И снова утро (сборник)

Возле нас остановилась санитарная машина. Рядом с шофером сидела женщина в форме майора. Как выяснилось, женщина была военврачом. Она вышла из кабины и подошла к нам, крикнув санитару по имени Алеша, чтобы он принес носилки. Врач осмотрела раны, сменила повязку и сделала укол. Потом мы с Алешей перенесли Миладу на носилках до санитарной машины.

— Ну вот и пришло время расставания. Прощай, Хория!

Она впервые произнесла мое имя. Я думал, что она его не запомнила.

— До свидания, Милада! Дай мне твой адрес. Я тебе напишу…

— Даже если я и доживу до конца войны, то… У меня нет адреса, куда ты мог бы написать… Лучше дай мне твой адрес… Если не умру, я напишу тебе.

— Обещай, что напишешь, Милада.

— Обещаю.

Я написал ей свой адрес на листке из блокнота, найденного в планшете гитлеровца.

— Знай, Милада, даже если ты не напишешь мне, я все равно приеду, чтобы отыскать домик в Малой Стране с красными и голубыми цветами в саду на Гелиховой улице.

Милада закрыла глаза, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.

— Прощай, дорогой!

— Всего хорошего, Милада!

Алеша закрыл дверцу, и машина тут же двинулась с места. Шофер вел ее среди грузовиков, и не успел я опомниться, как санитарная машина, увозившая Миладу, скрылась из виду.

Самая короткая дорога до города шла через болото. Но мне она показалась длинной. У меня было такое чувство, что за эти двое суток я пережил больше, чем за все предыдущие годы.

На велосипеде я доехал до города за двадцать минут. Оказалось, что город занят авангардом румынского кавалерийского полка. Улицы города были пустынны. Шторы на окнах задернуты, жалюзи на витринах магазинов опущены. Но, как это обычно бывает в городе, занятом частями наступающей армии, из-за штор и жалюзи выглядывали испуганные жители.

Улица Эди Эндре была небольшой, самое большее — по тридцать домов с обеих сторон. Кафе, о котором говорила Милада, находилось в центре улицы. Жалюзи на дверях и окнах были опущены. Я позвонил у дверей окрашенного в зеленый цвет домика.

Мне открыл старик благородного вида. Он смерил меня с головы до ног взглядом, в котором я прочитал подозрение и некоторую долю пренебрежения.

— Доброе утро, — произнес я.

— Что вам угодно?

— Я от Милады. Она прислала меня к вам.

— Пожалуйста, войдите.

Он пошел впереди меня, показывая дорогу, заперев предварительно дверь ключом и засунув его себе в карман. Эта мера предосторожности несколько обеспокоила меня. Но только на одно мгновение. Я тут же отбросил предположение, что Милада могла послать меня куда-нибудь, где мне будет угрожать опасность, после того как я спас ее.

Помещение, куда ввел меня хозяин, оказалось просторной, со вкусом обставленной кухней. В буфете и серванте я увидел много серебра и хрусталя.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил он.

— Спасибо!

Я уселся на стул у края массивного, с богатой резьбой стола. Хозяин остался стоять. Едва усевшись, я инстинктивно почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит, и обернулся. Женщина лет сорока пяти, с холодным и суровым взглядом, бесшумно вышла из двустворчатой двери.

— Здравствуйте, — произнес я, отодвинув стул, чтобы не сидеть спиной к ней.

Она ответила мне кивком головы. Руки она держала под шалью, и вдруг я с абсолютной уверенностью почувствовал, что под шалью она прячет пистолет, которым без колебания воспользуется, если сочтет необходимым.

И, несмотря на все это, они не были мне антипатичны.

— Я слушаю вас, — произнес старик.

Я рассказал им все, как просила Милада, не опуская ни одной подробности. Когда я закончил, старик будто еще больше сгорбился. Что касается женщины, то она, как только я начал рассказывать, села на стул справа и ни на секунду не спускала с меня своего взгляда.

— А теперь вы что намерены делать? — спросил меня старик, когда я окончил свой рассказ.

— Ваш город заняла румынская часть. Я попрошу, чтобы меня отослали обратно в мой полк.

— Предполагаю, что, когда вернетесь в свою часть, от вас потребуют доложить, что с вами случилось с того самого момента, как вы попали в плен, и до возвращения в часть.

— Возможно. Так принято.

— И вы намерены рассказать о Миладе?

