Только звезды нейтральны

Вместе с тем наступала пора действовать.

Летчикам отдана команда, и через несколько минут еще яснее послышался гул: самолеты пронеслись вперед.

«Хотя бы не спутали, не приняли нас за «противника». Не осветили наше боевое ядро. Иначе все насмарку», - опасался Быстров, но самолеты развернулись и пошли к цели, гул их моторов постепенно удалялся и наконец совсем стих.

Быстров смотрел на часы: сейчас должна начаться атака авиации. Едва он успел об этом подумать, как впереди во всю широту неба блеснуло что-то, наподобие зарницы, и снова погасло. Только старшина сигнальщиков за этой мгновенной вспышкой своими зоркими кошачьими глазами заметил силуэты кораблей и прокричал сверху с наблюдательного поста:

- Прямо по курсу корабли «противника»!

Взглянув на карту, Быстров понял, что несколько миль отделяют миноносцы от условного противника.

Ветер свистел, и за бортами глухо ударялась вода. Казалось, не только команда корабля, но и само море напружинилось, пришло в ярость и жаждет боя.

Быстров ощутил прилив радости, когда вслед за первой короткой вспышкой там, вдали, по всему горизонту, заполыхал яркий свет, словно это была сцена, которую в один миг с разных сторон осветили прожекторы. И на этом фоне ясно выступили силуэты кораблей «противника». Так это и задумал Быстров, разрабатывая свой план. Самолеты должны были появиться с тыла и осветить неприятельские корабли. В этом заключался секрет внезапности. И вот они - темные кирпичики, покачивающиеся на воде. Тут все настолько очевидно, что даже не нужны донесения сигнальщика, который кричит до хрипоты, докладывая курсовые углы и число кораблей, появившихся у всех перед глазами, точно на экране кино.

Боевая тревога сыграна. Корабли вышли из кильватера и развернулись в строй фронта, напоминая самый настоящий фронт бойцов, занявших исходное положение для атаки.

Быстров слышал доклад радиометристов по переговорной трубе:

- Цель прямо по курсу. Дистанция восемь кабельтовых.

На корабли отряда поступило приказание: иметь курс двести двадцать.

Ветер приносил каскады брызг, ложившихся на лицо, Быстров почувствовал озноб и поднял воротник плаща. Не слышал он шумного, разъяренного моря, волн, ударявшихся о борта корабля, не видел звезд над головой, мерцавших в далеких заоблачных высотах. Глаза впились в полосу, озаренную бомбами ФАБ, сброшенными с самолетов, и в тех черных жучков, что вдали раскачивались на волнах.

- Огонь! - крикнул он что было силы и не успел перевести дыхание, как из боевой рубки послышался отклик:

- Есть огонь!

Быстров испытывал удовлетворение: команда исполнена быстро, без промедлений, и снизу тоже доносились энергичные команды:

- Дистанция… Прицел… Целик… Огонь, огонь, огонь!

Черноту прорвали вспышки корабельных прожекторов. Один… другой… третий… Они зажигались и тут же гасли, имитируя артиллерийские выстрелы. Все остальное - выход на боевой курс, расчеты на стрельбу, действия комендоров - все-все было, как в настоящем морском бою.

Пожилой капитан второго ранга, выполняющий роль посредника в эти ответственные минуты, стоял рядом с Быстровым, держа в руке секундомер с фосфоресцирующими стрелками и следя за открывшейся ему картиной, досадовал и не мог сдержаться, ругался:

- Шляпы! Три минуты прошло, что они там чешутся?! И в этот миг на борту плавбазы, изображающей тяжелый крейсер «противника», сверкнули ответные вспышки.

- Три минуты сорок секунд чесались, - продолжал, шепелявя, посредник. - Случись такое в бою, они и опомниться бы не успели, пошли на дно треску кормить.

Быстров прислушивался, но не отвечал, боясь рассеять внимание, потому что близилось самое важное - исход боя, и тут нужна предельная собранность ума и душевных сил.

Сейчас корабли маневрировали: «Право руля… Лево руля… Так держать!», сбивали пристрелку, уклонялись от прямых попаданий, а внутри что-то подсказывало Быст-рову: «Ты под огнем. Давай предельный ход! Быстрота сближения все решит!» Он перевел ручку телеграфа на «самый полный» и ощутил дрожь всего корпуса, точно это был человек, которого схватил приступ лихорадки.

