Желтый саквояж

Потайной лестницей они спустились в оборудованный под домом бункер, представлявший собой несколько изолированных комнат, соединённых общим коридором. Проходя мимо, Стрилець заметил в одной из них типографский станок-американку и поинтересовался:

– Вы что, и листовки здесь печатаете?

– Нет, только штабную документацию, – ответил бунчужный и, открыв следующую дверь, пригласил представителя Провода заходить.

В помещении, обставленном как штабной кабинет, бунчужный усадил гостя, сел сам и перешёл к делу.

– Друже Стрилець, как вы знаете, с самого начала мы вооружились за счёт оружия, брошенного на поле боя, и стали гнать банды НКВД с нашей земли. Потом была организована Полесская Сичь, и в скором времени мы стали хозяевами на освобождённой территории. Потом в каждом местечке был размещён гарнизон силою до батальона, а в каждом селе имелась по меньшей мере сотня.

– Да, – перебил бунчужного Стрилець. – Мы тоже не сидели сложа руки. Нами была создана администрация, а в сёлах поставлены старосты.

– Так, мы действовали вместе, – согласился бунчужный и продолжил: – Вот только там, где уже не было большевистских диверсий, немцы сразу взялись ликвидировать местные оборонные силы и ставить свою администрацию.

– Знаю, – немедленно поддержал бунчужного Стрилець. – У нас они даже стали восстанавливать колхозы, а там, где оставались единоличные хозяева, немцы обложили их такими налогами, что при имеющемся тягле сдать контингент [208] практически невозможно.

Бунчужный вежливо позволил Стрильцу выговориться и после небольшой паузы сообщил:

– Уряд УНР дал директиву перейти в подполье и приступить к организации малых, но подвижных боевых единиц.

Это известие вызвало удивление Стрильца, и он, не скрывая разочарования, с жаром принялся убеждать бунчужного:

– Но тогда получается, что немцы отодвигают нас на второй план, и, больше того, судя по всему, ни о какой независимой Украине речи нет. А как они ведут себя? Пересични [209] украинцы не имеют никаких прав, и им остаётся только тяжка праця [210] на нового оккупанта. Я уж не говорю, как немцы обращаются с пленными. И я прибыл сюда в штаб головного атамана, чтобы узнать, як вин сбираеться дияты [211].

Бунчужный молча выслушал горячую тираду Стрильца, а потом, понизив голос, чтобы подчеркнуть доверительность сообщения, сказал:

– Хочу повидомиты [212], что головный атаман уже встречался с генералом Кицингером и выставил ему категорическое требование перейти к нормальной оккупации.

– И вы что думаете, что немцы вот так просто выполнят это требование? – скептически поинтересовался Стрилець.

– Нет, мы так не думаем, – бунчужный резко вскинул голову. – Принято решение в ближайшее время провести силовую акцию, которая заставит немцев считаться с нами.

– Значит, головный атаман думает, что такое возможно? – Стрилець с недоверием посмотрел на бунчужного.

– Да, головный атаман так считает, – ответил бунчужный и строго глянул на представителя Провода…

По службе у старшего полицейского Соломона два-три раза в неделю выдавались свободные сутки, и тогда он приходил к Риве. Конец дня они обычно проводили вместе, а вечером девушка покорно ложилась с ним в постель и почти полночи терпела, пока здоровый, как племенной бугай, бывший спортсмен вдоволь насытится её телом.

Случалось, что и Риву охватывала страсть, заставляя девушку ненадолго забыть, где она и что с ней. Потом, дождавшись, когда горячая волна схлынет, она с горечью вспоминала прежние времена, боясь и подумать о том, как дальше сложится её судьба.

Их встречи начались с того самого дня, когда Соломон без приглашения заявился к Риве, отметить её переезд в Зямину каморку. До этого дня Рива как-то особенно не думала о старшем полицейском. Нет, она замечала, что он к ней явно неравнодушен, но это мало трогало девушку.