Я ответил вопросом на вопрос:

— Вы считаете, мне не стоит этого делать?

— Это не имеет особого значения. Поступайте, как сочтете нужным.

Между тем женщина поднялась из-за стола и снова встала позади меня. Это вдруг вызвало во мне недоверие к Миладе.

— Вы друзья Милады? — спросил я тогда.

— Если Милада послала вас к нам, значит, мы ее друзья.

— В городе, наверное, есть больница?

— Конечно есть.

— В таком случае не можете ли вы сказать, почему Милада отказалась, чтобы я привез ее сюда к вам, ее друзьям, или прямо в больницу?

В свою очередь старик ответил мне вопросом на мой последний вопрос:

— А как вы думаете, почему она отказалась?

Ответ, который я дал, показывал, что я несколько потерял голову из-за того, что за моей спиной стояла женщина, готовая в любую секунду выстрелить.

— Потому что боялась, что ее узнают.

— Кто?

— Жители города, которым, вероятно, есть что рассказать командованию оккупационных войск о ее поведении в то время, пока здесь были немцы.

Мне во второй раз пришло на ум это подозрение. В первый раз я его сразу же отбросил, упрекнув себя в том, что так плохо подумал о Миладе. Да и сейчас я не был очень-то уверен в правильности своих слов. Но меня выводил из себя тот факт, что за моей спиной стоит женщина с пистолетом под шалью, и я хотел им доказать и особенно убедиться самому, что мне не страшно умереть даже так по-глупому, будучи застреленным этой женщиной. Но на самом деле так и было: я не боялся. Мой страх перешел в своего рода ярость, которая подтолкнула меня на то, чтобы высказать обвинение против Милады, в которое я сам не верил.

И, понимая несправедливость своих слов, я добавил:

— Может быть, я ошибаюсь. Но тогда объясните мне, почему Милада отказалась, чтобы я привез ее сюда, к вам, или в больницу?

— Очень сожалеем, но не можем вам этого объяснить.

— Тогда, может, вы объясните мне другое?

— Если сможем…

— Вы знаете кого-нибудь по имени Георг?

Старик вздрогнул:

— А что вы знаете о Георге?

— Ничего. Абсолютно ничего не знаю. В первую ночь Милада бредила, у нее поднялась высокая температура. Тогда она и произнесла это имя.

— Только имя?

— В бреду она все время повторяла: «Георг, почему ты мне не отвечаешь? Дай я объясню тебе, Георг! Прошу тебя, дай я тебе объясню».

— А еще она что говорила?

— Ничего. Только это. Я думаю, вы знаете этого человека.

— Возможно.

— Кто он такой?

— К сожалению, мы не можем удовлетворить ваше любопытство.

— Он ее муж? — настаивал я.

— Нет, — после некоторого колебания последовал ответ.

— Может, это человек, которого она любит?

— О нет! Ни в коем случае.

Я облегченно вздохнул:

— Мне этого достаточно. Будьте здоровы.

Теперь женщина впервые заговорила, и тон ее был дружелюбным:

— Прежде чем уходить, доставьте нам удовольствие отобедать с нами. Я думаю, вы очень голодны…

— Спасибо. Я тороплюсь. Мне нужно отыскать свою часть.

Старик проводил меня. Внизу, открыв дверь, он сказал:

— Я вам дам один совет: доверяйте Миладе так же, как она доверилась вам.

С этими словами он протянул мне руку, и я пожал ее уже без всякого колебания.

Через четверть часа я явился в штаб части, занявшей город, а к вечеру отыскал свой полк. Там я узнал, что по представлению командира роты я награжден медалью «Виртути милитари» посмертно за исключительные боевые заслуги. Я рассказал все, что случилось со мной, начиная с того дня, как попал в плен, и до возвращения в роту. Абсолютно все.

Свою часть я догнал в одном из сел. Наш полк в то время находился в резерве дивизии, а через неделю мы снова были в бою. Я сражался на территории Венгрии, потом в Словакии, в Моравии. Мы остановились менее чем в ста километрах от Праги, когда гитлеровская Германия безоговорочно капитулировала. Всего лишь в сотне километров от Праги!.. И все же тогда я не мог броситься туда, чтобы отыскать Миладу в доме на Гелиховой улице с садиком, где росли только красные и голубые цветы. Не говорю уже о том, что все эти последние месяцы меня не оставляла надежда, что Милада вылечилась и возвратилась домой.