Заяц, жаренный по-берлински (СИ)

- Стой!

В последнее мгновение Ломов успел удержать уже переваливший через подоконник сейф руками.  Капитан, глядя на Ломова восторженными глазами, восхищенно всплеснул руками.

- Ну, отец, ты даешь. Зря я записал тебя в пожилые…

Ломов ухмыльнулся.

- Проспорил ты, капитан!

Капитан утвердительно кивнул.

- Проспорил.

Дверь кабинета распахнулась. В комнату вошел Синдяшкин. Увидев Ломова с сейфом и капитана у подоконника, удивленный Синдяшкин замер у порога. Ломов и офицер повернули головы к Синдяшкину. Еще больше удивленный появлением друга, Ломов хохотнул.

- О! А ты чего здесь?

- Того. Немец у Москвы. А я пьяным англичанам бифштексы жарю, -  Синдяшкин рубанул ладонью воздух. - Хватит! Вместе пойдем воевать.

Ломов расплылся в улыбке.

- Пойдем, Иваныч! 

Капитан повернулся к Синдяшкину.

- Тоже из «Метрополя»?

- Ага.

- И тоже с бронью?

- Тоже.

Капитан закатил глаза к потолку и тихонько застонал.

- Ой, отцы… Подведете вы меня под монастырь…

Поколебавшись, он решительно махнул рукой.

- А-ай! Ладно. Мне и самому тут осталось… Я ведь в военкомате временно. После ранения. Через неделю – опять на передовую. А там… Там меня здешнее начальство уже не достанет!

Капитан весело тряхнул головой.

- Давайте свои документы!

Ломов снял руки с сейфа и, бурно выражая благодарность, потряс ими Капитана за плечи.

- Спасибо, капитан!

Сейф, качнувшись, потерял равновесие, сполз с подоконника, вывалился из окна и полетел вниз. С грохотом упал на землю.

Ломов и Капитан подскочили к подоконнику, высунулись из окна и увидели сейф, зарывшийся в снег.

Капитан почесал затылок.

- Сейф бы желательно вернуть. На место.

- Не бойся! Щас занесем, - Ломов кивнул на Синдяшкина. - Вон, с Иванычем.

Синдяшкин подошел к окну, тоже посмотрел на лежащий под окном сейф, одарил Ломова злым взглядом и тоскливо вздохнул.

***

По заснеженной проселочной дороге маршировала колонна пехотинцев – в шинелях и зимних шапках-ушанках, с винтовками за плечами. Среди них шагали в строю Ломов и Синдяшкин…

…Рота пехотинцев расположилась на привале у опушки леса, недалеко от дороги. Солдаты, рассевшись небольшими кружками, перекусывали, курили, точили лясы.

В одном кругу сидели солдат с гармонью в руках, Ломов, Синдяшкин и еще несколько бойцов. Гармонист наяривал на двухрядке. Ломов весело и громко пел:

                                            Били наши батальоны 

                                            Самого Наполеона,— 

                                            Ничего нет хитрого, 

                                            Что побьем и Гитлера!

Солдаты засмеялись, одобрительно кивая головами.

По дороге ехала, приближаясь к отдыхающим бойцам, полуторка, в кузове которой сидели раненые в сопровождении высокой, стройной, симпатичной медсестры Валентины лет тридцати пяти.

Ломов затянул следующую частушку:

                                            Веселей играй, двухрядка,

                                            Заливайся соловьем.

                                            Мы фашисту для порядка

                                            Череп пулею пробьем!

Пока Ломов пел, машина с ранеными поравнялась с отдыхающими бойцами.

Валентина с любопытством прислушалась к частушке. С интересом посмотрела на Ломова, мастерски выводящего куплет. Улыбнулась. Ломов тоже заметил Валентину.

Их взгляды встретились.

Ломов закончил петь куплет. Бойцы заржали. Баянист продолжал играть, но Ломов не торопился заводить новый куплет. Вытянув шею, он смотрел на Валентину. Все бойцы следом за Ломовым повернули головы в сторону машины. Заметив медсестру, заулыбались. Баянист прекратил играть.

Машина с ранеными унеслась по дороге вдаль.

Синдяшкин, заметив, как Ломов смотрел на медсестру, повернулся к другу и подмигнул ему.

- Что, Егорыч, понравилась?