Вообще-то Соломон немного нравился Риве, однако её голова была занята другим. Глядя на то, что творится в гетто, она всё с большим беспокойством воспринимала происходившее. Время от времени у неё появлялась пугающая мысль, что никакого будущего больше нет, и тогда она, пытаясь забыться, замыкалась в себе.

Впрочем, когда приходил Соломон, девушка отвлекалась, и ей становилось чуточку легче. Что же касалось их дальнейших отношений, то Рива о них как-то не думала. К тому же Соломон не торопил событий и, зная, что гетто живёт впроголодь, каждый раз приносил какую-нибудь еду.

Всё решилось через несколько вечеров. Соломон пришёл позже обычного и почему-то был сильно возбуждён. Беседуя с Ривой, он то отвечал невпопад, а то и вовсе замолкал на какое-то время. При этом он прямо-таки ел глазами Риву, а она бездумно смотрела ему куда-то за спину.

Странно, но именно в один из таких моментов, когда их неспешный разговор в очередной раз прервался, у Ривы мелькнула мысль: «А чего, собственно, я жду?..»

Рива внимательно посмотрела на парня. По его взгляду было ясно, чего он хочет, и, как сквозь сон понимая, что вот-вот уступит ему, девушка, когда Соломон неожиданным рывком поднявшись, мягко подтолкнул её к кровати, совсем не противилась.

Так началась их связь, временами напоминавшая совместную жизнь, но ни Соломон, ни Рива словно по молчаливому уговору не говорили об этом, и всё тянулось как бы само собой. Вот и сегодня, как обычно ближе к вечеру, Соломон пришёл, скинул пиджак, служивший ему вроде как формой и, поздоровавшись с Ривой, сел к столу.

Пока Рива распаковывала принесённый им свёрток, сидевший за столом Соломон какое-то время молчал, а потом вдруг спросил:

– Как думаешь, милиционеру этому удалось спастись?

– Какому милиционеру? – не поняла Рива.

– Да приятелю твоему, что жил здесь раньше, – усмехнулся полицейский, в очередной раз скептически оглядывая невзрачную каморку.

– Какой он мне приятель? – горестно вздохнула Рива и уточнила: – Просто работал у моего дяди.

Говоря о Зяме, Рива вспомнила кнайпу, спокойную жизнь и то время, когда она тайно вздыхала о красавце гимназисте, жившем напротив. Видимо, это отразилось у неё на лице, и потому Соломон не преминул заметить:

– Ну, приятель не приятель, а помогла ему ты.

– Как это помогла? – насторожилась Рива.

– Да так, наверняка по знакомству, – махнул рукой Соломон. – Сбежал-то он сразу, как я намекнул тебе, что он комсомолец.

Рива вздрогнула. До неё дошло, что Соломон сделал так нарочно, и она испуганно посмотрела на полицейского.

Тот понял её состояние и улыбнулся:

– Не бойся. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

– Как же, не бойся… – Рива грустно опустила голову. – А где бедной еврейке искать защиту? Вот ты, Соломон, старший полицейский, а у тебя, как я вижу, даже пистолета нет.

– Почему нет?.. – Секунду Соломон колебался, прежде чем твёрдо сказать: – Есть. Только он до поры в надёжном месте спрятан.

– А у других?

– У других тоже есть. Мы, ещё когда бои тут шли, всё что надо собрали. На всякий случай.

– И что, думаешь, это поможет? – усомнилась Рива.

– Не знаю… – Соломон помрачнел.

– Вот видишь, не знаешь. И я не знаю, – Рива с надеждой посмотрела на парня. – А может, всё как-то образуется?

– Думаешь, удастся уехать? – Соломон грустно покачал головой. – Слухи разные ходят. Вот, говорят, в юденрате какие-то списки составляют.

– Какие списки? Может быть, на отъезд? – оживилась Рива. – Ты что, узнать не можешь?

– Нет, не могу…

Соломон вздохнул и о чём-то задумался. Тогда Рива выложила из свёртка принесённые полицейским бутерброды и один протянула ему.

– На, поешь…

Соломон молча принялся жевать кусок хлеба, щедро намазанный смальцем, и неожиданно, без всякой связи с прежним разговором, спросил: