Город-фронт

Спешка, с которой все это проводилось, объяснялась, видимо, и тем, что к тому времени вступила в критическую фазу грандиозная битва на Волге.

Активизируя боевые действия на Северо-Западном направлении, наше Верховное командование стремилось тем самым воспрепятствовать подтягиванию к Волге подкреплений с других фронтов.

Но как бы то ни было, трех суток, данных нам на подготовку к удару в районе Невской Дубровки, было явно недостаточно. На долю дивизий, которым предстояло осуществить его, приходились считанные часы. Остальное время поглощалось органами управления фронта и армии.

Несколько раз менялись варианты оперативного построения войск. Лишь 7 сентября Л. А. Говоров принял окончательное решение: в первом эшелоне Неву форсируют 46-я и 86-я стрелковые дивизии, во втором эшелоне следует 11-я стрелковая бригада, в третьем — 70-я стрелковая дивизия.

Станислав Игнатьевич Лисовский, расчерчивая проект плановой таблицы форсирования, задал каверзный вопрос:

— Какой процент потерь переправочных средств брать в расчет на первый рейс?

— Бери сто, не ошибешься, — мрачно посоветовал Пилипец.

Если гребцами будут саперы, то можно, пожалуй, рассчитывать на возврат половины лодок, — раздумывал вслух Лисовский. — Но хватит ли у нас гребцов-саперов, вот в чем вопрос?

Подсчитали все свои возможности и едва-едва наскребли переправочных средств для войск первого эшелона.

— А если потери превысят наши расчеты, что тогда? — волновался Пилипец.

— Оттянуть надо операцию, — выразил общее настроение Лисовский. — Тогда можно было бы заготовить побольше переправочных средств, подучить людей.

Не следует забывать, что в частях у нас много казахов, которые плавать совсем не умеют и, поди, боятся воды.

Вняв этим разумным доводам, я решил идти к командующему и попросить у него отсрочки на три — четыре дня.

— Это исключено, — отрезал Говоров. — Операция Волховского фронта развивается полным ходом. — Потом недовольно заметил: — Что же, по-вашему, артиллеристы бездельничать будут? Так сразу и дадут противнику уничтожить все лодки и понтоны?

Для меня стало ясно, что дальнейшие разговоры на эту тему бесполезны. Надо было отбросить все сомнения и сделать максимум того, на что способны.

В штабы Невской группы и дивизий, готовившихся к наступлению, выехали для оказания помощи десятки работников фронтового аппарата. Поспешил туда и я.

Передо мной опять знакомые места, где год назад защитники Ленинграда столкнули на воду первые лодки и понтоны. Сто восемьдесят суток — осень, зиму и часть весны вплоть до ледохода — не прерывалось здесь движение через Неву, не затихали кровопролитные бои на плацдарме. А теперь с реки доносилась лишь вялая перестрелка. И противник, и наши зарылись глубоко в землю. Только в стереотрубу или в бинокль можно изредка заметить на той стороне мелькнувшую фигуру солдата, вспышку выстрела, темную пасть амбразуры.

Лисовский подошел к большой воронке:

— Помните, что здесь было?

— Кажется, наш штаб, — неуверенно отвечаю я. Лисовский советует командиру батальона майору И. А. Гультяеву снова зарыть на этом месте бревенчатый сруб для командного пункта.

Г.Ф. Одинцов еще не знаком с Невской Дубровкой, но его наметанный глаз быстро все замечает. Прильнув к стереотрубе, пристально разглядывает Георгий Федотович железобетонную громаду главного корпуса 8-й ГЭС. Высокие насыпи эстакад делают это сооружение похожим на старинную крепость, укрывшуюся за земляными валами. На чердаках там, несомненно, разместились наблюдательные пункты противника, а в первом этаже оборудованы, наверное, огневые позиции для орудий и минометов. Стены электростанции избиты снарядами настолько, что куски бетона свисают на прутьях арматуры, словно клочья изорванной одежды.

— Осиное гнездо... Измаил какой-то. Расхлопать бы все это тяжелыми авиабомбами, — говорит Одинцов.

Нам уже известно, что Л. А. Говоров принял решение форсировать Неву в светлое время, перед вечером. Начинать операцию с рассветом было опасно из-за господства противника в воздухе. А вечером у вражеской авиации не будет времени развернуться.

