Ах, война, что ты сделала...

Ротный дал команду, и в отверстие полетела граната. Под землей закашляли, зачихали.

— Выходите по-хорошему! В последний раз предупреждаем! — Никто не вышел. — Бросай еще гранаты!

Когда мы только начали воевать, столкнулись с хитрой тактикой душманов. Уходя от нас или прорываясь через окружение, они защищали себя толпой женщин и детей и, прикрытые живым щитом, уходили в полной уверенности, что мы по ним стрелять не будем. Сначала так оно и было, но потом нам сняли все ограничения, и мы, не задумываясь и не жалея никого, стали открывать огонь на поражение. Сейчас был такой же случай — моджахеды загнали с собой под землю мирных жителей. Когда пыль от взрыва осела, мы увидели разорванные человеческие тела. Здесь же из земли торчали стволы автоматов и приклад «бура».

Солдаты, стоявшие у противоположного края подземного убежища, услышали под землей снова какой-то шум, люди отходили подальше от места взрыва.

Снова в отверстие полетели гранаты. Дикие крики, кровь, пыль, серым слоем оседающая на шевелящиеся, копошащиеся, дергающиеся человеческие тела.

Под землей кто-то еще оставался. Но они уже не смогли бы вырваться из подземного плена — с двух сторон ходы оказались завалены взрывами. Мы спокойно перекурили, сели на БТРы и уехали.

…Снова запросил ротных: все ли нормально? Они ответили, что идут с разных направлений, соединяясь в общую колонну. Доложил и командир 5-й мотострелковой роты старший лейтенант Михаил Бондаренко. Ориентир — горящий на обочине дороги автомобиль — по докладам прошли все. Дал команду обозначить себя ракетами зеленого света. Сосчитал — 3 ракеты в небе, что соответствовало трем ротам. Снова залез внутрь БТРа. Прошло несколько минут, и вдруг я услышал в наушниках голос Бондаренко:

— Всем команда: «Земля!»

— Что случилось? Вьюга, ответь!

Но Михаил подавал команды, не отвечая на мои запросы, а это могло означать лишь одно, что начался бой и ротный руководил личным составом подразделения.

— Я — Вьюга-55, — снова раздался в рации его голос. — Я — Вьюга-55, веду бой! Душманы подбили переднюю и последнюю «коробочки».

— Михаил, что случилось? Где ты?

Но Бондаренко молчал. Наконец мы услышали друг друга.

— Где ты? Обозначь себя сигнальными ракетами!

— Обозначил!

— Обозначь еще!

— Снова обозначил!

— Я не вижу твоих ракет!

Как выяснилось потом, Михаил, следуя по своему маршруту, сориентировался на другую горящую машину, свернул на проселочную дорогу и ошибочно ушел в другом направлении в горы, которые не пропускали даже радиоволны. Ушел так далеко, что и сигнальные ракеты не были видны. А в том районе находилась банда моджахедов. В полной темноте они подбили первую и последнюю машины в колонне, рассчитывая в панике и неразберихе расстрелять роту в упор, но Михаил, опережая их, сам повел личный состав на них. Бой был скоротечный. Впервые подразделение вело схватку в горах ночью, и я с ужасом думал о предстоящих потерях и ответственности за ее результаты. Жалко было ребят, и если что случится, то и с меня спросят, как с исполняющего обязанности комбата.

— Как получилось, что рота заблудилась на ровном месте? Как это я докомандовался до такого? — терзал я себя вопросами и не находил на них ответов. — Хоть бы все было нормально, а то закончится моя военная карьера. Снимут с должности, возможно, и осудят, какой позор будет!

Я готов был рвать волосы на голове, чтобы исправить ошибку, но Михаил вновь потерялся и уже достаточно долгое время не отзывался.

Я выслушал от комбрига все, что он думал обо мне. По своей более мощной радиостанции он запросил Бондаренко и потребовал от офицера-артиллериста, который был от управления бригады вместе с ротным, «привязаться» к местности и выдать топографические координаты роты. Но и капитан ничего не смог сделать в окружении гор при полном отсутствии в темноте каких-либо ориентиров. Снова выматерившись и обругав меня, комбриг поставил задачу на поиск роты. Я понимал, что этот приказ был дан от бессилия и безысходности, но перечить не имел права.