Он понимал: нельзя долго держать такой ход, котлы не выдержат предельного давления, а вместе с тем он находился во власти боевого азарта, всем своим существом ощущал, будто сейчас решается кто кого. И ради победы этот корабль, и его собственная жизнь - все-все должно быть поставлено на карту.

- Дым!

С носа и кормы потянулись густые желтые клубы, окутавшие корабль и быстро растекавшиеся над водой.

Миноносец стремительно мчался навстречу кораблям «синей» стороны, готовый врезаться в их строй. Только ветер завывал в вантах. И когда доложили - дистанция семь кабельтовых, Быстров громко кликнул в переговорную трубу:

- На торпедных аппаратах!

- Есть! - ответили ему.

- Торпедные аппараты, товсь! Оттуда ответили: «Товсь!»

И тогда он жестко скомандовал:

- Пли!

Дрогнула палуба, мелькнули огненные вспышки, поднялись клубы дыма. Три торпеды плюхнулись в воду и понеслись навстречу «противнику». С той стороны не сразу вспыхнули прожекторы, а когда они осветили узенькие дорожки, по которым шли торпеды, было уже слишком поздно, маневр уклонения не получился, и десятки глаз наблюдали, как учебно-боевые торпеды после удара о борта плавбазы исчезли и тут же всплыли.

Только теперь Быстров облегченно вздохнул и в наступившей тишине услышал все тот же шепелявый голос посредника, обращенный к командующему: «Товарищ флагман! Разрешите дать отбой, картина, на мой взгляд, предельно ясная».

- Согласен… Добро! - коротко отозвался Душенов, молча наблюдая построение кораблей в кильватерную колонну.

Скоро самолеты улетели. Погасли прожекторы. Корабли, скорее, угадывались, нежели виделись по кильватерным огням. Только сердитое море по-прежнему билось и клокотало у бортов, да встречный ветер ударялся в парусину обвесов, с ревом обтекал мачты, надстройки и несся дальше в океан… Да звезды в небе были нейтральны…

Все поверяющие и гости, долгие часы находившиеся на мостике, сейчас вместе с командующим спустились в кают-компанию на ужин.

Быстров остался на мостике в привычном обществе рулевого и сигнальщиков. Казалось, он встал после болезни: голова кружилась, в ногах не ощущалась привычная твердость. Многодневное напряжение давало себя знать.

Хотелось повидать Чернышева. Увы, его поблизости не оказалось. Не любитель мельтешить на глазах у начальства, он большую часть времени находился в машине и на других постах, где решался успех дела.

«Кажется, лицом в грязь не ударили», - подумал Быстров. Ему было особенно приятно порадовать комфлотом. Правда, он не выразил одобрения. Но сразу согласился с посредником и разрешил дать отбой. Этот факт говорит о многом…

Он мог сегодня видеть, что разговоры насчет испанского опыта не пустая болтовня. Постоянная готовность, взаимодействие с авиацией, атака артиллерией и торпедами, искусный маневр - многое, что применялось в Испании, повторено этой ночью. «Смотрите, товарищ командующий, оценивайте, принимайте на вооружение или отвергайте… Вам виднее».

Размышления прервал благодушный голос Душенова, он послышался еще с трапа:

- Теперь, командир, твоя очередь ужинать.

- Спасибо за заботу, товарищ командующий. Только я есть не хочу.

- Неправда! Обед когда был?! А сейчас ночь. Если я буду держать командиров на таком режиме, они на мостике ноги вытянут. Не хочу на свою душу грех брать. Иди, иди, командир, - с шутливой интонацией настойчиво повторял Душенов. - Когда воевать шли, ты был нужен, а теперь мы как-нибудь без тебя управимся. Правильно, комбриг?!

- Так точно! - послышался голос из темноты.

Быстров и в самом деле не проголодался, нервное напряжение убило все желания. Единственное, что ему безумно хотелось, - это спать. Спать и спать… Но ведь не признаешься командующему… И он стоял, вглядываясь в темноту и недоумевая: «Почему он назвал меня командиром? Разве по привычке? Забыл, что тут не Сергей Степанович Говорков, а всего лишь старший помощник».