Ветер богов

Следующая неделя, впервые за службу в отряде, показалась Эдано необыкновенно длинной. Он считал дни, отделявшие его от новой встречи с Ацуко, и так тщательно одевался перед уходом в город, что удивил даже Адзуму.

— Теперь, кажется, вы торопитесь, командир.

Эдано рассмеялся и хлопнул его по плечу:

— Ладно, парень. Сегодня сакэ за мной!

Они сразу же отправились в “Марудзен”. Эдано не терпелось поскорее увидеть Ацуко, условиться о встрече и узнать, не вернулась ли тетка. Он взбежал на второй этаж, но Ацуко за прилавком не оказалось. На её месте сегодня стояла Хироко, которая, заметив Эдано, растерянно замигала глазами.

— Здравствуй! А где же Ацуко!

— Здравствуйте, Эдано-сан… Ацуко… Её сегодня нет!

— Нет? Что случилось? Она заболела? — забеспокоился Эдано.

— Да, да, кажется…

— До свидания! Бегу проведать её.

— Не надо, Эдано-сан. Ацуко нет дома. Она…

Всегда бойкая Хироко совсем растерялась.

— Что она? — Ичиро побледнел и схватил девушку за руку. — Говори правду.

— Только не выдавайте меня, Эдано-сан. За ней приехал полковник Такахаси. Он уговорился с господином директором, и её отпустили на сегодня…

— Понятно! — Эдано оттолкнул девушку, сбежал вниз и зашагал прочь от магазина.

Адзума поспешил за ним.

— Не обращайте внимания, командир, — попытался он утешить Эдано. — Все девки таковы. Появится кто чином повыше да с набитым карманом — и поминай как звали.

— Плевал я на неё. Пойдем выпьем! — оборвал его Эдано. — Я говорил, что сакэ сегодня за мной!

В этот раз он так усердно накачивался спиртным, что Адзума только с тревогой посматривал на него. Молчание тяготило летчика, но командир пресекал всякие попытки затеять разговор. В конце концов Эдано заметил, что его собутыльник часто поглядывает на часы, и смягчился.

— Эй! — крикнул он официантке. — Бутылку сакэ и ханжи с собой! Сколько с нас!

— Можешь идти куда хочешь, — сказал он Адзуме, расплатившись, — только помни: этим вертихвосткам верить нельзя.

— Спасибо, командир. Я провожу вас за мост.

Эдано плелся по пустынной дороге. В душе было пусто. Думать ни о чем не хотелось.

На полпути навстречу Эдано попался Нагано. Что-то, видимо, задержало его в отряде, и теперь унтер-офицер торопился вовсю. Увидев Эдано хмельного и с бутылками в руках, он замедлил шаг, потом перешел на другую сторону.

— Эй, ты! Гроза желторотых! — окликнул его Эдано. — Подойди сюда!

Нагано не двинулся с места. “Этот головорез пьян, — с тревогой размышлял он, — даст бутылкой по голове и утащит тело в гаолян. Не сразу и найдут!”

— Ладно! — согласился Эдано. — Хочешь — стой там. Я хотел тебе сказать вот что… Можешь снова увиваться за этой шлюхой. Я к ней больше не пойду, слово Эдано! Может, выпьем? — он махнул бутылкой.

— Спасибо! — буркнул Нагано и зашагал к городу.

Часовой у ворот отпрянул от пьяного унтер-офицера, который нетвердой походкой зашагал по плацу.

— Хорошо летчикам, — вздохнул солдат, — вино лакают в каждое увольнение.

Остановив первого попавшегося солдата, Эдано приказал немедленно вызвать из казармы ефрейтора Саваду и пригрозил, если его распоряжение не будет выполнено, невиданной расправой. Солдат стремглав кинулся в казарму и через несколько минут выскочил обратно. За ним спешил Савада, протирая на ходу очки. Механик подбежал к Эдано и растерянно вымолвил:

— Господин унтер-офицер! По вашему приказанию…

— Отставить! Пошли!

Эдано качнулся. Савада, недоумевая, последовал за ним. Они ушли подальше от казармы и уселись под кустом.

— Что случилось? — стал допытываться Савада. — Почему ты напился?

— Я хотел узнать… Ты пробовал ханжу?

— Ханжу? — удивился механик. — Не приходилось.

— Вот принес тебе, пей! — Эдано подал бутылку.

— Да, но…

— Ефрейтор Савада, приказываю пить!

— Ну ладно, ладно, будем пить! Да пью уже! — успокоил механик летчика, который сунул ему в руку несколько рисовых лепешек.

Савада отобрал у пьяного Эдано вторую бутылку и закопал её, приметив место, отвел командира в казарму, помог разуться и уложил в постель. Через минуту по казарме понесся заливистый храп, вызывая восхищение дневального.

