Подполье на передовой

- Не волнуйся, Аза, - успокаивает Виктор. - Все чин чином. Пропуск проверяли. Ничего, годится. А по пути попался этот обер. Ну, мы его тоже в порядке проверки отправили к прабабушке. А планшетик прихватили.

Заметив, как побледнела Аза, поспешил добавить:

- Да ты не беспокойся. Мы его в запретной зоне. Так что жители не пострадают, их же там нет. А тело в развалины затащили, щебенкой присыпали. Полный порядочек.

И подмигнул Борису. А тот и расцвел. Ох, Борис!.. Хотя бы скорей отец... Ночью и сегодня весь день разбирала бумаги из планшета. Какой-то приказ, обязательно надо отцу показать. Кажется, намечается массовый угон жителей в Германию.

...Все это в томительном и тревожном одиночестве пережила и передумала Аза и теперь несказанно обрадовалась подругам.

- Что это вы такие нарядные? Ну, прямо на бал.

- А мы на бал и готовимся, - засмеялась Майя. - Аллее официрен будут танцирен!

- Не трещи, - прервала Майю Нила. - Бал у немцев будет в железнодорожном клубе. По случаю рождества. Сделать бы там мышеловку. Прихлопнуть разом.

- Хорошо бы. - Аза задумалась. - "Аллее официрен будут танцирен".

С грустью оглядела девушек.

- Ты чего? - насторожилась Нила.

- Трудно вам, девочки. - Аза смотрела на Нилу и Майю. - Я бы не смогла так.

Нила строго возразила:

- Смогла бы. Так нужно... Сегодня была со светским визитом у этого офицера по особым поручениям... Будем, говорит, конфеты кушать, и подошел к буфету. Отвела я глаза, вижу: на столе какой-то список. Поднялась я, вроде за альбомом потянулась, а сама в список заглядываю. Читаю фамилии. Ну, а вид у меня, наверное, такой был, что немец сразу подошел, глянул на меня, на список и смеется:

- Партизанен! - говорит. - Арест. Пах-пах! Капут!

Потом он сел напротив меня и говорит:

- Пугаться не следует. Вас никто не тронет.

Взял со стола список, погрозил мне пальцем, сам смеется. Посмотрел на часы и говорит, что ему пора... Род занятий своих маскирует. Из списка я десять фамилий запомнила. Как вышла от него, сразу кинулась записать хоть на чем-нибудь. Пока стала записывать - семь вспомнила, а остальные, хоть убей, забыла.

Нила достала откуда-то из-за пояса лоскут бумажки, протянула Азе.

- Держи. Передашь Степану Григорьевичу. Остальных постараюсь вспомнить.

- У меня тоже сведения для Степана Григорьевича. Передай ему. От Ганса, ну этого генеральского адъютанта, узнала, что будет облава на улице Новобазарной, третий дом от церкви... Немец и говорит, чтобы я по этой улице не ходила... Так сказать, боится за меня, - Майя грустно улыбнулась. - Людей надо предупредить.

Аза порывисто обняла Нилу и Майю.

- Умницы вы мои, отчаянные. И папа очень хвалит вас... Вот только... - она запнулась на полуслове, не стала говорить, что тревожится за отца. Зачем их еще расстраивать? И своих тревог полно. Вздохнув, закончила:

- Вот только Борьки нет. Насчет партизанской квартиры - надо немедленно сообщить.

- Что же делать? - Майя на миг задумалась.

- Только не вздумай сама туда идти, - остановила ее Аза.

- Нет, нет... Я Петьке Растригину скажу, а он все знает.

Аза молча обдумывала. Она знала Татьяну Федоровну Растригину - та нередко бывает у отца. Она связная.

- Ну, что ж. Попробуй, Маечка.

К вечеру сестры ушли. Они не заметили, как чуть отодвинулся угол занавески в соседнем окне и как Бабкин пристально глядел им в след, пока они не скрылись за углом.

Норд-ост

Шел декабрь. Обычный для этих дней морозец в 5-7 градусов при норд-остах зверел. Холод был почти невыносимым.

