Кочубей

— Ну, и брешешь! К нам ваши обычаи не пристали, даром, шо земляки, — огрызнулся острый на язык адъютант комбрига.

В это время в кибитку ворвалась струя холодного воздуха и снега. Светильник мигнул. Раздался крепкий, басистый голос:

— Ну, слава богу, наконец разыскали вас… Я же говорил вам, ваше превосходительство, идем по верному пути.

— Какая часть? — спросил властный хриповатый голос.

Рой, раздвинув людей, приблизился. Ноздри Роя раздувались, и движения были осторожные и крадущиеся. В кибитку вошли трое. Они остановились у дверей — внутрь пройти было невозможно. Рой ощупал их взглядом. Басистый голос принадлежал казаку, широкому в плечах, высокого роста и усатому. По погонам Рой определил терские формирования генерала Драценко. Казак носил широкие лычки вахмистра. Он отряхивался, развязывал башлык и был совершенно спокоен и доволен затишным местом. Кроме того, его предположения оправдались. Он вывел его превосходительство на «верный путь»,

— Ребята, у кого спички есть, закурим, а то мои отсырели, — басил он, выбирая удобное место, чтобы сесть, бесцеремонно раздвигая кочубеевцев.

— Вот так фрукты! — прищурился Левшаков, толкнув в бок незамаевца.

— Гляди, гляди, як Рой их путает, — дохнул незамаевец и заблаговременно отстегнул кнопку кобуры.

Рой во втором из вошедших определил штабного офицера в чине полковника.

Полковник был с холеным обрюзглым лицом, слегка надменно приподнятым: его выцветшие глаза изучающе шарили по кибитке. Он недовольно повторил вопрос, блеснув золотым зубом:

— Какой части?

— Сунженской бригады, — ответил Рой.

— Вот это нам и надо, — весело заметил третий, молодой казачий офицер, с ярко-красными, будто вывернутыми наружу, губами.

— Где командир? — спросил полковник, внимательно приглядываясь к Рою.

Теперь он огляделся, темнота прояснялась. Его несколько удивило отсутствие погон, но он не придал этому особого значения, восприняв как признак расхлябанности и недисциплинированности части.

— Где командир? — резко переспросил он.

Кочубей приподнялся на локтях. Его поддержали за спину Ахмет и Володька,

— Вот командир, — спрятав улыбку, сказал Рой и, помедлив, добавил: — Командир бригады — Иван Кочубей.

Полковник отпрянул. И, стараясь не терять присутствия духа, будто небрежно бросил:

— Так это не он. Нам не сюда.

Повернулся к выходу. В дверях уперлись дюжие кочубеевцы.

— Нет, видать, сюда, — сладким голосом произнес Кочубей.

Казачий офицер, пользуясь тем, что на него не обращают внимания, рванул с плеча погон, но сейчас же получил от конвоира удар в затылок.

Ничего не ускользнуло от острого взгляда комбрига, почувствовавшего прилив сил при встрече с врагами.

— Зря, ваше благородие, зря, — язвительно скривив губы, бросил Кочубей. — Гляжу, зря вас в офицеры производили. Эх вы, царевы служаки! Ну-кась, подпустите их ближе, я с ними побалакаю.

Офицер сунул какую-то бумагу вахмистру. Смекалистый вахмистр, смяв бумагу, пихнул ее в рот, пытаясь проглотить. Получив увесистый удар кулаком в спину, выплюнул.

Рой поднял. Это оказался скомканный пакет.

— Немного неосторожно, господин вахмистр, могли подавиться, сургуча много, — ухмыльнулся Рой, передавая пакет Кочубею.

Комбриг отстранился.

— Читай, — попросил он, полузакрыв глаза.

Рой читал приказание «Командиру Сунженской бригады»:

— «…Связаться со вторым черкесским полком, действующим восточнее Черного Рынка, обойти переправу и пристань Серебряковскую и уничтожить красные банды на острове Бирюзяк. Я нахожусь в селе Черный Рынок…»

Подписался видный генерал, один из участников ледяного похода Корнилова, друг генерала Романовского.

— Так, так, — качал головой Кочубей, внимая спокойному, уверенному голосу своего начальника штаба, — так, так… Йшь, гады, мы — «красные банды»… Забыл, видать, как я ему, этому генералу, зад як крапивой жигал.

Поднял руку. Нагнулся вперед, устремив прежний кочубеевский взгляд в обрюзглое и надменное лицо полковника.

— Не знаете ще вы, брюхачи, шо это за Красная Армия, — прошипел Кочубей. — Попала вам лафа биться с красными солдатами больными, мерзлыми да ранеными. Да не вы пали нас, брюхачи, а тиф, оспа и изменники, що прикинулись красными только для виду… Красная Армия идет от товарища Ленина, в новых шинелях, на быстрых конях, и настигнет она вас, як молния…

Кочубей вспотел. На его лице, обтянутом прозрачной обмороженной кожей, невидящим блеском пылали глаза, излучавшие какую-то особую вдохновенную силу.

Притихли бойцы, заулыбались. Почуяли в словах своего командира вещую правду, и не страшны им были пески, морозы, болезни…

— Кадетов в расход, — глухо распорядился Кочубей. — А с тобой, вахмистр, еще побалакаем. Будешь служить у Кочубея…

Комбриг откинулся, и на лбу его снова выступил густой мелкий пот.

Кочубеевцы петляли по пустыне, и их осталось четырнадцать человек. Левшакова согнул тиф. Адъютанта везли вместе с комбригом, приспособив из войлока и бурок подобие носилок. Лошадей осталось только шесть: известный Зайчик комбрига, неутомимый и выносливый, и пять лошадей, отобранных у белых. Зайчик и полковничий серый жеребец везли Кочубея и Левшакова. Двигались шагом. Впереди шли Рой и вахмистр, выводящий их из пустыни. Игнат Кочубей, перейдя на пешее положение, отодрал от древка знамя и обернулся им. Древко уже давно сожгли, разогревая в консервной банке снег, чтобы напоить горячей водой комбрига. Вся забота о Кочубее легла на Ахмета. Он никому не доверял больного командира. Ночью, не боясь ни заразы, ни зловония от гниющих струпьев Кочубея, грел его своим телом, растирал руки, поил, массировал тело больного гибкими своими пальцами. Ахмет оброс, нос его заострился и был похож на клюв. Давно потерял былую красоту адыгеец, и никто бы сейчас из прежних друзей не узнал в этом человеке прежнего блестящего телохранителя славного Кочубея.

Иногда комбриг приходил в сознание, и время это исчислялось минутами, наполненными продолжением его бредовых, испепеляющих мыслей.

— Это ты, товарищ Ленин? Товарищ Ленин, в такой вьюге можно потерять свое сердце. Товарищ Ленин, я не виноват… Не хотел Кочубей отдать Кубань кадету… Где бригада?

Приоткрывал воспаленные веки, слабо поворачивался:

— Ахмет? Где товарищ Ленин?

Ахмет, обрадованный коротким проблеском сознания комбрига, радостно и бесхитростно отвечал на вопрос:

— О! Товарищ Ленин Москва сидит, на свой умный галава многа мыслей кладет…

— А мне чудилось, шо он рядом, — затихая, шептал Кочубей и снова терял сознание.

У села Солдатского (Величаевки), Ставропольской губернии, кочубеевцы напоролись на конный отряд противника, рыскавший бесцельно по степи. Рой приказал положить лошадей, образовав замкнутый круг, и хладнокровно открыл стрельбу из винтовок. Вновь усиливавшийся ветер поднимал снежный песок и не давал возможности целиться. Стреляли наугад или по мутным теням всадников. Белые спешились и начали подбираться змейковой перебежкой. Совсем близко запылил пулемет.

Привычное ухо Роя определило английский «виккерс». Заметив, как, пораженный в грудь, опрокинулся навзничь Игнат, подумал, что если бы англичане не подвезли скорострельное оружие из-за океана, может, брат комбрига не так скоро отдал бы свою жизнь. Выругавшись и выплюнув пузырчатую пену, захрипел незамаевец, обдав кровью Володьку, и, вцепившись в землю судорожными пальцами, вскоре затих. Вахмистр, заметив, что казак не обволакивается уже клубами пара, догадался о смерти, быстро перекрестился и сейчас же крутнул головой, закусив губу: левую руку раздробила пуля, вырвав хлопья овчины.

— Разрывными жарят, — улыбнулся Рой, — дум-думом… Так они всегда завоевывают колонии.

Вахмистр сгоряча сунул кисть за пазуху, навалился на руку всей грудью и послал последний выстрел.

— Парнишка, — выкрикнул он, оскалившись, — не верь им… Им служил, они и убили…