Чужой для всех. Книга вторая (СИ)

— Где же этот, Кистень? — Майор посмотрел на часы, было без четверти двенадцать ночи. — Успели бы на поезд, — с тревогой подумал он и схватил трубку телефона: — Дежурный, где старший лейтенант Кистень?

— Сейчас зайдут к вам, товарищ майор. Зечку уже привели.

— Немедленно давай их ко мне…

Когда Вера зашла в кабинет, начальник лагеря как ужаленный вскочил со стула. От резкого движения кожаная портупея впилась в его выступающий живот. Мутноватые, с прожилками глаза налились кровью. Круглолицый, краснощекий, с высоким лбом и заметной плешью на затылке в эту минуту он был похож на «колобка», которого только что достали из печи.

— Вот ты какая, цаца! — выдохнул он в порыве, подскочив к ней на коротких ножках. — В возгласе майора одновременно смешались разные чувства. Кроме негодования, здесь были и удивление, и восхищение ее красотой, сохранившейся в этих диких условиях.

— Звоночек, Дедушкина, тебе был, звоночек. Во..о..он оттуда. — Умов закатил глаза и показал пальцем вверх. — На волю будем тебя определять. На волю! Ты понимаешь, что я тебе говорю, ЗК Дедушкина? Молчишь? В зобу дыханье сперло? Ничего, так бывает со всеми от радости.

Вера стояла посредине кабинета и не понимала, что хочет от нее начальник лагеря. Произнесенные им слова не доходили до ее сознания. Промокшая, обессиленная она еле держалась на ногах. Она хотела одного — прислониться к теплой печке, которая здесь была протоплена, заснуть. Майор что-то говорил, говорил и бегал вокруг нее.

— Что вам надо, гражданин начальник? — наконец произнесла она тихим, равнодушным голосом, когда тот замолчал, и посмотрела на него безразличным, опустошенным взглядом. — Верните меня в барк, мне плохо, я устала и хочу спать.

— Спать она хочет! — майор Умов, вдруг заулыбался, меняясь в настроении. Он подумал: — Дедушкина жива, а ведь могла и умереть за эти месяцы. Повезло ей, но мне еще больше. — А я, по-твоему, что не хочу спать? Хочу. Но, я здесь, на рабочем месте и думаю как жизнь твою лучше устроить, дуреха. Вас тысячи, а я один. Я за всех должен думать, за всех отвечать и за всех у меня душа болит. Чтобы вы были сыты, чтобы вам было тепло, чтобы работой были обеспечены, чтобы не нарушался процесс трудового перевоспитания. Поняла? Ладно, — махнул он рукой, в сторону молчавшей Дедушкиной, — в дороге дойдет до твоих куриных мозгов, какой у тебя день сегодня. — Майор уселся и уже более спокойным, но пристрастным взглядом, посмотрел на Веру. — Кистень, — позвал он своего помощника.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— Приведи ее в порядок. Одежду выдай: платье, кофту, туфли — ну, все что надо женщине. От крымских шоколадниц у нас хватает этого барахла. Нельзя ее в этих лохмотьях Москве показывать. Что о нас подумают?

— Сделаю, товарищ майор.

— Паек, предписание, деньги — получил?

— Так точно, товарищ майор. Все получил у дежурного.

— Возьмешь мой Виллис, водитель только меня отвезет в поселок и вернется назад. Жмешь на всех парах в Коношу. Должны успеть. Поезд Архангельск — Москва проходит в пять утра. Билет заказан, начальник станции знает. На Ярославском вокзале вас будут встречать товарищи из управления. Передашь Дедушкину из рук в руки. Отметишься. Сутки даю тебе отпуска. И назад. Задача ясна?

— Так точно, товарищ майор, — Глаза Кистеня радостно блестели. Вырваться из дыры в столицу было за счастье для любого военнослужащего.

— Что ты сияешь, как надраенный медный таз? В дороге двойной контроль и никаких вольностей. Ты понял меня? Дедушкину веревкой к себе привяжешь, чтобы не убежала. Едешь один без конвоя в купе.

— Не беспокойтесь, товарищ майор. Доставлю гражданочку в лучшем виде и вам гостинчик московский привезу.

— Хорошо что напомнил, — майор, пыхтя, достал из брючного кармана вчетверо сложенный тетрадный лист. — Возьми. Моя Роза велела купить. Ты знаешь мою Розу. Еще тот цербер, попробуй не выполни ее указания.

— Будет исполнено, товарищ майор.