Минуло 8 сентября. Настала последняя ночь перед наступлением. На берегу еще продолжается большое движение. Противник нервничает: беспорядочно ведет артиллерийский и минометный огонь по площадям, чаще обычного освещает реку ракетами. Чувствуется, что скрыть подготовку к форсированию Невы нам не удалось.

Уже два часа, а мы все еще ведем пересчеты количества лодок и понтонов. На командный пункт продолжают поступать противоречивые сведения о готовности войск. Возникают недоразумения. Инженерный отдел Невской группы считает, что в 86-ю стрелковую дивизию доставлено все, что положено для трех передовых батальонов. Но когда Говоров требует от командира дивизии полковника Федорова личного подтверждения, тот начинает путаться и затем докладывает, что часть лодок у него уже выведена из строя. Федоров распорядился переключить под пехотный десант понтоны, предназначенные для артиллерии и танков. Приходится спешно изменять план паромных переправ.

Командир 46-й стрелковой дивизии генерал Е.В. Козин уверенно сообщил о полной готовности переправочных средств. А через десять минут оттуда приходит член Военного совета фронта Т.Ф. Штыков, и мы узнаем нечто иное:

— Лодки и понтоны Козика еще около развалин школы. Если не принять мер, их до рассвета не успеют к берегу поднести. Надо, товарищ Бычевский, помочь Козику.

Терентий Фомич Штыков умеет вникнуть в дело. Его на кривой не объедешь. Экспансивный бригадный комиссар Шиншашвили, член Военного совета Невской оперативной группы, с увлечением докладывает, что во всех частях идет массовый поток заявлений с просьбой принять в партию, везде проведены митинги, все бойцы настроены по-боевому. Штыков, не перебивая, дожидается конца этого доклада, а затем говорит:

— Это верно, товарищ Шиншашвили. И я присутствовал на митинге в одиннадцатой бригаде. Там Артыбаев, казах, хорошо сказал о борьбе всех национальностей за город Ленина. А потом стал я беседовать с ним один на один, он и признался мне откровенно: «Огня не боимся. Пулемета, орудия не боимся. Драться будем. А вот воды боимся. Грести веслами не умеем. Как быть, если лодка тонуть станет?»

— Я комиссару бригады Антонову дал указание выдать казахам побольше спасательных кругов, Терентий Фомич, — оправдывается Шиншашвили.

И это верно. Но бойцы-казахи не умеют ими пользоваться. Они просят посадить с ними в лодки русских солдат... А потом вы знаете, что когда лодки несли к берегу, то уключины растеряли? А ведь казах не знает даже, что такое уключина. Пожалуйста, с работниками политотдела займитесь этим, пока не поздно...

Незаметно подкрадывается рассвет. Скоро на берегу все должно замереть. А там все еще пересчитывают весла, уключины, спасательные пояса.

У телефонистов свои заботы: «Болото» не отвечает «Топору», «Топор» — «Сапогу». А все оттого, что провода не успели запрятать поглубже в стенки траншей. Протащили там лодки и порвали все. В последние минуты устраняются и эти огрехи.

Выхожу и я на берег. Последние часы перед боем. Шагаю по траншеям. Присматриваюсь, где, что и как делается по моей инженерной части. Прислушиваюсь к голосам.

Вот комиссар полка передает бойцам небольшой красный флажок — символ нашего революционного знамени. Бойцы хотят взять его с собою в лодку, а затем водрузить на главном корпусе 8-й ГЭС.

В другом месте слышу разговор о письмах родным:

— Политрук сказал, что нельзя указывать место, где воюешь. А может, это последнее мое письмо!

Бойцу советуют:

— Напиши, что город — известный всему миру, и про реку.

А если подумают о Волге? Там тоже сейчас бои — будь здоров!

— Ну, брат, Ленинград с другим городом не перепутают. Скажи, что воюешь там, где Ленин был...

В понтонном батальоне Гультяева встречаю санитарного инструктора Люсю. Маленькую, с рябинками на лице, с темно-карими глазами. Она обходит командиров, раздает индивидуальные пакеты. Люся хорошо помнит Невскую Дубровку 1941 года. Когда перепадет свободный час и можно будет присесть отдохнуть где-нибудь в уголке тесной землянки, она, вероятно, с болью в сердце вспомнит солдат, которых сейчас уже нет в живых. А о себе, о том, что ей самой завтра придется ползать среди разрывов, перевязывать раненых, таскать на себе тяжелые изувеченные тела, Люся если и задумывается, то только на минутку...