Закутанный, как кукла, часовой окоченело прижимал к груди автомат и, приткнувшись в уголке под крыльцом комендатуры, тихонько напевал мотив какой-то песни. Он настороженно поглядывал на вход в комендатуру, боясь прозевать начальство, и опять возвращался к своим мыслям. Ну, на кой черт ему, Кольке Жирухину, бравому и пронырливому парню, умевшему по службе ладить со всеми, - а работал он писарем в пароходстве, - зачем ему надо было лезть в эту немецкую комендатуру? А все она, стерва, Валька. Если б тогда, в сентябре, не напился у нее и не заночевал - все было бы по-другому. А теперь записался в "краснопогонники". Хуже чем фашист. Жирухин зло выругался. Он вспомнил, как грузил людей в душегубку, а потом вытаскивал оттуда трупы. Вспомнил и расправу у кирпичного завода. Жирухина опять преследовала картина расстрела военнопленных в Цемесской долине - их там было 500 человек - в ушах звучат выстрелы, крики, стопы, проклятия. И красная от крови вода в противотанковом рву, и высокая фигура эсэсовца Николауса, бегавшего с парабеллумом вдоль рва, хватавшего окровавленными руками головы еще шевелящихся и барахтающихся людей и стрелявшего в изможденные, обезображенные лица казненных. Жирухин судорожно сжался. И тут уже другая картина - расстрел коммунистов. Пожилой седоусый рабочий, обнаженный до пояса, стоящий по колени в грязной воде траншеи, его требовательный голос:

"Что ж ты стоишь? Стреляй, фашист!"... И трупик ребенка, приколотый фашистским штыком к груди матери... Жирухин прыгнул и побежал, но что-то вернуло его назад, и он заметался вокруг крыльца. Ему было страшно. Он боялся этих видений, боялся расплаты. Среди "краснопогонников" ползли слухи: на Стандарте убили полицая, в Мефодиевке повесили другого. Где эти люди, которые им мстят? Добраться бы до них... На смену страху приходит дикая злоба. Проклятый сопляк дал адрес партизанской квартиры возле церкви. Пошли и напоролись на засаду. Пятерых дружков похоронили, а партизан так и не взяли. И этот, Кукоба, из Абрау-Дюрсо. Ну, думали, есть ниточка - размотается клубок. Ни черта; Уже на что Михель зверюга, а так ничего и не вытянул, Жирухин вспомнил, как стоял Кукоба с петлей на шее, смотрел страшными, побелевшими глазами и глухо мычал открытым черным ртом, из которого перед казнью гестаповцы вырвали язык...

"Так, так вам и надо! - злился Жирухин. - Всех перевешаем! Всех!"

Этот бред прервала команда - начальник караула привел смену. Скорее в казарму, к теплой печке. Там под матрацем припрятана бутылка лютого первача. Оглушить себя, похлебать холодного супа - и спать. К черту все эти переживания. Вон "святая троица": Сечиокно, Вдовиченко, Стаценко - всегда им весело. Все смеются. И этот стригун Карпов к ним льнет. Белоручки! На черновой работе их никогда не бывает. Все повыгоднее дельце находят. Вот и сейчас, должно, что-то выгодное обтяпали и теперь насчет дележки соображают. Ну, и черт с ними. А шарффюреру насчет этой кучки все одно доложу. Чтоб не очень... Что "не очень", Жирухин не додумал - самогон сделал свое дело.

...А "святая троица" действительно новое "обтяпала дельце". Они да еще двое "краспопогонииков", имея пропуска в запретные зоны, ходили в ближайшие тылы немецкой обороны, пробирались даже в расположение частей второго эшелона, и шли к Островерхову, начиненные разведданными. Часть сведений удавалось передать советскому командованию, и тогда горели нефтехранилища, взрывались бензобаки, взлетали на воздух склады боеприпасов, засекреченные береговые батареи.

Эти сведения островерховцы передавали через связных в партизанский отряд, которым командовал секретарь крайкома партии А. А. Егоров, а партизаны доводили их до советского командования. В докладной записке в Южный штаб партизанского движения А. А.Егоров сообщал: "Островерхов с помощью организованного им населения города Новороссийска давал нам сведения о расположении немцев в городе".

Островерхов нуждался в топографической карте города, чтобы наносить на нее огневые точки противника. Эти данные пригодились бы при наступлении наших войск.

Григорий Сечиокно, дежуривший в комендатуре, присмотрелся, куда кладут ключи от сейфа, где хранилась карта города. Ему удалось похитить запасной ключ. Сутки прошли в тревожном ожидании: обнаружат или не обнаружат немцы пропажу? Но все было тихо. И вот в одну ночь Сечиокно, снова дежуривший в канцелярии, открыл сейф, взял карту, закрыл сейф и положил на место ключ.