Солдаты

-- Аким Ерофеенко. Будем знакомы. Откуда к нам? Какими судьбами?

Собственно, это я зря спрашиваю...

-- Зря, зря, Акимушка,-- в свою очередь перебил его Ванин.

Но Аким, не слушая его, продолжал:

-- Об этом поговорим потом. Присаживайтесь на нары, будьте как дома.

Ванин стоял рядом, щурился, следя за Акимом. Ему, по-видимому, хотелось

во что бы то ни стало развеселить Ерофеенко. Белые ресницы разведчика часто

мигали. Он что-то быстро соображал. Вдруг его физиономия сделалась

пресерьезной. Он посмотрел в глаза Акима и сказал испуганным голосом:

-- Аким!

-- Ну что тебе, Семен?

-- Очки!..

-- Что очки? -- встревоженно спросил Аким, хватаясь за переносицу.

-- На носу,-- спокойно объявил Ванин.

Но и это не помогло: Аким не рассмеялся. Что-то беспокоило солдата. Да

и самому Сеньке, если честно признаться, не особенно хотелось сейчас

балагурить: он хорошо знал, чем тревожились сердца его товарищей. То, что

предстояло им сделать, было не совсем обычным даже для них, опытных

разведчиков,-- и это волновало. Может быть, именно поэтому Сеньке и хотелось

развеселить друзей. Во всяком случае, он сделал еще одну попытку.

-- Тебе, Аким, профессия разведчика противопоказана,-- вдруг начал он

убеждать Ерофеенко, употребляя медицинский термин, услышанный им в армейском

госпитале.-- Ну какой из тебя разведчик? Высок, как колодезный журавель,

тебя же за версту видно. Траншею трехметровую нужно. Противопоказано для

разведчика? Противопоказано. Ты, наконец, в очках. По их блеску тебя сразу

немцы обнаружат -- для немцев готовенький "язычок". И вот сейчас собираемся

ведь...-- Но Ванин почему-то осекся, не стал говорить о предстоящем.-- Нет,

не выйдет из тебя хорошего разведчика...

-- Видишь ли, Семен,-- спокойно возразил Аким,-- кому что дано

природой, тот тем и располагает. Тебя, например, глаза выручают, ну, а

меня...

-- Голова, скажешь?

-- Допустим. A потом, что ты ко мне привязался? Нашел время для

болтовни. И что, собственно, тебе от меня нужно?

-- Вот опять "собственно"! Когда ты оставишь это глупое интеллигентное

словцо, Аким? Ты бы лучше послушал, что умные люди говорят...

-- Уж не себя ли ты умным-то считаешь?

Но Ванин пропустил это мимо ушей.

-- Я бы вот что посоветовал тебе, Аким. Подавайся-ка в наградной отдел.

Самое подходящее для тебя место -- писарем там работать.

-- Почему, собственно, в наградной? -- удивился Аким, явно

заинтересованный этой новой выдумкой Сеньки.

-- А потому, ученая твоя голова, что наградные листы будешь на меня

заполнять. Писарь из тебя выйдет в самый раз. И почерк у тебя недурной, и в

грамматике ты силен.

Аким улыбнулся. В сущности, ему, как и всем, нравилась Сенькина

болтовня. Как бы там ни было, а он любил этого белобрысого пустозвона. Аким

преотлично понимал Ванина: всякий раз, когда разведчикам предстояло сделать

что-то очень серьезное, связанное с большим риском, Сенька начинал

балагурить. Особенно любил подтрунивать Сенька над Акимом. Пинчук, например,

всегда с удовольствием прислушивался к их перепалке. Сейчас он от души

хохотал, толкая в бок Шахаева, который молча скалил белые зубы и поблескивал

маленькими черными глазками. Иногда, увлекшись, Семен задевал и Пинчука, но

быстро укрощал себя -- подтрунивать над Петром Тарасовичем было неудобно: и

возраст у него уже солидный, да и человек-то он степенный. Сенька знал, что

до войны Пинчук управлял большим колхозом и даже был депутатом районного

Совета.

Почтительное отношение Ванина к Пинчуку Уваров заметил уже в первые

минуты своего знакомства с разведчиками. Балагуря, Сенька нет-нет да и

взглянет мельком на Пинчука -- но осуждает ли тот его. Вот сейчас, заметив,

что Петр перестал смеяться, Сенька приумолк, притих, насторожился и молча

полез на нары -- может быть, ему просто и самому уже надоело молоть языком.

