Моторы заглушили на Эльбе

— Теперь жди «гостей», — предупредил Марычев.

Атакованные краснозвездными истребителями, фашистские летчики не рискнули пикировать вторично и, беспорядочно побросав бомбы, повернули на запад. Артналет же продолжался.

Противник перенес огонь в глубь нашей обороны. Снаряд разорвался вблизи самоходки Марычева. Осколки застучали по броне. Для рядового Плясухина это был первый в жизни разрыв вражеского снаряда, посланного, как ему казалось, именно в него. Он испуганно прижался к Сытытову, как, должно быть, когда-то в детстве прижимался к матери.

— Спокойно, Андрюша! Мы в надежном укрытии, — склонившись к заряжающему, сказал Сытытов, но так, чтобы не услышали товарищи. — А когда выйдем из укрытия, от прямого попадания снаряда нас спасет Петро: он настоящий ас! Умеет маневрировать.

— Танки! — крикнул Ханукович. — Один, два, три, — считал он про себя, — …шесть. Однако, многовато для начала.

Справа и слева от участка обороны батальона, который поддерживала батарея Хануковича, также показались танки и цепи вражеской пехоты. Но внимание командира батареи было приковано к тем, что шли в атаку прямо на его огневые позиции. Гитлеровцы, очевидно, не предполагали, что на этом участке у русских появятся самоходки. Их танки шли в атаку самоуверенно, нахально, не рассчитывая, что встретят настоящий отпор. «Огнем с большой дистанции заставлю залечь пехоту, а затем ударим по танкам», — прикинул в уме комбат и передал команду экипажам:

— Всем! Осколочным по пехоте противника… Огонь!

В боевых порядках фашистов поднялись султаны взрывов. Открыла огонь и наша артиллерия. Заметались фигурки вражеских солдат, цепь нарушилась, пехота прижалась к земле. Однако танки с крестами на броне по-прежнему шли вперед развернутым строем, на ходу ведя огонь.

— Всем! Всем! — скомандовал Ханукевич. — Выйти на ОП номер два!

Самоходки вырвались из укрытий, устремились на новые, заранее подготовленные огневые позиции. Приняв команду, Тавенко на предельной скорости погнал свою машину и, достигнув обозначенного места, резко остановился. Сытытов уже приметил подходящую цель: вражеский танк, пытаясь преодолеть первую траншею, несколько развернулся, подставил свой борт.

— Петя, родной, доверни чуть правее! — крикнул Сытытов. Тавенко тотчас исполнил просьбу товарища.

— По танку противника, семьсот, бронебойным… Огонь! — скомандовал Марычев.

Сытытов поймал цель, нажал на спуск. Выстрел! Вражеский танк развернулся пушкой на запад и застыл.

— Молодец, Игорь, добавь ему перцу! — воскликнул Тавенко.

— Андрюша, бронебойный!

— Готов!

— Огонь!

Второй снаряд угодил в корму танка, и тот загорелся. Остановился еще один танк, подбитый кем-то из самоходчиков. Остальные машины врага повернули вспять.

— Смотрите, драпают! Это они от нас бегут, Андрюша! — ликовал Сытытов, посылая снаряд за снарядом вдогонку гитлеровцам. Пламя охватило еще одну вражескую машину.

— Игорь, твоя работа? — спросил Тавенко.

— Нет, в этот я не стрелял. На первый раз хватит нам и одного, — возбужденно ответил Сытытов.

Артиллерия противника открыла запоздалый огонь по самоходкам. Ханукович подал команду отойти на основные огневые позиции. Сделав еще несколько артналетов, враг притих.

Комбат вызвал к себе командиров машин.

— Неплохо действовали все экипажи, — сказал он. — Команды выполнялись быстро, самоходки умело маневрировали и занимали огневые позиции. Отличились экипажи Марычева и Новожилова: подбили по одному танку.

— А третий? — спросил кто-то.

— Третий на счету артиллеристов стрелкового полка, — пояснил Ханукович и продолжал! — Повреждена одна САУ, механик-водитель и заряжающий ранены. О результатах боя я доложу командиру полка. Буду просить его представить отличившихся к награде. Думаю, капитан Пузанов, который был с нами в бою, поддержит меня.

— Безусловно, — сказал Пузанов.