Ломов, слегка покраснев, смущенно крякнул и отвел взгляд от дороги. 

- Красивая…

Синдяшкин вздохнул.

- Хороша Маша, да не наша.

Все бойцы тоже грустно вздохнули. Один из бойцов повернулся к Ломову.

- А ну, Егорыч, спой-ка нам про любовь!

Ломов усмехнулся.

- Про любовь? Это можно.

Гармонист снова заиграл на двухрядке, а Ломов, приосанившись, запел:

                                              Самоходку танк любил,

                                              В лес гулять её водил.

                                              От такого рОмана

                                              Вся роща переломана!

Бойцы громко засмеялись…

…Пока Ломов пел, у обочины дороги остановилась эмка, из которой вылез командир полка подполковник Трошкин.  Увидев Трошкина, к нему тут же направился командир остановившейся на привал пехотной роты старший лейтенант Провозин…

…Один из бойцов, поморщившись, махнул Ломову рукой.

- Да не про танк с самоходкой! Знаешь, про какую любовь…

Ломов утвердительно кивнул – мол, сейчас. И тут же затянул следующую частушку:

                                              Положила в трусики

                                              Два кольца и бусики.

                                              Хоть бы кто-то подошел,

                                              Поскорее их нашел!

…Провозин подлетел к Трошкину. Вытянувшись в струнку, козырнул.

- Товарищ подполковник…

Трошкин махнул рукой.

- Вольно!

Опустив руку, Провозин расслабился. Трошкин кивнул на поющего Ломова.

- Веселый мужик!

Провозин повернулся в сторону Ломова.

- А-а-а… Ломов. Он и частушки поет, и байки любит травить. Да все из жизни. Про один «Метрополь» уже столько их рассказал…

- Про какой «Метрополь»?

- Ресторан, московский. Он работал там, поваром.

Лицо Трошкина радостно расцвело.

- Что ж ты не доложил, что у тебя есть повар? Да еще и из «Метрополя»? Он же нужен нам. Позарез! - Трошкин вздохнул. - Утром упала бомба. Рядом с полковой кухней. Двоих поваров – наповал… 

- Так у меня их как раз двое, товарищ подполковник! - полуобернувшись, Провозин кивнул на Синдяшкина. - Вон тот, щупленький, - тоже.

- Немедленно отправить обоих в распоряжение моего заместителя по тылу! – приказал Трошкин.

Провозин козырнул.

- Есть!

Трошкин развернулся и направился к своей эмке. Забрался в машину. Эмка тронулась с места. Провозин сделал несколько шагов в сторону бойцов.  Остановился и посмотрел на Ломова с Синдяшкиным.

- Ломов!

Ломов оборвал песню на полуслове. Гармонист прекратил играть. Петр Егорович нехотя поднялся.

- Я!

- Синдяшкин!

Синдяшкин тоже встал.

- Я!

Провозин махнул рукой.

- Ко мне!

Ломов и Синдяшкин, переглянувшись, пожали плечами и направились к командиру роты.

***

Метрах в десяти от палатки хозчасти стояла передвижная кухня - повозка с огромным баком для пищи. Сразу за передвижной кухней находился разделочный стол, а еще дальше горел костер. Пламя костра лизало висящий над ним большой котел.

Над разделочным столом склонился Синдяшкин. Сбоку от Синдяшкина на земле лежала коробка с банками тушенки. Синдяшкин открывал банку тушенки ножом. В котле над костром помешивал что-то черпаком Ломов. На обоих поварах поверх солдатских шинелей белели фартуки. Синдяшкин ухмыльнулся себе под нос.

- Вот мы и повоевали! Шли на передовую… А попали - в тыловой обоз. Видно, такая у нас судьба – всю жизнь торчать на кухне. Даже на войне.

Ломов пожал плечами.

- Ну, судьба так судьба.

Он подошел к столу, взял в руку чайник, пододвинул к себе жестяную солдатскую кружку и начал наливать в нее чай.

Метрах в двадцати от Ломова, из-за палатки хозчасти, выпорхнули Валентина и еще одна медсестра – Татьяна, лет на пять моложе Валентины. Обе шли мимо кухни, весело о чем-то болтая. Ломов заметил Валентину. Валентина увидела Петра Егоровича. Ломов улыбнулся. Валентина - тоже.