Только неделю спустя механик узнал через дружков, почему его друг напился и больше не идет в увольнение. “Ах, подлая девка, — сокрушался он, — то-то, парень нос повесил”.

Поймав Эдано около казармы, он сказал:

— Господин унтер-офицер, допьем вино. Я ведь вторую бутылку тогда спрятал.

— Молодец, — обрадовался Эдано. — Не механик, а золото!

В бутылке оставалось вина на донышке, когда Савада решился заговорить.

— Ичиро, я знаю, почему ты тогда напился.

— Не хочу слушать. Не твоё это дело!

— Я тебе друг, — твердо заговорил Савада. — И больше тебя, мальчишки, знаю жизнь. Я должен тебе сказать, что думаю!

— И что ты откроешь, умудренный жизнью?

Шрам на лице механика побледнел, и глаза сузились:

— Например то, что ты ничего толком не знаешь об Ацуко. У неё ребенок и мать. Кто их кормит? Она! А знаешь ты, сколько зарабатывает продавщица? Разве она виновата, что её отца послали умирать под Сингапуром? На черта ему он был нужен — Сингапур! А тебе нужно Маньчжоу-Го? Твоему деду? Твоим односельчанам?

Савада со злостью вырвал кустик травы и тут же отбросил в сторону.

— Подлая жизнь! — продолжил он с горечью. — Попробуй Ацуко отказать полковнику, директор её в два счета выставил бы. Куда ей потом — в публичный дом? Да где ты жил до сих пор? — гневно допрашивал он Эдано. — Разве у нас, в нашей стране, бедняки не продают дочерей на фабрики и в публичные дома? И что ты думаешь, родители не любили своих несчастных дочерей? Нищета и подлая жизнь заставляют так поступать! Сволочи! — ударил он кулаком о землю. — “Освободим народы Азии от угнетателей”, “Весь народ одна семья”! Дьявол их забери! — Савада помолчал и, успокаиваясь, уже тихо закончил: — Ацуко не виновата. Она любит тебя, иначе не стала бы тратить на тебя время…

— Ты иди, — внезапно почувствовав слабость, сказал Эдано. — Я ещё посижу здесь.

Он лег в тени куста. Пахло какой-то душистой травкой. Синее небо казалось таким равнодушным к тому, что происходит на земле. Вот на ветку куста рядом с Эдано села птичка со светлыми подпалинами вдоль крыльев. Пичужка чирикнула несколько раз и, заметив человека, испуганно пискнула и вспорхнула.

Действительно, подлая жизнь, если она калечит человека, заставляет его поступаться честью и совестью. Ну, пусть страдают мужчины. Воины. А женщины — матери, жены, сестры, дочери? Почему они-то должны страдать. Та же Ацуко… Бесправная и беспомощная. Ему она так ничего и не сказала. А почему она должна рассказывать? Кто он ей? Муж, брат? Не она виновата, если так жестока жизнь…

Выбросить надо всё это из головы. Помочь бедняжке невозможно. У него свой удел. “Нет, кончаю на этом”, — приказал он себе, хотя сердце ныло от щемящей боли.

Поздно вечером Адзума передал ему записку от Ацуко. Эдано, не читая, порвал на мелкие клочки.

— Больше не напоминай мне о ней! Всё!

7

Так просто сказать “всё”. Сложнее отказаться от Ацуко и забыть её. Вопреки воле Эдано, она заняла своё место в его сердце. К тому же он понимал справедливость слов Савады. Ацуко действительно ничего от него не требовала, она была совершенно бескорыстна и, возможно, любила его.

Эдано старался ограничить свои интересы военным городком, аэродромом. В город он не ходил, чтобы не растравлять душу воспоминаниями. Гораздо внимательнее Эдано стал прислушиваться к тому, что вбивал в головы подчиненных подполковник Коно. Речь шла о новейших марках русских самолетов, об особенностях тактики русской авиации…

Коно всё более ожесточался, и даже в его всегда ровном голосе стали прорываться визгливые ноты. Подполковник понял, что время для нанесения удара по русским, планы которого столько лет вынашивались в штабах Квантунской армии, ушло. Сводки сообщали о десятках эшелонов с боевой техникой, прибывающих на восток к русским армиям. Те, кто разгромил гитлеровскую Германию, воодушевленные победой, спешили теперь на Дальний Восток. Зачем? Коно это было ясно. Русские в Приморье пополнили свои силы дивизиями ветеранов, авиацию — боевыми асами, уничтожившими гигантскую воздушную армаду Геринга. Против этих сил — Коно это тоже понимал — его летчики не смогут выстоять. И это приводило подполковника в бешенство. Он, не стесняясь, поносил тех наверху, кто, по его мнению, упустил удобный момент для нападения на русских и в своё время не захотел прислушаться к советам знающих дело офицеров. “Тупицы, чинуши!” — яростно бранился Коно.