Кто знает...

Яков присматривался к разведчикам. Первые минуты Уваров чувствовал себя

неловко. Молчаливый и угрюмый по своей натуре, Яков с трудом выдавливал

слова. Это не понравилось всем, а Семену в особенности.

-- Так не пойдет! -- категорически заявил он. В его руках появилась

фляга в сером чехле. Он встряхнул ее. Прислушался: -- Есть! Сейчас ты у меня

заговоришь! Аким, ну-ка открой баночку!

Ерофеенко достал большую банку консервов, долго возился с ней. Ванин

искоса поглядывал на него, злился.

-- Эх, горе ты мое,-- вздохнул он притворно и взял у Акима банку.

Открыл ее быстро, налил в жестяную кружку водки и поднес Уварову. Тот

покачал головой и глухо выдавил:

-- Не пью.

Сокрушенно свистнув, Ванин недружелюбно посмотрел на новичка и сердито

заметил:

-- Ну, сельтерской у нас для тебя нет.

Уваров промолчал. По настоянию Шахаева, он все же рассказал немножко о

себе.

Вспомнил свой колхоз на Курщине, в котором работал трактористом, первое

ранение на фронте, госпиталь, медицинскую сестру, в которую влюбился

ненароком, да так и не признался ей в этом.

-- До войны дела шли не ахти как здорово, но все же неплохо. Мы с отцом

работали, мать дома, по хозяйству, сестренка училась. Последнее время и я

стал учиться на механика, да война помешала.

-- Она всем помешала,-- мрачно пробормотал Ванин.-- Я вот тоже токарем

на шарикоподшипниковом заводе в Саратове работал.

-- Инженером небось думал стать?

-- Конечно, думал. И стал бы им,-- ответил Семен. Потом, после паузы,

добавил убежденно: -- Я еще буду инженером. Вот войну закончим, и буду,

ежели, конечно, фрицевская пуля сдуру не укусит...

Все замолчали и как-то тихо, раздумчиво посмотрели друг на друга.

-- У тебя все готово, Пинчук? -- вдруг спросил Шахаев, нарушив

молчание.

-- Всэ, товарищ сержант!..-- быстро ответил Петр и, потрогав свои

усищи, пояснил: -- Вчера еще всэ було готово.

До этой минуты Пинчук молчал. Но по выражению его лица Шахаeв видел,

что Петр внимательно прислушивался к солдатскому разговору. О чем он думал?

О предстоящей ли операции, о своем ли колхозе или о том и о другом вместе?

Есть о чем вспомнить Пинчуку! Как-никак, а он "головой колхоза был, да

какого колхоза!" Сколько таких вот парней воспитал он в своей артели! Где

они сейчас? Может быть, вот так же сидят в блиндажах и готовятся уйти в тыл

врага? Или идут в атаку? И все ли живы-здоровы?..

Пинчук шумно вздохнул.

-- Оце ж вы, хлопци, дило кажете,-- не выдержал все-таки и он.-- Писля

вийны нас всих заставят вчитыся. Велыки дила будем делать! -- и снова

пригладил, многозначительно хмурясь, свои Тарасовы усы.-- А зараз хрица надо

бить сильней!..

Сказав это, он принялся пробовать у самого Сенькиного уха свое новое

кресало. Искры летели во все стороны, а фитиль не загорался. Пинчук отчаянно

дул на него.

-- Брось ты эту гадость, Петр Тарасович! -- дружески посоветовал ему

Ванин.-- То ли дело -- зажигалка! Чирк -- и готово!

И чтобы подтвердить свои доводы, он вынул из кармана свой последний

трофей -- "бензинку-пистолет". К величайшему смущению Сеньки, она не

загорелась.

-- Кресало надежней,-- убежденно заговорил Пинчук.-- А зажигалка --

что? Высох, испарился бензин -- и ты ее хоть выброси. В наш рейд лучше с

кресалом. Трут, камушек в карман -- и все.

Замолчав, Пинчук решил заштопать дырку в гимнастерке. Но тщетно

пробовал он просунуть нитку в ушко иголки. Слюнявил ее, заострял кончик

грубыми пальцами, а совал все мимо.

-- Ты Акима на помощь позови. Он в очках,-- смеялся Ванин.