Узники крепости Бадабера

Не поворачивая головы, Зорин ответил:

— Их там шестеро, но метрах в двадцати над ними, за камнями, еще двое. Их-то мне и не достать, — озадаченно произнес он. А ежели подняться выше — эти двое будут под ударом, но тогда пулемет закроет скала.

— А мы ударим вдвоем, одновременно. Я — сверху, а ты — отсюда, — предложил Андрей. — Устроим душманам «коробочку».

Зорин повернулся и внимательно посмотрел в горящие задором глаза Андрея. Вечно унылое лицо товарища преобразилось: щеки пылали, тонкие ноздри нервно подрагивали, а губы сжались, прикусанные зубами.

— Хорошо, — тряхнул ефрейтор головой. — Только действуй осторожно, а чтобы наверняка — лучше тех двоих уничтожить гранатой.

Предстояло подняться метров на тридцать-сорок и Андрей, хлопнув Зорина по плечу, мол, не дрейфь, не подведу», полез вверх. Автомат мешал и, чтобы руки были свободными, он закинул его за спину.

«А ведь капитан Славин учил, чтобы оружие всегда было под рукой, — вяло шевельнулась мысль и угасла, ибо тут же Андрей себя успокоил: — Ничего, прорвемся!».

Сердце от напряжения готово было выскочить из груди, кровь сильными толчками била в голову, пульсировала на шее. Очень хотелось пить. К горам у Андрея было двойственное чувство: он мог часами любоваться ими, даже ежели на них не было никакой растительности, и в то же время он, выросший в большом городе, боялся гор. Горы таили в себе смерть. После каждого выхода на задание, горы вырывали из строя роты кого-то из ребят; в лучшем случае — ранен или убит, в худшем — пропал без вести, а это, чаще всего, плен. Каждый, выходящий на задание, знал, что в случае пленения, пощады не будет. И потому, кто гранату, кто последний патрон берег для себя. Была такая граната и у Андрея. Но даже страшно было подумать о том, что ею придется когда-нибудь воспользоваться, и он не думал об этом, а гранату носил в кармане куртки на левом рукаве.

Вот и площадка, к которой он стремился. Андрей подполз к ее краю и глянул вниз: прямо под ним из-за камней вели огонь из автоматических винтовок два душмана. Отсюда было видно и Зорина, который приготовился вести огонь и ждал только, когда Андрей будет готов.

Показав жестом, что можно начинать, Андрей отстегнул от пояса гранату, выдернул чеку и приготовился бросить ее, но в этот момент его окликнули:

— Эй, шурави! (Щурави — советский солдат).

Андрей резко повернул голову и замер: в пяти шагах от него, полукольцом стояло четверо душманов. Четыре ствола, готовые изрыгнуть смерть, были направлены на него и, казалось, что целят они в переносицу. От этого ощущения заныло между глаз, а спина взмокла. Все четверо были черноволосы, черноглазы, лет до двадцати пяти. В отличие от тех, кого он видел на тропе, эти были одеты в теплые пятнистые куртки военного образца и шапки.

Андрей медленно начал подниматься.

«Вот и все! Конец. — лихорадочно билась мысль. — Обидно и досадно…, даже ни разу не выстрелил. Через два дня день рождения. Девятнадцать. А встречать-то, по-видимому, не придется. Чего же они ждут? Ведь автомат-то за спиной. Изрешетят и сбросят со скалы.

— И вдруг, словно обожгло: — Граната! У меня в руках граната…! Если меня убьют, граната выпадет из руки и тогда им тоже конец. Чего же я жду? Разжать пальцы… Надо только разжать пальцы. Но надо ли? Кто увидит и оценит этот поступок? «Погиб смертью храбрых!» За что? Кому это нужно? Мне? Моим родным? Родине? Стоп! Сергей? Он же нас видит и сможет помочь, — надежда искоркой затеплилась в груди. Андрей скосил глаза налево и вздрогнул от увиденного: ефрейтор Зорин лежал у скалы, раскинув руки, а над ним склонился человек в пятнистой куртке. Вот он приподнял ему голову и… О боже!» — Андрей застонал, будто это ему душман отсек уши, и отвернулся.

Воспользовавшись нерешительностью советского солдата, один из душманов быстро скользнул к нему, перехватил его руку, сжимавшую гранату, и сильно ударил коленом в живот. Заломив руку за спину, он вырвал гранату и далеко отбросил ее в сторону. Затем ударом в затылок свалил Андрея на камни и принялся остервенело пинать. Как голодные псы, набросились на советского солдата и остальные душманы. Андрея спасло то, что его грудь и спину прикрывал бронежилет, а душманы так торопились выместить на нем свою злобу, что не сорвали его. Однако, на лице и ногах не осталось здорового места…

Стянув веревкой за спиной руки в локтях, душманы повели шатающегося от слабости Андрея в кишлак. Чем ближе подходили к селению, тем явственнее слышался вой множества голосов, от которого холодела кровь и страх сковывал и без того слабые ноги. Андрей догадался, что послужило причиной этих стенаний и теперь с содроганием думал о том, что ждет его в кишлаке.

