Узники крепости Бадабера

— Это не сложно было узнать, — сверкнул белозубой улыбкой хозяин комнаты и извлек из нагрудного кармана листок. — Узнаешь?

Это была фотография его девушки.

«Ведь предупреждал ротный, чтобы ничего не брали на задание», — с досадой подумал Андрей.

— «Дорогому Андрюше Седову от Мариши. Не забывай!» — громко прочйтал светловолосый человек и рассмеялся. — Видишь как все просто. Ты — Андрей, а меня зовут Варсан. Я — американец. В Афганистане второй год. До этого работал в Европе, неоднократно бывал в Москве, Ленинграде, полгода жил в Киеве. Знаю ваше «Золотое кольцо». Ты, случайно, не из Москвы?

Андрей отрицательно покачал головой и, в свою очередь спросил:

— Зачем я вам нужен?

— Вы — русские, странный народ: всегда торопитесь. Учитесь ведению дел у афганцев. Те никогда не начинают делового разговора не справившись о здоровье всей многочисленной родни собеседника, не переговорив о различных событиях, не отведав угощения. Сытый человек ― он добрый человек и, как это у вас говорят, покладистый. Ну, да раз тебе некогда, поговорим о деле. Вообщем так: одна телевизионная компания снимает фильм об Афганистане. Им нужен шурави, который перешел на сторону моджахедов. Я им обещал такого, имея в виду тебя.

— Но я не переходил на сторону душманов. Меня взяли в плен! ― возмущенно воскликнул Андрей.

— Это не важно, ― отмахнулся Варсан. ― Главное, что ты здесь. Я буду с тобой откровенен: у тебя два пути. Один ― это подземелье Бадабера. То, что с тобой до сих пор происходило, только начало. Поверь, из Бадабера еще никто не выходил живым. И второй путь ― участие в телепрограмме, за что ― куча денег и гарантированный выезд в любую страну. Телекомпания берется это устроить за свой счет. Яне буду тебя торопить с ответом. Подумай хорошенько и завтра мне скажешь о своем решении. А чтобы думалось правильно, подойди к зеркалу. Вон там оно висит, ― показал Варсан на приоткрытую дверь, ведущую в другую комнату.

Сам не зная для чего, Андрей встал и направился к зеркалу. Увидев свое отражение, он отшатнулся: грязное, заросшее волосом, изможденное лицо, чернота под впалыми глазницами, кровавые прожилки на белках глаз, запекшаяся кровь под носом и разбитыми рас пухшими губами, лоб рассечен, волосы на голове местами прикипели к коже.

«Я ли это? Неужели в две недели можно сделать с человеком такое? ― ужаснулся Андрей. ― А что же будет дальше?».

— Не расстраивайся, ― хлопнул по плечу Андрея Варсан, ― под- лечим, подкормим… Ну, ладно, иди, а то парни из охраны заждались.

Когда Андрей уже выходил из комнаты, Варсан бросил ему вслед: ― Да, вот еще что… С тобой тут девушка в крепость была доставлена. Зарина Алмаиз. Как она тебе? Андрей замер в дверях, насторожился.

— Говорят, красавица. Я ее, к сожалению, не видел, но надеюсь познакомиться. Она тоже будет сниматься в телепрограмме.

На предложение американца Андрей отказался. Варсан все таким же бодрым, неунывающим тоном выразил сожаление и на прощание казал:

— Твой отказ — равносилен смерти. Что же, ты выбрал сам. Только учти, азиаты не только разрежут тебя на кусочки, но и заставят принять такие муки, которые Иисус Христос даже представить себе не мог. В глазах афганцев ты — захватчик, к тому же — неверный. Так что, твои муки будут для них наслаждением. Я не запугиваю тебя, но предупреждаю и оставляю шанс: когда смерть будет самым заветным твоим желанием, позови меня.

В тот же день Андрея посетил майор Кудратулла. Оглядев камеру, он, не отнимая от лица носового платка, через который дышал, прогундосил:

— Этому шурави здесь хорошо живется. Переведите его к Юнусу.

— Так он же сегодня…, — начал было переводчик, но майор его оборвал: — Я знаю! Такое соседство как раз для этого упрямого «шурави». Варсан предложил ему хорошую сделку, а он предпочел смерть. Глупый щенок, как и все русские, которых я видел.

