Что было, то было (повести, рассказы)

— Ничего…

— Новешенька!

— Какого роду войско-то?

— Видишь, зеленые петлицы. Пограничник, значит.

— Что ж, беру.

— Вот спасибо тебе.

— Ярушник без ряды.

— Что?! Да ты в своем уме?! — взъярилась Ирина.

— Что это такое — ярушник? — спросила у нее Ольга.

Ирина объяснила:

— Да такой кругленький хлебец из ячной муки. Килограмма полтора-два.

— Смеется он, жадюга?!

— Вертай шинель! — наклонившись, протянула руку Ирина. — И катись ко всем чертям, поганец! Еще говорит — «русский человек».

— Ну-ну, полегче ты, беженка! — оскалился коновал. — Может, еще краденая…

Ирина окончательно вышла из себя:

— Да ты знаешь, где сейчас этот лейтенант, чья шинель?! Кровь проливает в бою за твою поганую душонку! А его жена вон в пути родила… Голодная вместе с ребенком. Уматывай с глаз долой, паскуда!.. Русский он… Фашистом от тебя воняет!..

Мужик нырнул под состав. Поостыв немного, Ирина сказала:

— Да, это не твой Михалыч… Разные люди-то… Гад какой-то!

Другая в то утро встреча выручила их.

Через несколько путей от состава товарняка прогрохотал и остановился воинский эшелон.

Саша накричался и заснул. Ольга сидела у двери, глядела на высыпавших из теплушек бойцов. Не оборачиваясь, задумчиво сказала:

— Узнать бы, как там, на фронтах…

Ирина после сердитого разговора с коновалом завалилась в угол на сено.

— Одичали мы с тобой, ничего-то не знаем, — откликнулась она, вставая. — Там новый эшелон? Сейчас схожу к бойцам за новостями… А жра-ать хочется!..

Ирина спрыгнула на землю, ушла. Ольга прилегла на сено.

Минут через двадцать послышался голос Ирины:

— Оля! Выгляни!

Ольга увидела Ирину с ношей в руках. Ахнула:

— Как это ты?!

— Мы спасены! Смотри, что я принесла! — Она подавала, с тихой радостью приговаривая: — Вот тебе кулек вкусных-превкусных ржаных солдатских сухарей. Ты понюхай, понюхай! Тут — сахар. Сладкий сахар. Правда, маленько. Еще держи — говяжьи консервы. А это — пюре гороховое.

— Ой!.. Ты что, ради Христа напросила? — все еще не верила своим глазам Ольга.

— Подобрее Христа человека встретила! Стою, гляжу на красноармейцев — вдруг, слышу, кричат: «Ира!» Подбегает младший командир — улыбка во все лицо. «Славка!» И я — в слезы. Двоюродный брат. Самый младший из всех нас двоюродных и самый-самый боевой. Я ему про нашу беду, про голодовку… Он мигом раздобыл все это… Пойду еще туда. Ему-то нельзя отлучаться — вот-вот эшелон двинется. Они из… — наклонилась, шепнула: — из Архангельска. На фронт торопятся.

Ирина снова направилась к эшелону. Ольга видела, как навстречу ей кинулся боец. И только успел сунуть что-то в руки — раздалась команда: «По ваго-нам!» Он торопливо обнял Ирину и уже на ходу, подхваченный товарищами, заскочил в вагон-теплушку. Ирина стояла на путях и махала рукой, пока эшелон не скрылся.

— Уехал наш Славка, — вздохнула она, вернувшись. — Что-то так жалко его! Воевать ведь… А им хоть бы что. Веселые, будто на праздник собрались… Это подарок твоему шпингалету. — Она подала новые байковые портянки. — Сказал, только с уговором, чтоб считали его крестным. А мне карточку дал на память. Красавец он у нас, Славка. Глянь.

На снимке двоюродный брат Ирины был не в пилотке, как сейчас, а в фуражке, с сержантскими треугольниками на петлицах гимнастерки. Красавцем вроде бы нельзя назвать, но лицо приятное — выразительные губы, брови вразлет.

— Что ж, такого-то можно принять в крестные, — улыбнулась Ольга.

— Э, нам паровоз подают! — обрадовалась Ирина. — Дай-ка чайник, кипятку наберу, пока он прицепляется. Уж попьем мы сегодня по-довоенному!

Ольга подала чайник, и Ирина, брякая крышкой, побежала вдоль состава к паровозу.

Отправились не сразу. Еще с полчаса стоял состав неподвижно на стальных путях Всполья. За это время Ольга и Ирина увидели такое, чего лучше бы и не видеть.

Подошел санитарный поезд. К платформе примчались машины «скорой помощи» с красными крестами, крытые брезентом и открытые грузовики. Санитары в белых халатах торопливо принимали из вагонов на носилки и грузили в машины раненых. Их вид был удручающ: у одного вся голова в бинтах, у другого — грудь, у того — ноги… Стон, запахи лекарств доносились через пути до состава с товарняком.

Ольга порывалась бежать к санитарному поезду:

— Вдруг там из наших кто… из пограничников!.. Пойду я…

Ирина вразумляла:

— Не выдумывай! Там их сотни. Попробуй найди… Отстанешь еще.

Ольга, может, и не послушалась бы Ирины, да помешал свисток паровоза. Пришлось забираться в вагон. И только теперь они по-настоящему увидели, что и в соседних вагонах и в дальних — всюду были такие же неприкаянные пассажиры и тоже спешили занять свои «плацкартные» места.

Опять застучали колеса свою нудную нескончаемую песню. И хотя они уносили все дальше от фронта, от смертельного зарева, Ольга, насмотревшись на выгрузку раненых, снова впала в уныние. С каким-то тупым безразличием позже в пути она следом за Ириной пересядет с этого состава — у него другой маршрут — на новый, с того под ругань крикливого железнодорожника, любителя порядка, сойдет и усядется в пристанционном скверике на примятой зеленой мураве. Ирина будет чертыхаться, клясть Гитлера и войну. Ольга же, в каком-то дремотном состоянии, покачивая Сашку, не проронит ни слова. Потом они пройдут к пассажирскому поезду. Ирина из всех проводниц выберет одну постарше, посердобольней и уговорит ее пустить их к себе в вагон. Сколько-то прогонов они промчат с шиком, хотя и в душной тесноте. Еще сутки в маленьком вокзале — и снова товарняк, попахивающий навозом. День и ночь грохот колес. Бездумье. Сонь. Даже крик своего ребенка кажется далеким, чужим…

В себя Ольга пришла на песчаном берегу широкой реки, через которую их переправил в карбасе горбатый перевозчик. Она увидела воду с солнечными зайчиками, обрадовалась:

— Давай умоемся, Ира!

Ирина ответила шуткой:

— Мы с тобой вон какие — Двина замутится.

— Это — Двина?

— Да, Северная Двина. Моя родная речушка. На ней выросла.

— А нам далеко еще?

— С час езды.

— На чем же мы?

— На лошади. Скоро наши приедут. Я по телефону с почты заказала.

— Когда успела?!

— А покуда ты Сашку в вокзале кормила.

— У меня какой-то провал был. Ничего не видела.

— Давай умывайся. Я Сашеньку побаюкаю. Не спит? Ну-ка иди, иди к тете, маленький наш странничек. У-гу!.. Не разумеешь ты ничегошеньки. И тебя надо бы пополоскать вон тут, в теплой кулижке. Не заплакать ли собираешься? Теперь нам это ни к чему. Ты ж умница у нас.

Ольга ногой притронулась к воде, радостно вскрикнула:

— Ой, вода!.. Не могу, искупаюсь я, Ира. Никто не подойдет? Ты покарауль.

— Купайся, не съедят.

Ольга разделась, шагнула в прохладную воду, окунулась по плечи. Река струилась ровно, спокойно. Вдали, в низовье, на водной глади, будто плыли куда-то в зыбком от зноя воздухе зеленые островки.

Ирина, убаюкав Сашу, уложила его на песок и тоже залезла в реку. Прижалась к Ольге, шепнула:

— Красивая бабенка ты!

Забрела глубже, плюхнулась в воду. Поплыла легко, играючи. Ее сносило течением. А она, повернувшись лицом в сторону Ольги, звала:

— Плыви сюда! Хорошо как!

— Боюсь! — ответила Ольга и ладошкой ударила по воде. Перед нею в брызгах выросла радуга и тотчас погасла. — Не заплывай далеко! Течение-то быстрое!

— Ничего! Я не трусиха! — отфыркиваясь, кричала Ирина. Повернула обратно. Ее сильно снесло. Выбралась на мель, побежала к Ольге, высоко поднимая ноги, разбрызгивая воду. Голова была закинута назад, лицо — счастливое. Она уцепилась за Ольгу и потянула ее на глубину. Та визжала, вырывалась:

— Боюсь, Ирка! Отстань!

Ирина хохотала и еле утихомирилась.

— Хватит. Давай одеваться. — И первой пошла к берегу.

Когда оделись, Ирина заметила, что Ольга снова приуныла. Не тая улыбки, спросила: