов, светловолосый, с рыжими ресницами и веснушками. Он странно щурился, словно куда-то задумчиво всматривался.

Беляк, блаженствуя, прикрыл глаза, полностью расслабился. А мысли завертелись вокруг статьи, прочитанной в журнале. В ней шел разговор о воде. О самой простой, такой естественной, такой привычной и обыденной. Александр даже не предполагал, что она таит в себе так много таинственного и неведомого.

— В природе нет другого такого соединения, — произнес Беляк, как бы про себя, ни к кому не обращаясь. — Не существует и — все!

— Ты о чем? — спросил Одинцов, не поворачиваясь в его сторону.

— О воде! — ответил охотно Беляк. — Статью научную вчера прочел. Понимаешь, никакие другие газы, кроме кислорода и водорода, не образуют жидкость.

— Так это известно давным-давно, — вставил свое слово Хромов.

— Жидкость-то она жидкость, но особенная, со своим характером, — сказал инженер Одинцов. — Все вещества, к примеру, при охлаждении сжимаются. Но на воду этот физический закон не распространяется. При замерзании вода расширяется. И еще. Любое вещество в твердом состоянии тяжелее, чем в жидком. А вода наоборот. Лед не тонет, а плавает на поверхности. Почему такое происходит? Неясно, нет научного объяснения. Одни догадки и предположения, — и добавил: — И это очень странно, что наука до сих пор фактически не знает, что же это такое — вода!

— Вот и я о том же, — сказал Беляк. — А насчет молекулы воды слышали?

— Что ты имеешь в виду?

— А тот факт, что любой объем воды — это всегда одна молекула. Одна и только! Стакан — одна молекула, Тихий океан — тоже одна молекула.

— Иди ты! — удивился Хромов.

— Дело в том, что вода — диполь, магнитная частица с положительным и отрицательным полюсами, — пояснил Одинцов. — И все молекулы тут же сливаются в одну, плюс притягиваются к минусу, а минус — к плюсу. Но эта молекула, маленькая или большая, она, как живая, обладает еще двумя удивительными свойствами. Это память и передача информации. Вода помнит все, что было!

— В журнале пишут про уникальный опыт, который проделали ученые в Швейцарии, — рассказал Беляк. — На одном берегу Женевского озера они растворили в воде несколько молекул соли. На другом берегу зафиксировали приборами не саму соль, а память о ней. Огромная молекула большого озера приняла и сохранила память о соли во всем своем объеме. На свое магнитное поле записала. Теперь, как пишут в журнале, сколько бы ни прошло лет, а эта память никогда не исчезнет.

Кулешов локтем толкнул блаженно дремлющего Терентьева.

— Слыхал?

— Чего?

— Вода помнит все, что было!

— Ну?

— Вот те и ну! Выходит, правильно майор сделал, что вылил ту спиртягу, — шепотом произнес Кулешов. — Сколько ж мы тогда всякой гадости наболтали, а? Спирт был с водой, а она все-все запоминала! Мы б ее, представляешь, с той гадкой информацией себе в нутро залили бы. А ты вместо благодарности майору, зарычал, взбесился, схватил гранату и поперся к нему…

— Я ж повинился уже, прощения просил.

— Выпороть тебя надо, а не прощать! И морду набить.

— Нету такого закона, чтоб пороть и морду бить.

— Счастье твое, что нету, — сказал Кулешов. — А на будущее заруби себе на носу: когда пить будем, то обязательно хорошие слова произносить надо. Вода и водка все запоминают. Усек своими мозгами?

— Ага, — Терентьев кивнул.

— А теперь соображай! Не зря же люди тосты и пожелания разные произносят насчет здоровья и долголетия, когда чокаются стаканами. Водка, понимаешь, тоже, наверное, запоминает всю такую информацию и в нутро твое несет, как приказ всему организму жить долго и работать на полную мощность без капитального ремонта. А когда пьем с матюганами, организм ничего воспринять не может от такой глупой информации и начинает расстраиваться да огрызаться болезненными проявлениями. Ты, вот, до сих пор очухаться не можешь?

— Не могу, это точно, — Терентьев мрачно кивнул.

В солярий заглянул посыльный и громко прокричал:

— Кто из первого звена? Срочно в штаб!

3

Приказ был краток.