Камера, в которую перевели Андрея, была больше прежней. Под самым потолком располагалось узкое, как щель, окошко, зарешеченное толстыми металлическими прутами, над мощной деревянной дверью в металлической сетке ярко горела лампочка.

Андрей огляделся. У стены неподвижно лежал человек со сложенными на груди руками. Его лицо было закрыто серой тряпкой. Подумав, что сокамерник спит, Андрей сел у противоположной стены и погрузился в раздумья. А подумать было над чем. Варсан не шутил, а значит ему предстоит пройти через испытания, а, может, и принять смерть.

«Готов ли я для мученичества? — думал он. — Выдержу ли? И во имя чего все это? Может, Варсан прав и я не герой, а оккупант, и наш приход привел Афганистан к гражданской войне? Уже шестой год гибнут наши товарищи на этой бесплодной земле, на этих серых камнях, на дорогах, перевалах и конца этому не видно… Но я не хочу умирать! Жизнь так прекрасна, и это открываешь для себя только сейчас, когда за плечами стоит смерть. Что же делать? Согласиться на съемку — значит предать товарищей, отречься от всего, чем жил, о чем мечтал, а это означает предать Родину!».

Андрей остановил себя на мысли, что звучит все это как-то по- книжному, не искренне, не откровенно. Даже в мыслях он говорил так, как сказал бы на Комсомольском собрании. Андрей устало смежил веки и расслабился.

«Интересно, гасят когда-нибудь свет? Я просидел в камере немного, а эта чертова лампочка порядком надоела, мешает сосредоточиться, путает мысли…».

Вдруг он себя поймал на том, что сокамерника не слышно.

— Такого быть не может, — с тревогой выкрикнул Андрей и на коленях пополз к лежащему у стены человеку. Он осторожно тронул его руку и в ужасе отпрянул.

«Мертвяк! Меня посадили в одну камеру с покойником! Вот он — первый круг Дантова ада!».

К утру запах от разлагающегося тела стал усиливаться. Андрей неоднократно принимался бить кулаками, ногами в дверь, кричал, звал на помощь, но никто не приходил. До обеда он еще спасался тем, что, подпрыгнув и ухватившись за прутья решетки, пока хватало сил удерживаться в таком положении, дышал проникающим в камеру воздухом с улицы. Но вскоре и это перестало помогать. От вони внутренности выворачивало, спазмы настолько были сильны, что прерывали дыхание. Он слабел, все чаще и чаще носом шла кровь, временами терял сознание. Казалось, что смерть неминуема и она рядом.

Сколько времени Андрей пролежал без сознания, определить не смог, но когда очнулся, трупа в камере не было. У двери стояла чашка с едой и вода. Рвота настолько ослабила организм, что до двери он полз, прикладывая неимоверные усилия. Смог же выпить только воду.

Утром в камеру ввалилось двое бородачей. Подхватив Андрея под руки, они выволокли его во внутренний дворик, в центре которого стояла перекладина. Содрав с плеч халат, бородачи споро привязали за руки Андрея к перекладине и ушли, оставив его одного.

Впервые за более чем двухнедельное пребывание в крепости он оказался на свежем воздухе. Солнышко, по-весеннему теплое и ласковое, нежило своими лучами истерзанное пытками тело Андрея. После подземелья дышалось легко, свободно, казалось, что воздух пьянит. Из-за высокого глиняного дувала доносились голоса. Андрею показалось, что сквозь бормотание на незнакомом языке, прорывается русская речь. Но он тут же отбросил возникшее предположение: откуда здесь взяться русским?

Так он простоял несколько часов. Руки затекли, ноги тоже устали, но на дворике было гораздо лучше, нежели чем в затхлых душных камерах подземелья. Ближе к полудню во дворик пришло несколько мужчин. Среди них выделялся своей внешностью один: большеголовый с разметавшимися черными волосами, жгуче-черными глазами на выкате, жесткой щеточкой усов над узкими бескровными губами» Его лицо можно бы было назвать мужественным, даже красивым, если бы не играющие на скулах желваки да нервно подрагивающие ноздри. Он подошел ближе и, ткнув рукоятью плети Андрею в грудь, на ломаном русском языке спросил:

— Ты знаешь меня, шурави?