«Сейчас осталось еще нам заблудиться!» — думал я, разворачивая две мотострелковые и одну танковую роты в обратном направлении. Шли между двух маленьких кишлаков, как вдруг раздался мощный взрыв. Колонна стала объезжать танк, но подорвался второй, потом БТР, еще один. Я остановил колонну, осторожно подъехал к подорванному БТРу командира взвода. Оседала пыль, пахло дымом и гарью. Из «коробочки» никто не выглядывал, его правое переднее колесо от взрыва улетело куда-то далеко, в темноту.

«Неужели все погибли?» — с ужасом подумал я.

Перепрыгнув на стоящий БТР, заглянул внутрь. Увидел, что там кто-то копошится. Потом из люка появилось лицо командира взвода. Он волок за собою что-то тяжелое и бесформенное. Мне даже стало не по себе. Но это оказался жирный трофейный баран, правда, уже мертвый. Лейтенант рассказал, что, желая покормить своих подчиненных свежим мясом, он в одном кишлаке прихватил с собой эту живность. Запихал его под ноги в нишу, а сам сел на сиденье справа от водителя, для пущей надежности прижав барана ногами, чтобы тот не дергался. Мощный взрыв фугаса разорвал броню БТРа по шву. Большой кусок брони вошел в барана и застрял в туше. Лейтенант стоял над мертвым животным, долго рассматривая вынутый из него осколок железа, который по всем правилам боя предназначался ему.

Мы боролись с фактами грабежей в кишлаках, в том числе и с хищением животных у местного населения. И вот лейтенант совершил то, за что его следовало бы наказать. Но делать это мне почему-то не хотелось, потому что именно благодаря сворованному барану офицеру сегодня была дарована жизнь. Я доложил о подрывах комбригу.

— Скажи, где находишься?

Доложил место остановки колонны по условным координатам топографической карты.

— Разворачивай батальон в обратную сторону, выводи роты к КП бригады и молись, чтобы ни с кем ничего не случилось. Запомни: за роту ответишь ты!

Соединив гусеницы на подорванных танках и починив БТР, мы стали разворачиваться. И снова взрыв. К счастью, жертв не было, а натягивать гусеницы в боевой обстановке танкисты научились быстро.

Всю ночь я был в напряжении. Дремал, сидя в БТРе, не снимая с головы шлемофон. Из пятой роты не поступали никакие сигналы. В эфире — тишина.

«Что с ротой? Где она? Как там дела?»

Утром, только рассвело, к командному пункту бригады подошло подразделение, которое доставило нам столько волнений. Спрыгнув с БТРа, к комбригу подошел ее командир, Михаил Бондаренко, как всегда, спокойный, улыбающийся, уверенный в себе. Только красные и уставшие глаза, осунувшееся лицо красноречиво говорили о том, что сегодня у ротного была очень трудная ночь. В технике спала пехота. Взводные и прапорщики занимались своими делами: считали трофейное оружие и боеприпасы, решали вопросы с питанием. Радостно шутили, потому что наперекор всему они все остались живы. И в то же время просто и обыденно говорили о таких вещах, которые любой несведущий человек посчитал бы бредом. Но мы были из того времени, той жизни, и понимали друг друга с полуслова.

Как стало ясно из разговоров, появление советской роты для душманов было полной неожиданностью, как и для нас — встреча с ними. По приказу ротного личный состав стремительно ворвался на душманские позиции и в рукопашном бою уничтожил хорошо вооруженный отряд бандитов. Рота впервые за период ведения боевых действий взяла такой богатый «урожай» трофеев: 2 миномета, пулеметы ДШК с прицелами для ведения огня по воздушным целям, автоматы, винтовки и многое другое. И, самое главное, что в этом бою не погиб ни один наш солдат.

Будучи уже заместителем командира полка, читал служебные характеристики на прибывающих в часть офицеров-афганцев. В них писалось, что тот или иной принимал участие в 10–15 боевых операциях, иногда больше, но чаще — меньше. Всегда удивлялся: и это всего за два года? Это чем же они тогда занимались там все остальное время? Хотя, конечно, по большому счету на войне хватало и одного боя для смерти и впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Каждый бой, с его жертвами, кровью, острыми ощущениями, всегда страшен и неповторим.