Горное селение было небольшим, но людным и, судя по высоким дувалам, сложенным из дикого камня, хорошо укрепленным. Проходя по узким улочкам в сопровождении четырех бородатых угрюмых «воинов ислама», Андрей через распахнутые двери ворот и калиток видел, что почти в каждом дворе оплакивали кого-то из мужчин: сына, брата, мужа, отца. И когда его вывели на небольшую площадь, несколько женщин, некоторые из которых были без паранджи, с исцарапанными кровоточащими лицами, со следами грязных потеков от слез, с воющими изрыгающими проклятия ртами, набросились на него. Только решительные действия конвоиров спасли Андрея от смерти.

Через низенькую калитку Андрея ввели на широкий двор. Увиденное поразило его: справа и слева от ворот, охватывая двор бело-розовым поясом, стояли купы цветущих абрикосов. Их нежные лепестки никак не вязались с серой стеной дувала и таким же серым настилом двора. Не менее удивил Андрея и вид дома. Он привык видеть глиняные домишки дехкан или суровые затерянные в горах жилища охотников, а тут его взору предстал добротный высокий дом из тесаного белого камня, тонкие колонны поддерживали навес над верандой, где за низенькими столиками на коврах среди подушек возлежали несколько мужчин. Увидев вошедших во двор, один из них встал и сошел по ступеням вниз. За ним последовал еще один. Оба разительно отличались друг от друга. Если один из них был бородат, в белом халате и огромной белоснежной чалме, в голубых шелковых шароварах, то на плечах другого сидела серо-зеленая пятнистая куртка военного образца без знаков различия, белый свитер, заправленный в такие же пятнистые штаны, на ногах — высокошнурованные ботинки.

Показав на пленного, белобородый что-то спросил. Один из конвоиров принялся рассказывать, картинно разводя руками, гортанно кхекая и подвывая. Судя по нахмурившемуся лицу бородача, говорил конвоир о пленном шурави что-то нелестное.

Не дослушав, бородач поднял руку и, ткнув пальцем Андрею в грудь, что-то бросил сурово. Даже не зная языка, по одному тону, Андрей понял, что всё… Сердце оборвалось, образуя щемящую пустоту в груди, а губы задрожали. Хотелось плакать от обиды, закричать: «За что?! Ведь я никого не убил!», но сдержался, и только слеза непрошенно скользнула на ресницу.

Как хрупка жизнь человеческая, как изменчива к нему судьба. За последние два часа Андрей уже дважды стоял на краю гибели, но смерть отступала, повинуясь какому-то немыслимому закону, начертанному Судьбой. Вот и сейчас…, конвоиры уже повели Андрея за ворота, когда их остановил окрик:

— Эй, шурави, жить хочешь?

Андрей дернулся, заслышав родную речь, и медленно повернулся.

Впившись маленькими бусинками голубых глаз, на него смотрел человек в пятнистой куртке.

— Хочешь жить? — повторил он свой вопрос.

— Хочу, — хрипло выдавил из себя Андрей.

— Будешь, если мы с тобой договоримся, — сверкнул белозубой улыбкой человек в пятнистой куртке и, повернувшись к белобородому, что-то быстра ему сказал. Тот удивленно вскинул брови, усмехнулся и кивнул конвоирам.

До вечера Андрея не тревожили. Весь день он просидел в подвале с низкими давящими сводами, среди холодных каменных глыб, трясясь в ознобе, снедаемый ожиданием будущих действий душманов. Неоднократно Андрей принимался плакать, проклиная тот день, когда командир роты в учебном центре поведал о том, что выпуск курсантов в полном составе будет направлен в Афганистан и ежели кто не желает, пусть выйдет из строя. Но никто не вышел, а Андрей еще и порадовался: «Вот она грядет настоящая жизнь мужчины — засады в горах, схватки с душманами, ордена и медали на груди…». Тогда, находясь в Союзе, он не раз представлял себя уже вернувшимся из Афгана, в форме десантника, сильного, дерзкого и решительного, с орденом «Красной Звезды» на груди, а если повезет, то и «Звездой Героя». Он уже продумал, что будет говорить при встрече с родными, представлял, как его встретит Маринка — одноклассница, провожавшая его в армию, что он будет рассказывать своим друзьям о боях и походах. А тут… Первый же бой и самое страшное, что может быть — плен!