— Я тебе верю, Клим. Не подведи меня, иначе головы нам не сносить. Все, давай, — он пожал офицеру руку, — Смотри, список не потеряй.

— Не потеряю. Разрешите выполнять.

— Давай, давай, Клим.

— Есть. Пошли за мной, гражданочка, — толкнул он на выход Веру.

Майор Умов посмотрел Дедушкиной в спину и зацокал: — Красивая чертовка. Как я ее раньше не приметил. — Затем захлопнул уголовное дело и папку бросил в несгораемый сейф. Щелкнул замок. — На сегодня все…. А может шоколадницу вызвать? Для Розы я до утра в штабе…. Нет, на сегодня все…., - подавил он нахлынувшее похотливое желание. — Слишком дело серьезное, раз в столице всех на уши поставили…

Вера не понимала, что с ней происходит. События разворачивались так быстро, что она не могла их осмыслить, найти причинность всему происходящему. Кроме того, патологическое недоверие к органам НКВД, физическая и душевная боль, оставшаяся после столкновения с ними, подсознательно толкали ее искать подвох во всех их действиях. Она была готова к самой худшей развязке событий. Тем не менее, сюжеты менялись один за другим и разворачивались как в красивом кино. Вера себя чувствовала не участником, а наблюдателем картины. Вот заключенную девушку вдруг подняли среди ночи и в страшную непогоду повели к начальнику лагеря. Вот ее переодели от чулок до шляпки, перед этим предоставив 20 минут времени на мытье тела, выдав два ведра нагретой воды. Вот ей предложили стакан горячего чая с куском белого хлеба и маслом. Затем томительная трехчасовая езда на машине до Коноши по разбитой дороге. Вот небольшой железнодорожный вокзал, поезд, красивый вагон, купе, обходительный офицер и тяжелый, постоянно прерывающийся, под стук колес, сон. Вот…Москва! — сердце девушки замерло от величия столицы, от строгости и чистоты военных улиц, красоты скверов и бульваров, отливавших позолотой октября. — Куда ее везут? Зачем? Хоть бы кто ни будь, объяснил, — но в «воронке» молчание, косые надменные взгляды функционеров госбезопасности.

И только когда, один из офицеров, сопровождавший ее, подвел к красивому дому и четко произнес: — Пришли. Поднимаемся по лестнице. Ступеньки. Будьте осторожны, не упадите, Вера Ефимовна. — У нее наступило просветление в голове. Она осознала, что это не сон, не кино, это новые реалии ее жизни. В ее судьбе наметился крутой поворот. Кто-то вклинился в ее жизнь настолько могущественный, что чудесные превращения из узницы в принцессу по его велению произошли в течение одной ночи. Она поняла, что после этих событий должно быть все по-другому, только хорошее, никак иначе.

— Что вы сказали, товарищ капитан? Вы сказали, Вера Ефимовна? — девушка остановилась и удивленно посмотрела в строгие глаза офицера. — Вы произнесли мое имя и отчество, я вас правильно поняла? — Офицер немного смутился от такого проникновенного взгляда, от этих ясных, лучистых глаз. Он кашлянул. — Мы пришли, Вера Ефимовна. В квартире под номером 93 вы будете жить. Одну минуту. — Офицер достал из кармана ключ и отворил дверь, — заходите.

Вера переступила через порог своей квартиры. Высокие потолки, яркий свет от люстр, добротная мебель, ковровые дорожки, — это сказка, — подумала она, остановившись в нерешительности.

— Смелее, Вера Ефимовна, проходите дальше.

Вера робко прошлась по просторной гостиной комнате.

Здесь ее ожидал еще один сюрприз, от которого она чуть не лишилась рассудка.

— Мама, мамочка! — вдруг услышала она голос своей дочери Златовласки. Она обернулась…. и, увидев свою кроху, побледнела, схватилась за сердце и чтобы не упасть оперлась рукой о спинку стула, но найдя в себе силы, выпрямилась и подхватила на руки дочь. Слезы радости побежали из ее глаз. Она зарыдала от счастья. Девочка крепко прижалась к матери и тоже заплакала, хотя плакать ей вовсе не хотелось.

Капитан госбезопасности Володин и сотрудник управления НКВД Решетова — высокая статная женщина средних лет с миловидными чертами лица, стояли рядом и не мешали этой встрече.

Первой опомнилась девочка. — Мамочка, отпусти меня. Пойдем, я покажу тебе свою куклу.