— Пойдут ли фашисты еще раз в атаку сегодня, не знаю, — рассуждал командир батареи. — Однако надо быть готовыми ко всему. А сейчас — по местам!

На следующий день противник активности не проявлял. Видимо, атака, предпринятая им накануне, была последней попыткой добиться успеха имевшимися силами и средствами.

Самоходчики совершенствовали свою оборону, ближе знакомились с пехотинцами. О первом боевом успехе батарей Хануковича и Филюшова, принимавших участие в отражении атаки гитлеровцев, мы вечером рассказывали во всех экипажах. Лейтмотивом бесед была мысль о том, что наша самоходка — грозный противник для вражеских танков.

В сосновой роще у одинокого домика стоял штабной автобус. Рядом — палатки управленцев, штабистов, политработников. А вот эта — для девушек. Их в управлении четверо: машинистка Даша Хлебникова, радистка Лена Цаплева, экспедитор Таисия Моденова и повар Катя Мотовилова.

В то утро я поднялся позже обычного: ночью был в 3-й батарее, проверял посты. Пузанова и комсорга полка Коли Мурашова — моих соседей по палатке — уже не было: ушли в батарей рассказать о последних новостях, принятых по радио.

Из открытой двери автобуса доносился стук пишущей машинки: Даша печатала строки приказов, донесений, а может быть, наградных листов, которые мы с командиром просматривали накануне.

После завтрака, принесенного ординарцем Мишей Швецовым, я пошел к командиру полка.

Кириллов рассказал о совещании у командира 25-го стрелкового корпуса генерал-майора А. Б. Баринова. Генерал сообщил, что, по данным разведки, противник подтягивает войска, готовится сбросить нас с плацдарма. Комкор потребовал быть наготове, но подмогу не обещал. «Мне ее не обещали, и вам из моего резерва нечего подбросить: рассчитывайте на свои силы».

— Что собираешься делать? — немного помолчав, спросил меня Кириллов.

— Надо ознакомиться с документами, подумать о расстановке политработников и коммунистов при решении задачи, определенной нам командиром корпуса. А там вернутся Пузанов с Мурашовым — поговорю с ними. Скоро первомайский праздник, необходимо провести работу в батареях по разъяснению призывов ЦК ВКП(б).

— Хорошо. А я поеду к Филюшову и Хануковичу: уточним вопросы взаимодействия со стрелковыми батальонами. Тебя прошу побывать у Куницкого.

— После обеда выеду, там и заночую.

― Не возражаю.

Получилось так, что с момента занятия обороны на плацдарме мне ни разу не удалось побывать в 4-й батарее. Приехал туда лишь 26 апреля. Батарея занимала огневые позиции на южной окраине села Кульчин. Самоходка командира была замаскирована в окопе возле крайнего домика. Выслушав комбата, я рассказал о разговоре с командиром полка, о цели своего прибытия. Мы с Куницким побывали у командира стрелкового батальона, уточнили варианты огневой поддержки пехоты на случай атаки противника. Затем до поздней ночи беседовали с людьми. Возвратились уставшие и сразу уснули.

Разбудила меня артиллерийская канонада. «Началось!» — мелькнула первая мысль.

— Где Куницкий? — спросил ординарца.

— Разговаривает по рации с командиром полка.

Куницкого застал возле самоходки — он отдавал какие-то распоряжения своему экипажу.

— Что сказал командир полка?

— Приказал держать связь со стрелковым батальоном и действовать согласно плану взаимодействия. Просил передать, чтобы вы остались в нашей батарее.

— Хорошо. Пойдемте к командиру стрелкового батальона.

По всей линии переднего края рвались вражеские снаряды. Били и наши пушки по ранее разведанным огневым позициям немецкой артиллерии. Пока еще невозможно было, да еще с крайней южной точки плацдарма, определить направление главного удара противника. Ничего нового не удалось узнать и у командира стрелкового батальона: он получил лишь приказ быть готовым к отражению атаки. С тем и возвратились на батарею.

— Танки! — доложил наблюдатель.

Противник прекратил артогонь. Вдоль дороги к селу двигались три вражеских танка и редкая цепь пехоты. Когда они приблизились, Куницкий приказал открыть огонь бронебойными и осколочными снарядами. Попав под взрывы, пехота залегла, а танки попятились и укрылись за складками местности.