Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ

Присутствовавший при разговоре комбат-1 Иван Иванович Жук предупредил: «Учти, Морозов, последняя связь с Малым Опуевом была пять суток назад. Берегись «кукушек». Немцы научились у финнов прятать снайперов на деревьях».

Обеспечить переход поручили нескольким десантникам из пулеметного взвода Дмитрия Олешко. Все документы и бумажки я оставил в роте. «Ребята Малеева говорят, что в Опуеве немцы. У них ходил туда Клепиков, разведчик опытный. Будь начеку!» – наказывал командир роты Иван Мокеевич Охота.

«Не испугаешься?» – спросил на прощанье комбат Жук. Как мне ответить? Сказать, что боюсь? Или не боюсь?.. Сказать, что не боюсь, бахвальством отдало б. Признаться, что замирает сердце, тоже не годится. Я ведь комсомолец! «Два раза не умирают, товарищ капитан», – сказал я. «Засучи левый рукав маскхалата – примета для своих», – напомнил Пшеничный.

Присели на сваленное дерево. Помолчали. Старшим наряда от пулеметчиков оказался Костя Возяков, мой друг детства. Нас из Губахи в бригаде десантников было около семидесяти добровольцев. Не всех я знал. А вот Николая Сошина, Петю Коровина, Ивана Мишина, Петю Горбунова, Костю Возякова знал отлично по шахтерскому поселку. До войны работал на шахте имени М.И. Калинина. И почувствовал я тогда себя увереннее, увидя старинного друга.

По знакомому лесу вышли мы к огородам Малого Опуева. В густом ольшанике ребята Кости Возякова укрылись и остались в засаде. Мы с Костей обнялись. Что ждет меня в тех темных избах, чернеющих за белым выгоном?.. «Ждем до рассвета, Леня. Если напорешься на немцев, возвращайся. Прикроем огнем».

Малое Опуево. Лесное сельцо на краешке болота. От железной дороги отделено с севера топями и трясинами Невьего Моха. Снегом занесено до крыш. Летом сюда, наверное, можно только пешком: гиблое место!.. Куда забросила меня война?..

Село будто спит. Лишь со стороны Подсосенок доносятся редкие одиночные выстрелы – немцы пуляют от страха. Над темным небом мигает зарево, подсвечивая вышину багрецом.

Проверил, все ли прикрыто белым маскхалатом, засучен ли левый рукав. Насторожил автомат, которым меня снабдили в роте. Потопал. Верил, что ребята из засады следят за каждым движением в деревне, опередят врага. И теплилась надежда, что в Малом Опуеве свои, что Фомичев еще жив и держит оборону.

Удачно перебежал открытое поле, укрылся в кустах над речкой Чернорученкой. Съехал по откосу вниз. В затишье отдышался и выглянул на деревенскую сторону. Полуразбитое гумно. От многих изб пепелища! И затукало сердце учащенно: бой был!.. Проверить все же надо. До первой избы шагов с полсотни. Пополз, роя в снегу канаву.

– Стой! – Не успел я опомниться, как лежал с кляпом во рту. Подняли. Обыскали.

– Шаг в сторону – пуля в затылок! – предупредили по-русски. По улице вели без утайки. Кто они? Партизаны? Переодетые немцы? Изменники из местной полиции? В белых балахонах, валенках – угадай-ка!.. Втолкнули в подвал разрушенного деревянного дома. Пахнуло лекарствами и мокрыми портянками.

– Вот, крался в деревню из леса. – Человек в белом маскхалате отступил, и я очутился в свете немецкой плошки. Из темноты шагнул Фомичев, узнал меня. Торопливо вынул из моего рта грязную тряпку. Я сплюнул и выругался:

– На своих кидаетесь! Рукав зачем засучивал?..

– Мало ли.

– Не сердись, Леня, служба! – Фомичев обрадовался моему приходу. Угостил вареной картошкой и кислой капустой.

Немцы не раз пытались отбить Малое Опуево. Наши ребята умело применяли трофейное оружие: минометы, крупнокалиберный пулемет и гранаты на длинных ручках. После очередной стычки Фомичев и его товарищи ползали по снегу, иногда под носом у фашистов, собирали автоматы и патроны, добывали еду в ранцах убитых немцев. Захватчиков колошматили их же оружием.

Автомашины подрывались на трофейных минах. Лазутчики врага – на пехотных «сюрпризах». Наткнувшись на плотную стену огня, оккупанты откатывались ни с чем. Деревню бомбили. Обстреливали из пушек. Десантники же – словно вкопанные. Ранило десантника Семена Хлебникова с повреждением двух ребер – остался в строю. В гарнизоне нестроевых не было, даже тяжелораненые, приходя в сознание, набивали патронами рожки немецких автоматов, проверяли пулеметные ленты. Сердобольные женщины выхаживали больных и легкораненых. Умерших относили на берег Чернорученки и засыпали снегом. Копать могилу не было ни времени, ни силы.

С другого конца деревни, что ближе к Большому Опуеву, приходили десантники 2-го отдельного батальона. Фомичевцы делились с ними продуктами. Капитана Струкова с погибшими ребятами похоронили на обрыве оврага, в воронке от тяжелой бомбы.

Фомичев рассказывал обо всем обстоятельно, с подробностями, и нотки гордости звучали в его хриплом голосе: «Комсомольцы всюду первыми, так и передай Саше Кокорину!»

Понять ее, эту гордость, можно: горстка парашютистов-лыжников – на две трети раненые и обмороженные – удерживала село в центре стотысячной гитлеровской армии! Почти десять дней и на порог деревни не пускала врага.

Поднялось солнце. Выходить из деревни стало рискованно: летали самолеты в поисках лыжников, осмелели патрульные на просеках и дорогах. Фомичев усилил охранение и повел меня в импровизированный лазарет. У входа в полуобвалившуюся избу с винтовкой СВТ стоял парень. Одежда гражданская. Выправка не строевая. Фомичев использовал добровольных помощников из местных жителей…

Вокруг развалины. Черные огарыши и голые печные трубы на пепелищах. Женщины разбирали головешки, искали сохранившийся скарб. Послышался гул самолета, и все убежали в укрытие. С ревом и грохотом пронесся над селом черный самолет…

К вечеру из батальона пришел гонец: гарнизону приказано покинуть Малое Опуево. Фомичев договорился с женщинами насчет тяжелораненых, неходячих. Кто мог самостоятельно двигаться – в строй!..

– Тебе, Семен Владимирович, вести их к отметке 64,1, – сказал Фомичев раненому Хлебникову. – Вот азимут… Двигайте помаленьку.

Скорбный ряд двинулся по улице за реку. Головы в бинтах. Руки на перевязи. Опираются на палки с трудом. Но с оружием.

Оставшиеся до темноты уничтожали в Малом Опуеве трофейную технику, приводили в негодность вражеское оружие – все, что не в силах захватить с собой. Минировали подходы к деревне.

Крестьянки наготовили ребятам картофельных лепешек, напекли хлеба, перестирали белье и портянки.

О тех далеких неделях вспоминает бывший десантник М.А. Главатских, что увезен был тогда с колонной Семена Хлебникова:

«Нашли лагерь бригады. Нас погрузили на самолет. Темнота кромешная. Нужно признать, летчики были лучшими нашими выручальщиками. На своих труженицах машинах У-2 прямо-таки чудеса выделывали – пятачок среди леса, а они изловчались садиться. Часто под огнем фашиста тянет над маковками сосен, глядишь, и сердце мрет – на волосок от смерти. В тот раз чувствую, как затряслось крыло: нас подвешивали в спальных мешках. Покатили. Ну, думаю, теперь у своих оклемаюсь. Только пожалел, что мало повоевал.

Хрясь! И все покатилось кувырком. Опамятовался – в крови, башка, как чугунная. Да кто-то, видать, сильно молился за меня – только ранило в голову. А кому молиться?.. Маманя! А вот Вениамин Бывальцев… Смяло мужика вчистую. Напоролся самолет на сухостоину. А чего удивительного?.. Не аэродром, а поляна среди топкого болота. Вторым самолетом вывезли меня в деревню Рубли, а потом направили в Кострому. Вылечили, тело-то молодое.

Еще вспомнил, извиняйте растерю. Когда шел бой за Опуево, дело было ночью. Нажимали десантники на немца сильно. Бегут это фрицы, а сами кричат как оглашенные: «Русы трусы!» А сами, извиняйте, в одном белье, как спали.

В лагере раненых старшина приносил из деревни хлеб, печенный наполовину с травой. Сказывали, женщины для нас тайком переправляли. Показался тот хлеб очень вкусным – четверо суток во рту ничего не было, пока добирались с Хлебниковым. Потом старшина угощал галетами и шоколадом германским – не тот вкус!.. Деревенский хлеб с травой – важнецкий. Приносили в лагерь еду и партизаны местные. Людская забота исцеляет живительно… Вспомнишь, бывало, как фашист издевается над людьми, скорее в строй бы да посчитаться с гадиной! Не довелось. Рука после ранения онемела, думалось, навеки. И давай приучать ее к делу: мял и парил, напрягал и гладил – заставил-таки! Сперва в путевых обходчиках на железной дороге. Флажки – в карман, молоток да ключ – через плечо и шагаешь по шпалам. Признаюсь, упорству научили меня командиры да комиссары в десантном войске…»